– О… – Джулия не знает, что сказать на это. Почему она сбежала, когда Вера заметила ее перед своим магазином? Можно представить, как странно это выглядело. Как будто ей было что скрывать. – В общем, у меня для тебя столько еды! – все еще сияя улыбкой, Вера проходит в дом. Джулия отступает в смятении. Разве она уже предложила Вере войти? Возможно, да, предложила и успела забыть об этом, потому что в голове роится разом столько мыслей, вроде «Где еда? Я же чувствую этот восхитительный запах», и «Кто все эти люди?», и «Ох, как же давно я не видела Оливера». Для большинства Оливер с Маршаллом очень похожи, но Джулия всегда замечала отличия между ними. Если судить объективно, то Маршалл, наверное, обладал более приятными чертами лица, хитрой улыбкой и заразительно-озорным блеском в глазах, но Джулию больше привлекали мягкие черты Оливера. Ей так неловко от того, как она изменилась за это время, что давно уже не та девочка, какую он знал в старшей школе. Джулия смотрит в сторону, не в силах встретиться взглядом с Оливером. – Входите! – кричит Вера, словно у себя дома, и машет Оливеру и еще двум незнакомцам за его спиной. – Заносите еду, я буду греть. – Затем поворачивается к Джулии: – У тебя есть духовка, так? А сотейник? Еду надо как следует греть, никаких микроволновок. – Эм, – Джулия пытается сосредоточиться на происходящем. – Да, у меня все есть, но… Вера вдруг наклоняется, упершись руками в колени. – О, здравствуй, малютка. Я бабушка Вера. Пойдем, поможешь мне на кухне. – Не дожидаясь ответа от Эммы, Вера пробирается вглубь дома, при этом бормоча себе под нос: – А где кух… не бери в голову, сама найду! К удивлению Джулии, Эмма отцепляется от ее ноги. Однако она не следует за Верой, а стоит, в нерешительности теребя волосы. – Тебе необязательно… – начинает Джулия. В дверном проеме появляется голова Веры. – Ой, это ванная, а не кухня. Ох, я заблудилась. Где моя помощница? Эмма улыбается уголками губ и семенит за Верой. Джулия стоит с разинутым ртом. «Что сейчас произошло?» Кто-то произносит: – Простите, – это девушка приятной южноазиатский наружности, на вид лет двадцати с небольшим. – Мы вообще не собирались к вам заваливаться. – Вера вроде как взяла инициативу в свои руки, – молодой человек рядом с ней виновато морщится. Он примерно одного возраста с девушкой рядом и, вероятно, смешанных кровей. – Ничего, – отвечает Джулия. – Я Джулия. – Я Сана. – А я Рики. Все трое неуклюже улыбаются, но в следующий миг вздрагивают от окрика Веры: – Эй! Где еда? Я жду! – Эм, – Сана приподнимает сумку. – Ничего, если мы… – Да, конечно, – Джулия отступает в сторону и провожает их взглядом. Оливер прокашливается и входит в дом. Он прячет руки в карманах брюк и застенчиво улыбается. Эта улыбка уносит Джулию обратно во времена старшей школы. – Давно не виделись. Джулия кивает. К горлу подступает ком. Она не решается заговорить, потому что теперь, когда видит Оливера воочию и слышит его голос, то вспоминает, какой уверенной в себе была в юности, мир виделся ей калейдоскопом возможностей. Должно быть, Оливер так разочарован тем, что видит сейчас. – Да, – удается ей произнести через какое-то время. – Значит, это твой дом, – Оливер оглядывается по сторонам. – Здесь мило. – Здесь бардак, – отвечает она машинально, потому что нынешняя Джулия не умеет принимать комплименты и чувствует себя обманщицей, когда слышит их в свой адрес. И добавляет: – Прости. – Потому что нынешняя Джулия каждое свое предложение дополняет извинением, словно просит прощения за сам факт своего существования. Маршалл терпеть не мог эту ее черту. «Прекрати извиняться! Боже, какая ты жалкая», – говорил он. «Прости, я перестану, прости». Оливер резко разворачивается к ней, и Джулия замирает. Сложно предугадать, что он собирается сказать, но это должно быть что-то по поводу того, какой она стала грубой, неопрятной и жалкой. Но в глазах Оливера грусть и растерянность, и на краткий миг странное ощущение поднимается у нее в груди, но затем Оливер отводит взгляд, и момент проходит. Оливер переключает внимание на свалку мешков перед дверью. Мешков, полных вещей, несомненно, принадлежавших Маршаллу. В сотый раз Джулия мысленно себя пинает. Почему она ничего не сделала с его вещами сразу после визита копов? Но Джулия понятия не имела, что с ними делать. Просто выбросить их, теперь, когда Маршалл мертв, она уже не могла. Но и доставать их обратно и раскладывать по своим местам ей тоже не хотелось, потому что… какой смысл? Он мертв. Поэтому она оставила их лежать перед дверью, и вот Оливер смотрит на них с изрядной долей смущения. – Это… эм… – Джулия пытается подобрать слова, но тщетно. Сказать, что она сложила их до того, как узнала о смерти Маршалла? Или после? Ну нет, уж точно не после. До чего же бессердечной она бы тогда предстала? И что это за жена, которая избавляется от вещей мужа, как только узнала о его смерти? – Это лыжная куртка Маршалла? – Оливер наклоняется и подбирает черную куртку. – Да, – у Джулии сводит внутренности. – О, а это его старое лего по «Звездным войнам», – Оливер аккуратно складывает куртку и кладет на кучу вещей. Он, должно быть, считает ее худшим человеком на свете. Нужно срочно, экстренно сказать что-нибудь в свое оправдание. Но, когда Оливер поднимает на нее взгляд, она видит в его глазах лишь грусть и тоску. – Может, тебе… помочь вывезти их куда-нибудь? К горлу снова подступает ком, так что Джулия лишь молча мотает головой. Оливер кивает. Очевидно, он понимает, что прямо сейчас ей просто нечего сказать. – Соболезную твоей утрате, Лия, – произносит он тихим голосом. Это хоть и на краткий миг, но прерывает поток ненависти к себе. Этот тон, которым он произносит прозвище, данное им ей в старшей школе. Искреннее сочувствие в голосе. Джулия чувствует, как слезы щиплют глаза. – И я тебе соболезную, Олли. И вот они уже в объятиях друг друга. Джулия закрывает глаза и вдыхает знакомый запах. Когда-то они были лучшими друзьями, каждый был отражением другого. И Джулия не может понять, почему с годами они совершенно потеряли друг друга из виду. На секунду, в объятиях Оливера, Джулия позволяет себе притвориться, что все будет хорошо. Пронзительный визг разрушает момент, и вот Джулия уже мчится на кухню. Это то, что с самого рождения Эммы не перестает ее изумлять: когда дело касается дочери, инстинкты Джулии становятся острыми как бритва. Джулия всегда крепко спала до появления Эммы, а теперь любой шорох способен вырвать ее из самого глубокого сна и за секунду поднять с постели. И теперь она летит на кухню, потому что Эмма визжит, а ей, Джулии, хватило ума оставить дочь на кухне с посторонними людьми. Ну какая мать способна на такое? Никогда еще Джулия не питала к себе такой ненависти. Каждый новый день дарит ей возможность попрактиковаться в самоуничижении. Эмма, бедняжка, что… – Мамочка, смотри! – кричит Эмма. И никаких слез, только Эмма с пирожком в форме поросенка. Джулия останавливается, сердце все еще молотит по ребрам. Дочка поднимает пирожок и сдавливает. Из попы поросенка лезет густой желтый крем, и Эмма снова визжит от восторга. – Поросенок какает! Джулии мерзко и смешно одновременно. Вера стоит у плиты и, помешивая что-то в кастрюле, ухмыляется. – Очень хорошо, а? Я говорить себе, хм, что понравится ее дочке? И делаю эти пирожки с кремом из соленого яичного желтка. Оближи руки, Эмма, не трать попусту крем, столько детей голодают в… ну, везде, наверное. Даже в Сан-Франциско. Эмма подносит ко рту пухлую ручку и слизывает золотистую жидкость с запястья. Ее глаза сверкают. – Облизни, мамочка, – распоряжается она, протягивая к ней запачканные руки. – Нет, милая, – машинально реагирует Джулия, – это… «Отвратительно», – произносит голос Маршалла у нее в голове. Джулии уже представляется, как он кривит губы в омерзении. «Почему ты поощряешь в ней эти привычки? Надо приучать ее к дисциплине». На секунду Джулия замирает, недоумевая, что сказать собственной дочери. Она так привыкла соглашаться со всем, что говорил Маршалл, но Маршалла здесь нет. И уже не будет. А эти незнакомцы в ее доме, станут ли они осуждать ее? Но вот Вера отходит от плиты, вытирает руки о фартук и спрашивает: – Мама попробовать крем? Эмма еще выше поднимает руки, ее глаза горят от возбуждения, и сердце Джулии разрывается на части. Ей хочется попробовать крем, и она с радостью облизала бы его с рук дочери. Так она и делает. И ей действительно очень вкусно. Она обнимает Эмму и произносит шепотом: – Спасибо, милая. И на какой-то миг, мимолетный и неуловимый, Джулия чувствует, что, возможно, в конечном счете она не худшая мать на свете. 13 Оливер Сложно поверить, что он наконец-то здесь, спустя столько лет, в доме Маршалла и Джулии. Он так долго держался в стороне, не в силах вынести тяжесть их брака и горечь обиды к брату. И вот он у Джулии, впервые за много лет, и не знает, как себя вести. Когда они были подростками, он проводил у нее дома почти все свое время. Они зависали в ее комнате, вместе делали уроки, слушали музыку, поедали мармеладных червей, болтали и занимались бог знает чем еще. Ее родители настолько ему доверяли, что разрешали им закрываться. – Это потому что они знают, что у тебя яиц не хватит что-нибудь сделать, – говорил Маршалл. Возможно, так оно и было. Ему много чего хотелось, определенно, однако он ничего не предпринимал и даже не пытался, потому что… почему? Оливер никогда этого не понимал. Возможно, потому что всегда превозносил Джулию, видел в ней нечто недосягаемое для себя. Маршалл, конечно, ничем подобным не страдал. Брат, казалось, вообще не подозревал о существовании Джулии, пока та не пришла на вечеринку к Бобби Каллену в блузке с вырезом, и тогда уж Маршалл глаз не мог оторвать от ее груди. Скверное предчувствие не покидало Оливера на протяжении всего вечера, но он, конечно же, ничего не делал, даже когда Маршалл подкатил к Джулии с красным стаканом дешевого пива и фирменной ухмылкой, перед которой не могла устоять ни одна девушка. Оливер думал, это будет лишь очередная скоротечная интрижка в исполнении Маршалла. Но проходили недели, а они так и оставались вместе. И после старшей школы не разъехались по колледжам. Джулия отказалась от своих планов поступить в Колумбийский университет и отправилась вслед за Маршаллом в Санта-Круз. В конце концов Оливер не выдержал. Он убеждал Джулию, что она отказывается от своего будущего ради засранца, который изменит ей в первую неделю колледжа. Джулия сказала тогда, что его ревность вызывает жалость, и на этом все закончилось. С того дня они не разговаривали много лет. Когда он узнал, что они поженились сразу после колледжа в здании городского совета, то отправил поздравительную открытку, но не получил ответа. Когда родилась Эмма, Оливер заехал в больницу с цветами и детским комбинезоном, но Маршалл сказал, что Джулия слишком измотана, чтобы принимать посетителей, но он мельком увидел Эмму. Такую крошечную, завернутую в розовую пеленку. К глазам подступили слезы, и он почти вслепую сбежал из больницы, пока не раскис окончательно. Следующие несколько лет Оливер старался быть хорошим дядей для своей единственной племянницы и посылал ей подарки на дни рождения и Рождество, но не получал открыток-благодарностей. Он ставил лайки под их фотографиями в соцсетях, с радостью наблюдая, как растет Эмма, превращаясь из крошечного младенца в пухлого карапуза. Зачастую фотографии имели подпись вроде «Лучший папа!» или «Как я счастлива со своим мужем!», поэтому Оливер пришел к выводу, что они счастливы, признал, что ошибался насчет Джулии и Маршалла в качестве пары, и решил, что будет лучше для всех, если он останется в стороне. Но вот он здесь, на их территории, и чувствует себя так, словно вторгся в их личное пространство, разрушил их идиллию. Ему не место здесь, в доме брата, и не следует стоять в паре шагов от его жены, смотреть, как она слизывает крем с руки своей дочери. Оливер отворачивается, чтобы дать Джулии как можно больше уединения, и снова натыкается взглядом на кучу мусорных мешков, полных, как ни странно, вещей Маршалла. Он этого не понимает и не может дать достаточно убедительного объяснения. Прошло всего два дня со смерти Маршалла, и Джулия уже сложила все его вещи. Или она сложила их еще до того, как Маршалл умер? Но почему? Если верить фотографиям в соцсетях, они были безмерно счастливы вместе. Но затем Эмма вдруг замечает его, и смех резко обрывается. «Вот черт», – думает Оливер. Он пытается улыбнуться, но выходит так себе.