По центральной дороге, по самой освещённой её части, где лампочки на столбах ещё горели, шли четыре человека. Первым шёл рослый молодой мужчина в драном на спине пиджаке и с руками за головой, стянутыми пластиковыми стяжками. За ним двое вооружённых бойцов, одетые в песочного цвета комбинезоны, вели, поддерживая, еле переступающего ногами второго гражданского с подвязанными к шее обеими руками. Проходя мимо нас, Иван было дёрнулся, но бойцы бесцеремонно заставили его идти дальше. А Стёпа как бы неспециально отвернулся. Через минуту, посчитав, что на этом этапе унижений достаточно, Тюрин крикнул: — Смирнов, отпусти вон того, длинного. Наш. Ивану разрезали стяжки на руках, вернули табельное оружие, нож и удостоверение. Подойдя к нам, Дрозд наклонился ко мне и участливо спросил: — Ну, ты как, командир? Мы с тобой всех победили? Ксюша, а вы как? Холодно? Хотите я вам свой пиджак дам? Вернее, то, что от него… И, вытащив из пиджака своё служебное удостоверение, накинул его на плечи девушке. Потом, повернувшись в сторону Тюрина, удивлённо спросил: — Привет, Стёпа! И ты здесь? Васильич, а мы чё их вызывали? — Хорош паясничать, Дроздов. Что с твоим задержанным случилось? Чего он такой помятый? — глядя в сторону машины неотложки, к которой повели Вадика, спросил Тюрин. — А кто ж его знает? — печально вздохнул Ванька. — Странный он какой-то. Инвалид, что ли? Всё причитал, мол, руки у меня болят, руки. Бедолага! А я что, ему доктор? Васильич, это ж тот бандос, который нашего Федьку… ну ты понял. Сам признался. Я его даже пальцем… ни-ни. Веришь, Стёпа? * * * Ночевать мы с Ксюшей решили ехать в Ярославль к её тётке. Правда, долго не соглашался меня отпускать дядька доктор, пугая осколками рёбер и продырявленной плеврой. Да хрен с ними, лишь бы не импотенция! На прощанье спросил у ворчливого доктора: — Док, вопрос есть не по теме. Мне в последнее время сны снятся почти каждый день. И так реалистично. Как с медицинской точки зрения? Может, болею? — Цветные? — подозрительно посмотрев на меня поверх очков, спросил доктор. — Цветные… — немного подумав, ответил я. — Везёт. — ответил док и, махнув на прощанье, забрался в кабину «Скорой». А Ваня Дроздов? Так за Ванькой Лядова приехала через пятнадцать минут. Кстати, за пиджак не ругала. До самого «Ровера» меня провожал Стёпа Тюрин. Осторожно пожимая мне руку, Стёпа, с опаской поглядывая в сторону Ксюши, сказал: — Моя такая же. Чуть что. Надо будет познакомить. Андрей, ты извини меня ещё раз, если слишком резок был. Не по злобе, сам понимаешь. — Понимаю, Стёп. И ты извини, что бумажной работы тебе добавил. Но ты не волнуйся, мы свою часть отпишем, как надо. Кстати, а что тебе Ксюха на ухо шепнула? — напоследок спросил я. — Да так. — замялся, Степан. — Сказала, что если у Чапаева из-за меня будут неприятности, то она мне морду набьёт. — А… она может, — кивнул я Стёпе, с интересом посмотрев в сторону сидящей в машине скорой помощи, Ксюши. Дети — это маленькие люди На четвёртые сутки я не выдержал и сделал ноги из больнички. Конечно, у меня были сообщники. Пока меня подлечивали в ведомственном медицинском учреждении, Ксюха в совершенстве освоила моего «барсика». И теперь с удовольствием «толкалась» в пробках на старом «джапанском» внедорожнике. — Ой, Андрюша, так клёво! Я такая маленькая, а он такой огромный! Я такая еду, а мужики мне сигналят… — с восторгом рассказывала она по телефону. Короче, они с Женькой загрузили в большую сумку мои вещички, а сверху апельсинами и бананами притрусили. Но всё это было ими сделано только при условии, что я буду долечиваться дома и на работу — ни-ни. Женька даже насупила бровки и изуверски приказала: — Здоровьем Боцмана клянись! Здоровье кота — это для меня святое. В назначенное время из палаты № 344 вышел посетитель в тёмных очках и неброской одежде. Прикрывая лицо журналом с отгаданными кроссвордами, мужчина проследовал на автостоянку, где его ждал пожилой «Паджеро» с молодой кудрявой блондинкой за рулём и её маленькой копией на заднем сидении. Так я попал домой, где пахло борщом и тефтельками, блинами и сырниками и… собачьими какашками! * * * Конечно, я был в курсе всего, что происходило на службе. Вернее, как на службе? Нас с Дроздовым благополучно отстранили от должностных обязанностей на время предварительного расследования. Ванька заделался личным шофёром у Лядовой. Привозил и увозил её со службы. А я с двумя трубками в брюшной полости решал кроссворды, принимал посетителей и рассказывал Женьке сказки на ночь по телефону. В больнице к моей кровати «не зарастала народная тропа». Каждый день с ненавязчивыми вопросами заходил Руфатыч. Рассказал, что всё, что мы нарыли по бизнесмену Бессонову и его команде, забрали «братья наши старшие». И что на нём железная 126-я (похищение человека) и тяжёлые 30-я и 105-я (покушение на убийство) статьи УК РФ. Я так понял, что «втайне» друг от друга через каждые пятнадцать минут (а иногда и одновременно) звонили и «докладывали» Черных, Стёпа Тюрин, Ванька Дроздов, Арамян, Лядова, Клавдия Ивановна. А один раз даже сам полковник Жуков. Позвонил и, посопев в трубку, сдержанно спросил: — Ну… ты когда? Я так понял, что этой короткой фразой он временно заменил весь мат, приготовленный лично для меня, весь ор, топанье ногами, швыряние пепельницы и обещание кар небесных и административных на мою дурную голову. Мой ответ тоже был недлинным: — Жду результаты рентгена. Тогда он спросил ещё короче: — А как? — Побаливает. А пока… пока я долечивался амбулаторно. Боже, как мне нравился этот красивый медицинский термин! Что меня ожидало впереди, я прекрасно себе представлял и был готов давать показания, писать объяснения и подписывать протоколы. А так же, чего греха таить, был готов к понижению в звании, лишению должности и позорного удаления моей фотографии с Доски почёта отдела. Но не это было главным. Главное, что мои девчонки были рядом со мной. Живые, любимые и здоровые. Главное, что Федька начал поправляться и уже звонил мне. Говорил более-менее внятно и набивался на блины. И даже кошачий рык и собачий лай делящих территорию домашних животных уже не раздражали. * * * Утро было обычным. Я подпрыгнул с постели, чтобы первым «захватить» ванную комнату. В планы входил душ, а также бритьё. После душа, обмотав нижнюю часть туловища полотенцем, я выдавил пену на ладонь и начал обильно наносить её на лицо уже не юного, но ещё не древнего мужчины. Что-то тихонько поскреблось в закрытую дверь. Животные ищут общения? — Папа Андрюша, пусти… я писать хочу, — сонным голосом промямлила Женька, бодая лбом дверь в ванную. Я щёлкнул задвижкой, и в совмещённый санузел с закрытыми глазами, шлёпая босыми ножками по кафелю, вошла Женька. Всё также, не открывая глаз, она подошла к унитазу, развернулась, сняла штанишки пижамы и усадила голую попу на унитаз. Размазывая пену по лицу, я старался не смотреть в её сторону, чтобы не смущать детёныша во время интимного процесса. Женька пожурчала секунд пять, потом тихонько пукнула и… опять пожурчала. Но меня смутила пауза. Я медленно повернулся в сторону унитаза и увидел странную картину. Женька неотрывно смотрела на мои ноги. Смотрела, смотрела. Потом встала с унитаза, подошла ближе, присела на корточки, продолжая пристально рассматривать мои голые ноги широко распахнутыми глазищами. А закончилось это тем, что ребёнок медленно-медленно протянул свою маленькую ручку и, крепко зажав между своими цепкими пальчиками самую длинную волосинку на моей ноге под коленкой, резко дёрнул… — Ай, бл. — не выдержал я от неожиданности. А Женька, зажав в пальчиках вырванный волос, с криком недетского отчаяния побежала в спальню: — Мама, мама, ты это видела? За ней с шипеньем и лаем бросился весь наш животный мир. А за ними уже рванул и я. Спрятался за дверью, прижался уже бритой правой щекой к дверному косяку и стал слушать. — Ма, смотри. — плаксивым голосом заныла Женька, поднеся к лицу Ксюши мою волосину. — Жень, я спать. Ой, что это? — с омерзением в голосе вскрикнула Ксюша, подскочив от неожиданности. — Волос. У него все ноги такие. Представляешь? — с безнадёгой и отчаянием в голосе сообщила Женька. — Ну? — не понимая сути вопроса, отодвинулась подальше от Женьки её мама. — Я всё знаю, мамочка. Дети должны быть похожими на своих родителей. Значит, когда я вырасту, буду похожа на вас. Это что же получается? У меня скоро такие же на ногах появятся? Длинные и чёрные? — начала понемногу поскуливать Женька. — Ну не обязательно. — нерешительно начала Ксюша, не зная, как успокоить ребёнка. — Может, пронесёт ещё. — А если — нет? Буду лохматая ходить? — уже в голос рыдала дочь, с ужасом представляя себе эту картину. — Как дальше жить, мамочка? Ксюшка накрыла голову подушкой, сверху навернула одеяло и билась в истерике, вероятно, не в силах оценить весь масштаб трагедии. А Женька лежала на кровати со спущенными до колен пижамными штанами и выла, глядя на потолок. Громко, жалобно и протяжно. Вот так они и лежали, дрыгая ногами от нахлынувших чувств и фантазий, искренне обливаясь слезами. Одна — от безысходности и неумолимо надвигающейся трагедии, а вторая — от счастья обладания такой не по годам мудрой дочери. К завтраку я надел длинные спортивные брюки, а рубашку застегнул на последнюю пуговицу. Эти две дурочки с красными глазами в мою сторону не смотрели. А когда Женька пошла с печальным видом собираться в свой детский сад, Ксюша чуть слышно шепнула в мою сторону: — Эпиляция… — Эвакуация? Не понял. — прошептал я растерянно, прислушиваясь к всхлипываниям из спальни. — Эпиляция, Андрюша, только эпиляция! * * * Сегодня у нас очень нервный день. Ксюшу в очередной раз вызывают на Большую Лубянку. По телефону намекнули, что будет очная ставка. Не совсем понимая, как себя нужно вести с товарищами из конторы, Ксюшка язвительно переспросила, до хруста в суставах сжимая несчастный смартфон: — Послушайте… товарищ! Вы точно поняли, что это нас с дочкой выкрали, держали в заложниках и угрожали нашей жизни? Может, мне по пути к вам раскладушку купить и где-то в коридорчике возле кабинета поставить? Сколько можно… товарищ?