– Ты хочешь расследовать для своей пот-касты или нет? Садись. Я уже сказала, мы едем к четвертому подозреваемому. Сана и Рики вновь переглядываются – должно быть, они думают, что делают это незаметно, однако Вера насчитала уже семь раз. Это лишь укрепляет ее в убеждении, что эти двое созданы друг для друга. Оба залезают на заднее сиденье. Вера тоже лезет внутрь и с тихим вздохом устраивается впереди. Она бы ни за что не призналась, но она устала. Четыре часа непрерывной готовки не проходят даром. И все же оно того стоит, если удастся наконец собрать всех подозреваемых в одном месте и в духе Шерлока Холмса вычислить убийцу. Не то чтобы Вера знала, что к чему, вот прямо сейчас, но пусть все окажутся в одной комнате, и она обязательно все поймет. Устроившись, Вера обнаруживает под ногами толстую пачку бумаги. – А это что? Оливер заметно напрягается. – О, просто… это моя старая рукопись. Я и забыл, что она здесь. Можете оставить там, где она лежит? Вера так и делает, отметив про себя прихватить пачку, когда будет выходить из машины. По ее опыту, лучше кивать и соглашаться с тем, что говорят люди, прежде чем делать так, как собирался сделать изначально. – Куда едем? – спрашивает Оливер. Вера роется в сумке и достает клочок бумаги, где пару дней назад нацарапала адрес. – Туда. Оливер смотрит на бумажку и вскидывает голову. – Какого черта? Сана и Рики подаются вперед. – Что-то не так? – Это… – Оливер с неприкрытой злостью втягивает воздух. – Это адрес Маршалла. Как вы вообще… – Посмотрела в гугл, конечно, – жеманно отвечает Вера. – Нельзя просто взять и посмотреть адрес человека в интернете, – заявляет Оливер. – Еще как можно. В действительности Вера выудила бумажник Маршалла из кармана его брюк, нашла водительское удостоверение и переписала адрес, после чего вернула бумажник на место. Все это, конечно же, в желтых резиновых перчатках, потому что Вера не настолько беспечна, чтобы искажать потенциальные улики. Так или иначе, она сомневается, что эти молодые люди в машине одобрят ее действия, и даже перчатки не сгладят ситуацию. – Как? – спрашивает Сана с заднего сиденья. – Это легко, – говорит Вера. – А теперь поехали. – Что? Нет! Я не собираюсь объявляться без предупреждения в доме Маршалла. Господи, Вера, его жена и ребенок, вероятно, дома, они скорбят и… – Потому им не помешает компания. И, возможно, еда. Для того я и готовить целое утро. Теперь будь хорошим мальчиком, и поехали, не позволяй пропасть домашней еде. – Нет уж. Вера вздыхает. – Как с тобой сложно. Ладно, вызову «Убер». По городу это будет так дорого. Грабеж посреди бела дня. Но выбора нет. – Вы серьезно пойдете на это? – восклицает Оливер. – Это как-то… не знаю… как-то неприлично! – Его несчастная жена гадает, что случилось с Маршаллом. – Чт… но… подождите… Вера одаривает его испепеляющим взглядом. – Оливер, не трать мое время. Оно бесценно. Думаете, вы молодые и можете тратить время только потому, что его у вас много? Ясно, что у него есть жена. Она приходить вчера к моему магазину с ребенком, но убегать, когда я видеть ее. Кто еще это может быть, как не его жена и дочь? И теперь надо проведать их, узнать, что у них все хорошо. Бедная его жена. Ее муж вдруг оказался мертвый, вы не думаете, что ей нужна компания? Если только она сама не убивать его. В любом случае, я должна к ней наведаться, – Вера достает телефон и демонстративно открывает приложение такси. – Ох, двадцать пять долларов в одну сторону. С ума сойти! Но куда деваться, – и бросает взгляд на Оливера. – Да боже правый, – стонет Оливер. – Ладно! Господи, – он потирает переносицу. – Но ради бога, мы не можем заявиться вот так, среди бела дня. Дайте я хоть позвоню ей. Вера счастливо кивает. – Отличная идея, да. Включи громкую связь. Оливер косится на нее. – Я не буду включать громкую связь. Современная молодежь. Вера цокает, но на этот раз позволяет ему сделать по-своему. За долгие годы жизни она научилась не распыляться по пустякам. И потому терпеливо ждет, пока Оливер звонит жене Маршалла, и напрягает слух, как только на том конце берут трубку. В тишине машины едва уловимо слышится женский голос. У жены Маршалла приятный тон, думает Вера. Не такой, как у возможного убийцы (или возможной убийцы?). Впрочем, разве тут угадаешь? – Джулия, привет. Это я. Как твои дела? – Оливер морщится. Вера с интересом отмечает, как меняется голос Оливера, сколько в нем нежности и доброты. Ну-ну. Она мысленно помечает это очевидное проявление симпатии. Может ли это стать мотивом к убийству Маршалла? – Да, эм, слушай, это прозвучит странно, но, эм, ничего, если я загляну? Ненадолго. Тут со мной еще кое-кто, тоже хотят повидаться с тобой. Знаю, сейчас не самый подходящий момент… – Скажи ей, что у нас много еды, – шипит Вера и пихает Оливера локтем. Оливер вздрагивает и пытается увернуться, но в машине не так много пространства, и Вера успевает еще разок ткнуть его, прежде чем он отпихивает ее руку. – У нас тут с собой еда. Много. – Свинина по-китайски. Когда Тилли быть маленький, ох, он легко один все съесть. И ее ребенку понравится. Оливер замолкает, пока Джулия что-то говорит, затем вздыхает и закрывает глаза. – Это долгая история, – и в следующий миг распахивает глаза и резко выпрямляется. – Серьезно? Ладно, скоро будем. Он с недоумением опускает телефон. Вера даже не пытается скрыть самодовольную улыбку. – Видишь? Что я говорить? Никто не может устоять перед свининой по-китайски. Да, расследование и впрямь продвигается очень хорошо. Пожалуй, у нее врожденный талант. 12 Джулия Никто не рассказывает такого о материнстве. Например, о способности ребенка ухватиться за вашу ногу и держаться, как маленький осьминог, пока вы ковыляете по дому, перетаскивая мешки с вещами покойного мужа в домашний кабинет. Ну да, последнее имеет отношение скорее к браку, чем к материнству. – Милая, ты не могла бы отпустить маму? – в четвертый раз просит Джулия и поднимает особенно тяжелый мешок. В нем лежат две гири, и какая-то часть ее подсказывает, что следует вынуть их, но та же самая часть занята тем, что: (1) Эмма мертвой хваткой держится за ее левую ногу; (2) Оливер вот-вот заглянет с кем-то из друзей; и (3) кто-то из друзей упомянул свинину по-китайски, и, всему вопреки, Джулия и впрямь не отказалась бы от куска приторно-сладкой, пряной свинины. Поэтому она не вынимает гантели, а вместо этого рывком поднимает мешок, в результате чего, конечно же, у мешка рвется дно, и вместе с гирями оттуда валятся взрослые наборы лего, лыжные костюмы и прочий хлам. – Дерьмодраньё! – восклицает Джулия и в ту же секунду корит себя за то, что выругалась при дочери. – В смысле, странно. – Ты сказала «дерьмо», – говорит Эмма, уткнувшись ей в бедро. – Нет-нет, я сказала «странно», просто ты ослышалась, потому что прижалась ухом к моей ноге. – Боже правый, теперь она морочит голову собственной дочери и ненавидит себя еще сильнее. – Нет, ты права, мама сказала «дерьмо». – Дерьмо! Дерьмо! – кричит Эмма и заливается смехом. Может, все-таки стоило поморочить дочери голову? Какой подход правильнее? Что ж, прежде всего, правильнее было бы не говорить при ней «срань». И вот теперь Джулии хочется реветь, потому что она не только плохая жена, которую муж бросил, прежде чем помереть, но еще и ужасная мать, которая, стоит Эмме уснуть, безостановочно листает социальные сети и гадает, каким чудом другие матери умудряются все держать под контролем. Откуда у них столько времени, сил и внимания, чтобы подбирать своим детям одежду по цветам, тогда как Джулия с трудом находит для Эммы одинаковые носки? Откуда у них время, чтобы делать своим дочерям такие затейливые прически, тогда как Джулия едва успевает расчесать Эмме волосы? И как относиться к тому, что Эмму вообще не волнует отсутствие Маршалла? Джулия не стала говорить ей, что Маршалл мертв, потому что не знает, как объяснить понятие смерти. Эмма только раз спросила, где папа, и когда Джулия сказала, что он не вернется домой, лишь кивнула и вернулась к своему конструктору. Это нормальная реакция на новость, что твой отец не вернется домой? Возможно, это нормально для нее, потому что и при жизни Маршалл почти не бывал рядом, а если это и случалось, он постоянно критиковал Эмму. А может, Маршалл был прав и с Эммой что-то не так. Джулия не может вспомнить время, когда не беспокоилась бы о дочери или о том, что подумает Маршалл. Раздается звонок, и Джулия замирает. У нее ничего не готово. Эмма продолжает кричать «Срань!», перед самой дверью разбросаны вещи Маршалла, а сама Джулия – она оглядывает свою одежду – да, все еще в пижаме. Ну, технически это не совсем пижама: на ней штаны и футболка, запачканные яичным желтком и пюре из брокколи, – но если Джулия в них спала, это можно считать пижамой? Главное, она выглядит просто ужасно и собирается впервые за много лет предстать перед Оливером. И его друзьями. Нельзя, чтобы они увидели ее такой, она… – Эй? – доносится голос, вероятно, принадлежащий пожилой женщине. – Джулия там? Это Оливер, с Верой! «Что еще за Вера?» – У меня много еды! Тушеная свиная грудинка, попкорн из курицы с чили и чесноком, свинина по-китайски… Упоминание о еде притупляет все тревоги. С тех пор как Маршал от них ушел, Джулия питалась лишь консервированным тунцом (Эмму же кормила овсянкой и пареными овощами, от которых она чаще всего отказывалась), и теперь желудок твердит: «Отвали-ка, мозг, я приказываю правой руке открыть дверь». Дверь открывается, и Джулия успевает мельком взглянуть на Оливера, прежде чем женщина азиатской внешности с проседью в волосах протискивается между ними с лучезарной улыбкой. – Ах, Джулия! Так хорошо наконец-то с тобой встретиться. Я Вера, но ты, конечно, и так знаешь. Я видеть тебя перед своим магазином в тот раз.