— О тебе твой будущий тесть спрашивал, — наклонив — шись над столом, чуть слышно сказал я. — Какой… шеф, это шантаж или развод? — честно глядя мне в глаза, поинтересовался Ванька. — Баран. У вас с Лядовой серьёзно? — опять же еле издавая звук, пролепетал я. — А вы откуда… Тренируемся в одном зале. Проводил пару раз, ну и. — смущённо запнулся Иван. — Откуда. Клавдия Ивановна на хвосте принесла. Уже все об этом знают, так и знай! — нарочито громко выдал я информацию, улыбаясь в спину уходящему Дрозду. — Шеф, а вы папу сегодня уже видели? — глядя на меня поверх чёрных очков, спросила Лядова, входя ко мне в кабинет. — Не видел, но по телефону разговаривал, — ответил я лейтенанту, наблюдая, как Дроздов напрягается, стараясь не пропустить, ни слова. — Ругался? Я его просила, чтобы он… а он. — А чего ему ругаться? — громко спросил я. — Я ему сказал, что ты в паре с Дроздовым была. А значит, беспокоиться было не о чем. Иван всегда тебя прикроет. Мужчина. Профессионал. Ну, иди уже. — У меня сегодня встреча с Сёминой. Хочу поговорить. Еле согласилась. — Добро. Завтра расскажешь, — кивнул я. После того, как из моего кабинета вышел последний посетитель, я посмотрел на часы и глубокомысленно изрёк: — Учитесь, коллеги. Вот так, проведя с вами очень нужную профилактическую работу, я сразу убил два зайца. Повысил свою статусность в коллективе и убил пятнадцать минут до начала допроса супостата Варнина. Надеюсь, все поняли, как необходима эта чёртова дверь? * * * В допросную я входил вместе с Лядовой. Корнев и Варнин уже сидели за столом, видно, следак ждал меня. Левая рука задержанного была пристёгнута браслетами к скобе, приваренной к металлическому столу. Стажёр на подносе несла три кружки с чаем, сахарницу и тарелку с овсяным печеньем. Третью кружку для арестанта пожертвовали, временно вынув из неё три чахлых цветочка. Из-за своих размеров она у нас играла две роли. В неё Дроздов ставил цветы для Лядовой, сорванные с клумбы по пути на службу, и для непрошенных гостей. Все знают, как зеки любят крепкий чай с сахаром и печеньками. В их случае это проявление какого-то уважения и послабление режима содержания, а в нашем… я бы сказал честно — ментовская хитрожопость! Лядова впервые была удостоена чести побывать на допросе подозреваемого именно в помещении, специально для этого предназначенном. Представьте себе мрачного вида чулан с грубо покрашенными панелями на стенах и мощной металлической дверью. Тусклый свет. Посередине комнаты металлический стол, вмурованный в бетонный пол и два таких же «мёртвых» стула. Со стороны места арестанта к столу приварена металлическая скоба для наручников, а со стороны блюстителя закона (под столом) только «тревожная» кнопка для вызова конвоя или тревоги. В углу, как око дьявола, мигает красный глаз камеры наблюдения. «Весёленькая» такая обстановочка. Сюда можно приводить и ни о чём не спрашивать. Просто приводить, пристёгивать наручники к скобе и всё. Всё здесь против тебя! Бетонный мешок, и только вход. А выхода тут нет, ребята! «Первоходы», как правило, «колются» сразу. Поставив кружки, сахар и тарелку с печеньем на стол, Лядова, немного помявшись, спросила Корнева: — Владимир Руфатович, а можно я Ворону один вопрос задам? Руфатыч удивлённо посмотрел на стажёра поверх очков и молча кивнул. — Я хотела проверить, Ворон, — обращаясь к Варнину, сказала Лядова, — по поводу ваших татуировок. Правда, что набитый перстень с черепом на вашем безымянном пальце означает, что вы сидели за грабёж? Ворон, неторопливо опустив в свою необъятную кружку восьмой или девятый кусочек сахара и отхлебнув, с достоинством ответил: — Так. 161-я. Лядова довольно улыбнулась и задала следующий вопрос: — А эти три буквы на кисти правой руки — МИР. Это — «меня исправит расстрел»? Ворон хитро посмотрел на Лядову, покачал головой и отеческим тоном задал свой вопрос: — Слышь, девка! На хрена оно тебе надо? — Потом, бросив в кружку ещё пару кусков сахара, удивлённо добавил: — Нет, ну херню всякую спрашивает… — Варнин, попридержи язык! Лядова, шла бы ты отсюда, коллега, — мудро посоветовал Корнев. После того, как Лядова, сердито гремя подносом, ушла, Корнев, пригубив из своей чашки английский «Липтон», задал свой первый вопрос: — Как тебе чаёк? — Потянет. Слабоват, правда, но сахарком добьём, — улыбнувшись жёлтыми зубами, ответил Ворон. — Ну, пей. Расскажи-ка нам, Ворон, как ты с Кошкиным связался. Ты ж правильный урка, а начал дела закручивать с ментом. Это не то что не по понятиям, это западло какое-то! А, Ворон? — растопырив пальцы, как заправской сиделец, спросил с Ворона Руфатыч. — Случайно. Херню спорол я, начальник. Не разглядел я его. Переоценил свои возможности. Я после второй отсидки на такси промышлял. То пьяного выставлю, то проститутку после жирного клиента нахлобучу. А тут садится ко мне барин такой. Я его ещё засёк, когда он на выходе из кабака халдею пятихатку чаевых сунул. Ко мне сел, перегаром дышит. Спрашиваю, мол, куда едем? А он, падла, мычит, из кармана в карман хрусты перекладывает. Машет, мол, вперёд! Вот, думаю, подфартило. Сейчас я тебя, барана бухого, в тёмный переулок пришвартую. Еду, а он моргалы закрыл и кемарит помаленьку. Останавливаюсь в глухом дворе, ну и давай по карманам… А он, сука, волыну достаёт, к башке моей приставляет и базлаит по-трезвому, мол, тут тебя кончить или жить хочешь? А кто не хочет? Ксиву у меня отобрал, документы на машину. С тех пор и началось. А то, что он ментяра, извиняй, начальник, так я только недавно узнал. Обещал определить меня в хорошую больничку подлечиться. К морю обещал вывезти. Я давно хотел от него слинять. А когда он мне сказал, чтобы я этого Кубика в своей машине поджарил, понял, ноги нужно делать уже сегодня. А армяшку я этого убивать не хотел. Перекантовал в его же кабана. Думал, вывезу подальше, багажник открою, а сам на лыжи и в Крым, — закончил свой рассказ Ворон. — А кипяточку можно ещё? Печеньки остались. — Куда, ты говоришь, Кубика перекантовал? — переспросил я. — В кабана? — Кабан, Андрюша, на новом блатном жаргоне — «мерс» шестисотый, — ответил за Ворона Руфатыч. — Слушай, Ворон, а эта оригинальная идея людей кухонными ножами резать кому в больную голову пришла? — поинтересовался я, понимая, что дальше Корнев начнёт свою игру в вопросы-ответы. — Костян, кто ещё. Ему на новоселье подарили два или даже три китайских кухонных набора. В каждом по двенадцать ножей. Он сначала поржал, а потом и говорит, мол, зачем добру пропадать. Вот мы этими приблудами фраеров и кололи. Но я, начальник, никого не убивал. Сажа ведь выжил. Я его спецом чуток потыкал, чтобы он крови испугался. Мокрую работу Костян делал, начальник. Могу хоть побожиться, хоть на детекторе спеть, — чикнул себя ногтём по зубам бывалый уркаган. * * * Лейтенант Лядова с доктором Сёминой договорились встретиться во время обеденного перерыва в поликлинике. Перерыв был короткий, поэтому работавшая в первую смену Сёмина куда-то идти отказалась. Договорились посидеть на скамеечке в сквере недалеко от работы Марины Петровны. Лядова пообещала, что разговор будет неофициальный и никаких бумаг подписывать не нужно будет. Так… практически частная беседа. Встреча произошла прямо у центрального входа поликлиники. Но, честно говоря, Светлана бывшую потерпевшую сразу и не узнала. Она ожидала увидеть угнетённую морально, замкнувшуюся в себе женщину. А перед её взглядом предстала стройная симпатичная барышня в модном, бирюзового цвета, брючном костюме, туфлях на высоком каблуке и брендовых очках за сотню баксов. Сёмина поняла, что произвела впечатление, поэтому, взяв Лядову под руку, как старую знакомую, заговорила первой: — Ой, Светлана, в тот первый день я так удивилась, когда увидела вас в обществе товарищей полицейских. Такая светлая девушка — и вдруг протоколы, допросы, аресты, преступники. Вы что заканчивали? А давайте вот на этой скамеечке. Вы курите? — Марина Петровна, я хотела. — обалдело глядя на Сёмину, начала было объясняться Лядова. — Ну, к чему эти условности, Светочка? Мы же не в кабинете. Можно просто Марина, — мило улыбнулась Сёмина, закуривая длинную сигарету. — Напоминаю, у нас с вами двадцать минут. А через двадцать пять минут у меня первый больной. — Да, да… Вы знаете, я просто для себя… хотя мои коллеги тоже были очень удивлены вашему решению забрать исковое заявление. Этот Котов… он же и правда — упырь. И вы у него не первая жертва. И, если бы не вы. — немного нервничая и краснея, пыталась вывести Сёмину на откровенный разговор лейтенант полиции. — Светочка, а кроме моего заявления, у вас ещё какие-то претензии от кого-нибудь к доктору Котову были? Или, может быть кто-то, как и я, забрали их? Не знаете? А вы поинтересуйтесь, милая моя. У вашего. Как его? Владимира Руфатовича. Или вы хотите знать причину? Честно? — вдруг в голос засмеялась Сёмина. — Если честно, то да. Хочу знать причину. Вы же сами пришли к нам. Вам рассказать, как мои мужики были вынуждены по уши залезть во все эти наши с вами гинекологические тонкости? Как я готова была сквозь землю провалиться, объясняя им разницу между гинекологическими зеркалами. По вашему делу работали профессионалы, затрачены силы и время. Ваше дело было приоритетным, потому что мы считали, что это преступление цинично совершено против неприкосновенности чести и достоинства человека. И, как итог, — задержан сексуальный маньяк, подведена доказательная база, основанная на ваших показаниях. А теперь? И сколько стоит стереть из памяти эпизод, равный получасу жизни? — закончила вопросом свой короткий монолог Лядова, пытаясь заглянуть в глаза Марины Петровны. Но, к сожалению, ей этого не удалось. Сёмина слушала Светлану молча, изредка глубоко затягиваясь сигареткой и, посматривая на минутную стрелку часов. После последнего прозвучавшего вопроса Марина усмехнулась и негромко заговорила, отвернувшись в сторону: — Ты не имеешь права судить меня, девочка. Я сама себе судья. Что ты знаешь о том, как я жила «до» и как буду жить «после»? Мир не без добрых людей. Подсказали, научили. Что мне с того, что вы этого урода посадите? Мне повысят зарплату? У меня неожиданно появятся какие-то новые возможности? На меня начнут обращать внимание мужчины? Пустое. Неделю назад у меня умерла тётка, с которой я жила в последнее время. Это я о появившихся возможностях. Извините, Светочка, мне пора. А полицейским вашим, как врач, я желаю доброго здоровья. Ну, а вам долго в девках не засиживаться! — мило улыбнувшись, закончила свой рассказ Сёмина. Расходились молча. Уже отойдя метров десять от скамейки, Сёмина развернулась к Светлане и крикнула: — А насчёт «сколько стоит»… В конце месяца у меня отпуск. Лечу в Доминикану на две недели. Хочу по белому песочку походить. Там, говорят, море тёплое и богатых женихов много. Ой! Я себе такие купальники купила! Были когда-нибудь? — Счастливо, Марина! — махнула в ответ Лядова. Это мой Федя Ксюша сидела в своей крохотной каморке три на два с половиной метра с серьёзной табличкой на двери — «Тренерская». В каморке благополучно поместился маленький узкий шкафчик для сменной одежды, журнальный столик и крохотный диванчик. Остальное пространство было до потолка заполнено спортинвентарём: мячами, гимнастическими палками и халахупами. Тренер по фитнесу и «женской самообороне», скрючившись, сидела за журнальным столиком и заполняла журнал «Посещений», записывая туда темы следующих тренировок. Пискнул мобильник. Эсэмэска пришла. «Андрюшка», — пронеслось в голове. Но ошиблась. На экране смартфона Ксюша увидела какой-то официальный бланк. Увеличив масштаб, начала разбираться. И чем больше она разбираться в терминах и цифрах этой бумаги, тем хуже ей становилось. Противно похолодело между лопаток, буквы и цифры расплывались и распадались на какие-то чёрточки и кружки. Порой она вообще не понимала, о чём и зачем всё это. Но, прочитав пару раз весь текст этой абракадабры, определённо стало ясно, что это результаты ДНК теста. Тестируемый ребёнок — Галкина Евгения Андреевна. Тестируемый отец — Бессонов Андрей Иванович. А дальше… «…Анализ ДНК был проведён по локусам вариабельной длины CODIS при помощи ПЦР с флуоресцентно меченными праймерами и последующего разделения продуктов амплификации кипиллярным гель-електрофорезом…» «И что всё это значит? И где была я?» — сама себе задавала вопросы, Ксения. «…Взяты образцы ДНК.» Ага, вот самое главное! «… Предполагаемый отец не исключается как биологический отец тестируемого ребёнка. Вероятность отцовства, полученная на основании результатов анализов ДНК-локусов, составила 99.999 %… Отцовство практически доказано…» И дальше подписи, печати, наименование лаборатории. — Алло, Бес? И что это значит? — еле сдерживая себя, спросила Ксения, сразу же набрав Бессонова. — Здравствуй, принцесса. Ты тест ДНК имеешь в виду? — ровным голосом поинтересовался Бессонов. — Как ты это сделал без моего согласия? Зачем тебе всё это? Мне казалось, что в этом вопросе мы понимаем друг друга. Ты шесть лет не чесался, а тут смотри какая активность у папаши, — чуть повысила голос Ксения. — Ну, твоё согласие на проведение теста, как понимаешь, мне не нужно. А о моих возможностях ты знаешь не понаслышке. Тест сделан для личного сведения. Зато теперь мы оба знаем наверняка родителей Евгении Андреевны. И ты знаешь, принцесса, я наконец успокоился. Читай Конституцию РФ. У нас одинаковые права на нашего ребёнка. — Чего ты добиваешься, Бес? — зло спросила Ксения.