Хотелось отрапортовать: «Так точно, товарищ майор», но я пока не понял, есть ли у нее чувство юмора. Главное — занять свободное время, а ночью она домой поедет. Очень на это надеюсь. Я покосился на стеклянную баночку с ромбиком этикетки «Майонез советский». Зачерпнул столовой ложкой, попробовал. Вкус непривычный, маслянистый. На домашний майонез похоже, который делала мама, когда была жива. Наверное, натуральный, изготовленный по ГОСТу. Пельмени тоже были улетными. Такой кайф от еды я испытывал разве что в студенчестве, когда аппетит зверский. Есть приходилось медленно, чтобы не опередить Ирину, поглядывающую все более томно. — Спасибо, Ирина Тимуровна, — искренне поблагодарил я и, промокнув рот салфеткой, метнулся к упаковкам. Донесся разочарованный вздох. Ирина поднялась и протопала к выходу, нажала какую-то кнопку, и пол у входа поднялся, развернулся, открывая путь в подвал. Удивительное сочетание модерна и советскости. Ну какой же дом без погреба, без консервированных огурчиков и помидоров? — Иди сюда. Ящик возьмешь, — позвала она. Я помог ей поднять деревянный скорее сундук без крышки, чем ящик, где лежали болгарка, шуруповерт, перфоратор неизвестных производителей и боксерские перчатки. Видимо, все это принадлежало почитателю Байконура, но космонавт улетел, роняя тапки, и даже вещи не забрал. Потому что Ирина Тимуровна — женщина опасная, к тому же майор милиции. Я отложил перчатки, вспоминая чью-то шутку: «Продам щенков боксера, еду боксера, перчатки и все, что от него осталось». А еще благодаря «Эмпатии» я понял, что хоть и хочется меня Ирине Тимуровне, но еще больше она желает общества, ласки, компании, потому что после отъезда сына в школу милиции ее накрыло одиночество, и ей просто неприятно возвращаться в пустой дом. А еще у нее давно никого не было, и она мечтает снова ощутить себя желанной. И весь этот бурный коктейль желаний сформировался у нее в желание секса. Приняв трехметровый уровень, я спросил: — Стены тут из чего? — Это финские домики, — ответила она из подвала. — Саш, ты что будешь: вино или коньяк? — Ирина Тимуровна, — проговорил я с укоризной. — Мне же еще работать, а вам за руль! Донесся смешок. — Действительно. Какой бдительный молодой человек. Бутылку коньяка она все-таки достала, но не пила, положила в пакет, чтобы забрать с собой. Пока я проверял, все ли детали на местах, Ирина Тимуровна крутилась на кухне, а когда понес коробки наверх, сказала: — Я поехала, Саша. — И посмотрела выжидающе, даже с какой-то надеждой. И я чуть было не сломался. Где-то в глубине души мне захотелось утешить эту женщину, дать ей желаемое… но дальше-то что? А вдруг влюбится? Что мне, под ее юбкой сидеть? А если обидится, может и проблем доставить. Майор милиции в таком небольшом городке — это полубог. Нет, товарищ майор, вы уж как-нибудь сами, без меня. Не для вас я этот стручок в междумирье моделировал, ха-ха! — Хорошей дороги, Ирина Тимуровна, — нейтрально сказал я, и она не скрыла разочарования. — Смотри мне тут! — пригрозила она. — Все будет на высшем уровне! — бодро пообещал я, а сам мысленно облегченно вздохнул. — Кстати, а у вас случайно нет телевизора? — Случайно есть. Старый, но работает. Найдешь. Все, бывай. Буду завтра после пяти. Из окна я наблюдал, как она выезжает со двора. Советская одинокая женщина. Такую не каждый, как говорит молодежь, вывезет. Я распахнул дверь первой спальни со скошенным потолком, не обнаружил телевизора. Часы показывали 21:30. Еще часов пятнадцать я буду лучшим в мире стрелком… или только до полуночи? В описании таланта это не объяснялось, а опытным путем не проверить — стрелять нечем! Стало жалко пропадающий талант, но что мне с ним делать? Из плевалки по мухам стрелять? Так зима, даже мух нет. Что будет со мной завтра? И когда именно завтра я рискую оказаться в невыгодном положении, став худшим непонятно в чем? В двенадцать ночи? Примерно в четыре, когда я запросил талант? Еще вопрос — в чем именно стану худшим? Вдруг — самым тупым? Буду сидеть, сведя глаза у переносицы, и слюни пускать… Да уж, Нерушимый, тебе не угодишь! Нет бы радоваться жизни новой, в красивом юном теле — нет, елки-палки, нужно поныть о несвершившемся! Поругав себя так, пообещал, что решать эти проблемы буду по мере поступления. А сейчас… Я вошел во вторую спальню с кроватью-сексодромом и улыбнулся, увидев на стене, господи, телевизор «янтарь»! Но не который из моего детства, с выпуклым кинескопом, а с большой диагональю — плазменный! Впрочем, порадовало меня совсем другое. Телек — какой-никакой, а источник информации. Глава 5 Чужие на празднике жизни Наверное, на моем месте Саша Звягинцев лег бы в кровать, включил телевизор да под него и заснул, совместив приятное (сон) с полезным (информация о мире). А утром на свежую голову, отдохнув, быстренько собрал бы прикроватные тумбы да шкафы. Новый я не могу себе этого позволить, потому что неизвестно, в кого превращусь завтра — а вдруг в короля рукожопов, точным ударом молотка плющащим себе палец? И объясняй тогда Ирине Тимуровне, что не хвастался мастерством, а просто в организме от стресса что-то расстроилось. И вообще, вдруг в этом мире нет моды на сморкание в жилетки психотерапевтов и на мальчиков, рыдающих над мультиками? Стресс у тебя? Что это за рудимент загнивающей буржуазии? А ну иди сюда, познай, что такое стресс. Н-да. Пульта под рукой не оказалось, и я нажал кнопку на самом телеке. Хорошо придумали, вот они, кнопочки. Тык — и все понятно. А пульты эти — сплошная боль для стариков, да и самому иной раз приходилось заморочиться с интуитивно понятным интерфейсом. В правом верхнем углу загорелась единичка, под которой было написано: «Первая программа ЦТ», но с эфиром мне не повезло — крутили «Место встречи изменить нельзя», что в познании нового мира никак бы не помогло. Второй и третий каналы, как назло, тоже занимались тем, что развлекали советского зрителя предновогодним репертуаром — показывали «Джентльмены удачи» и «Иронию судьбы». Странно, за столько лет после развилки не сняли ничего достойного? Четвертый канал утвердил меня в этой мысли, демонстрируя фигурное катание. Пятый, видимо, решил отличиться и показывал «Жестокий романс». Молоденькая Лариса Гузеева печально пела о том, что скажет напоследок, и я переключил на шестой канал — судя по всему, местный, областной. На экране возник суровый мужчина с квадратным подбородком, обратился к кому-то, а по факту — ко мне: — …освоение целины, если в ней не заинтересовано государство, не передать энтузиастам? Знаю, что эта теория не очень популярна в верхах, но из песни слов не выкинешь: на своей земле наши люди, как ни прискорбно, работают с куда большим энтузиазмом, чем на общественной. Просто сравните показатели урожайности в колхозах… — Позвольте! — перебил его женский голос. Камера отдалилась, и стало видно полную женщину и крепкого мужчину, сидящих по разные стороны черного блестящего стола. Ого, да здесь настоящие дебаты! Женщину показали крупным планом, и я осознал (мама дорогая!) — она с наращенными ресницами! Она была в очках с золотой оправой и бежевом деловом костюме и прямо-таки излучала зрелость и рассудительность. — Вот вы ходите вокруг да около, Станислав Владленович, — заговорила она, — а нет бы прямо, по-нашему сказать: ошибались товарищи большевики старой закалки, загоняя всех в колхозы! Сколько скота перемерло, сколько народу голодом заморили! А все почему? Потому что у нас так: что не свое, на то плевать! А красивых слов-то сколько наплели! — Позвольте не согласиться! Такие решения диктовались необходимостью. Кто города кормить будет? Эти ваши, — он повертел пальцами, — энтузиасты? Или государству у них покупать продукцию для школ, больниц, армии? А человеческая халатность в колхозах решается просто, как показала практика: талантливым руководством. Женщина слушала его, чуть улыбаясь и поглаживая синюю папку. Когда он закончил, выудила оттуда лист с какой-то таблицей и протянула подошедшей девушке. — Здесь статистика. Сравнительный анализ прибыльности и эффективности хозяйств кооперативных и государственных. И минуты не прошло, как на экране над парламентерами появились цифры. — Видите? — с неким торжеством воскликнула она. — У кооперативов куда более высокие показатели! Говорила она эмоционально, но все же мягко. Я послушал их дискуссию еще минут десять, и картинка вырисовалась: Станислав Владленович и очкастая женщина, которую звали Анжелика Петровна, лоббировали передачу неиспользуемых государством земель в аренду частникам, но делали они это так, словно спорили друг с другом. Что ж, умно. Вполне вероятно, этих двух лидеров мнений отправили на дебаты как раз-таки местные партийные боссы-олигархи вроде того же Шуйского. Видимо, поэтому беседа велась интеллигентно, оппоненты не перебивали друг друга, брызгая слюной, и не норовили дать волю рукам. От этой интеллигентности меня начало клонить в сон. Щелкнув кнопкой переключения передач, я сменил канал и радостно потер руки — угодил на седьмой, «Спортивный», и показывали там не просто футбол, а обсуждали футбольные итоги года! Тут-то я, собиравшийся стать великим футболистом, навострил уши, и чем больше узнавал, тем больше офигевал. Для начала, ведущим футбольной программы в этом мире оказался старенький, но еще бодрый, — а главное живой! — Владимир Иванович Перетурин. «Ну надо же! — подумал я. — В той России, лишившись любимой работы, известный спортивный журналист перенес два инсульта и скончался в 2017, год не дожив до восьмидесяти. А здесь — вот он, жив курилка!» На душе стало очень тепло. Не то чтобы я очень любил Перетурина как комментатора, но мне, провинциальному юноше, в девяностых очень не хватало информации о футболе, и получал я ее двумя путями: через «Футбольное обозрение» Владимира Ивановича и еженедельник «Футбол». Да, после первого инсульта Перетурина меняли на других, в том числе Конова и Гусева, но для меня то окошко в большой футбол всегда ассоциировалось с Владимиром Ивановичем! Эксперты тоже оказались знакомыми, правда, выглядели совсем не так, как в моей жизни — оба были коротко стрижены, поэтому узнал я их не сразу. Но когда узнал, снова улыбнулся: Валерий Карпин и Александр Мостовой. Оба высказались о том, как московский ЦСКА прошелся катком по своим ближайшим конкурентам — занявшему второе место киевскому «Динамо», которое возглавлял Алексей Михайличенко, и бронзовому призеру, днепропетровскому «Днепру», тренируемому Геннадием Литовченко. Все четыре матча с ними московские армейцы выиграли с общим счетом 11:2. — Впрочем, — заметил Мостовой, — учитывая, в каком плачевном состоянии подходили к этим матчам киевляне и днепропетровцы, с ними справилась бы любая команда. А уж с составом, который собрал ЦСКА, и я привел бы команду к чемпионству. Что уж говорить об Анатолии Федоровиче… Забавно, но в этом мире ЦСКА возглавлял… Анатолий Бышовец, которому исполнилось семьдесят шесть! Но я удивился больше не возрасту скандального в моем мире тренера, прозванного болельщиками Светочем, а тому, что он тренирует московских армейцев. Фантастика да и только! Примерно как если бы Лионель Месси возглавил мадридский «Реал»! Ну или около того. — Ну справился бы ты, Саша, и что? — спросил Карпин у Мостового. — Тогда, глядишь, сборную бы мне дали! — Ну возьмешь ты сборную, и? — снова скептически хмыкнул Карпин. — Столько лет без Европы, что думаешь, у нас есть шансы в отборе? — Жеребьевка покажет! — отмахнулся Мостовой. — Она у нас, напомню телезрителям, в марте, — добавил Перетурин.