— Классный, классный… тебя чего так развезло-то? — пробовал добраться до сути я. — А Дроздов Женьку от бабушки Клавы забрал и нас домой отвёз. Какой же он… классный он. За это и выпьем, — улыбнулась Ксюша. — А Женька? — А что Женька? Женька от нас уходит. Слышишь, собирается? — В смысле уходит? — глупо улыбнулся я. — А вот так. Замуж выходит наша Женька. Или, как она сама этот процесс называет, «в замуж», — развела руками от безысходности бедная мать. — Фу, ты! А я тут уже. Ну, вы, девки, даёте! Вы когда-нибудь меня. И за кого? — насупив брови, попытался выяснить я имя нарушителя семейного покоя. — За этого. Сашку Архипова. Помнишь, чёрненький такой, с дырками вместо зубов? — Это лопоухий такой, худющий, как трёхколёсный велосипед? Так он же букву «р» до сих пор не выговаривает. Не бывать этому! — старался погромче возмущаться я, чтобы было слышно на всех сорока девяти квадратных метрах полезной площади. Возня в спальне прекратилась. А Ксюха зажала себе рот обеими ладонями, чтобы не испортить припадком смеха воспитательный процесс. Даже Тимошка временно угомонился. Обычно он так поступал, когда садился какать кому-нибудь в тапку. Из-за косяка кухонной двери медленно появилась фигура Женьки в слегка растрёпанном состоянии и как-то не по погоде тепло одетая. — Собралась? — трезвым голосом спросила мать. Женька тихонько шмыгнула носом и, не глядя на нас, кивнула. — Ну… вон Бог, а вон порог! — по очереди ткнув указательным пальцем в потолок и в сторону двери, объявила Ксения, поклонившись в пояс. — Чего? — не поняла почти шестилетняя дочь. — Ничего. Собралась? Иди, а мы с папой будем чай с тортиком. Что ты нам принёс? О! Фруктовый! А красивый какой! — открывая коробку, неподдельно обрадовалась Ксюша. — Фруктовый? — встав на цыпочки, вытянула свою длинную шею Женька. — Ну я могу и попозже. Па, ты мне вон то место, где клубничка, отрежь. — Не поняла я что-то, — недовольно подняла брови Ксюша, — как замуж, так это вас не касается. А как тортик, так мне с клубничкой? Нет, дорогая! Вот пусть тебе твой Сашка с клубничкой и отрезает. А сегодня клубничка наконец-то мне достанется. Всё, Женька, ты у нас теперь — отрезанный ломоть! — Почему ломоть? — плаксиво растянула губки Женька. — Ой, всё! Сил моих больше нет. Волоки свой чемодан на выход, — отвернувшись, махнула рукой Ксюша, и я увидел, как в истерике у неё начинают трястись плечи. Ржёт. — Па, ты мне поможешь? — капая слезами на кафель пола, спросила Женька. — Помогу. Но только до лифта, — поднялся из-за стола я. Чемодан имел неправильную форму параллелограмма и до конца не закрывался. Из него торчали колготки, трусишки и почему-то мамин красный кружевной бюстгальтер. И на вес чемодан был довольно ощутим. Что уж она в него засунула, оставалось загадкой. Прощались недолго. — Ну, ты это… звони, — обнимая Женьку, стараясь быть серьёзным, попросил я. — И ты… — чмокнув меня сопливым носом, поставила точку в расставании Женька. — Пойду я, — тяжело вздохнув, прошептал я. — Чай стынет, да и тортик… Громыхая чемоданом по ступенькам лестницы, Женька вышла из подъезда. Подняла голову вверх и посмотрела на горящие окна нашей квартиры. Потом посмотрела по сторонам, подкатила чемодан к подъездной скамейке и села на неё. Всё это время мы с Ксюхой, рыдая от смеха и умиления, наблюдали из-за кухонной занавески за своим ребёнком. Зазвенел дверной звонок. На пороге стояла соседка Фира Самойловна. — Вы чего, переезжаете? Смотрю: Женька ваша на чемоданах у подъезда сидит и воет. Если из-за вчерашнего, так ерунда. Мигрень у меня была, — извиняющимся тоном объяснила соседка. — Нет, тётя Фира, это только Женька уезжает. Замуж выходит, — смеясь, уточнила Ксюша. — Коньячку хотите? — Н… нет. — как-то сочувственно произнесла тётя Фира, пятясь к себе в квартиру. — А чего сидит-то? Может, я вниз сбегаю? — обеспокоенно спросил я. — Не вздумай. Сказала, что Сашка за ней на такси приедет. Вот дурында… Через пятнадцать минут в дверь опять позвонили. На этот раз на пороге стояла Женька. — Замёрзла? — сочувственно спросила Ксюша. Женька, не глядя маме в глаза, ткнулась ей в живот и зарыдала. — Ну-ну. Сейчас всё будет хорошо. Вон папа тебе уже кусочек тортика с клубничкой отрезал, — целуя несостоявшуюся жену, успокаивала несостоявшаяся тёща. — О! А как же «в замуж»? — сочувственно поинтересовался я. — Па! Ты чемодан с улицы забери. Тяжёлый, гад… — всхлипывая, попросила меня Женька. Когда я вернулся с покалеченным чемоданом под мышкой домой, на кухне сидели мои девочки и мирно беседовали. — Никто не спорит. Саша — мальчик хороший, но перед тем, как выходить за него замуж, нужно с ним немножко подружить, — подкладывая Женьке второй кусочек торта, объясняла «за жизнь» Ксюша. — Как вы с папой? — булькала в чашке с чаем, Женька. — Вы же с ним совсем немножко сначала подружили. — Как мы с папой. — улыбнулась мне Ксюша. — Ладно, — откусывая огромный кусок торта, согласилась дочь и задумчиво подвела итог: — У него передних зубов нету, поэтому он свистеть, как Витька Рычагов, не умеет. * * * После коллегии в Главке мы с Дроздом договорились ехать в свой отдел. Уж очень подозрительно настойчиво просили нас приехать коллеги. Даже малоразговорчивый начальник криминальной полиции Вася Крепченко позвонил и пробасил в трубку: — Андрюх, ты после публичной порки к нам заедь. У нас примочки готовы. Вылечим. Да и вопрос у меня к тебе. Но в длинном коридоре Главка много поворотов. За одним из них нас ждал серьёзного вида капитан и, остановив нас, жестом предложил зайти в кабинет: — Товарищи офицеры, Иван Макарович просил… В своём кабинете нас и правда ждал полковник Лядов. Выйдя из-за своего стола, он пошёл навстречу нам и крепко пожал руки. — В справедливости не сомневался, хотя побороться за вас пришлось, парни. Мы стояли немного смущённые… но красивые. В отутюженной форме, правильно «под горшочек» подстриженные, выбритые до синевы, с боевыми орденами на кителях. Вот, оказывается, для чего ордена нужны. Смягчают удары во время порки. — Поздравляю с возвращением в строй. Дроздов, ты своего командира внизу подожди, а мы с Чапаевым минуту задержимся. Иван как-то загадочно улыбнулся, будто знал, о чём речь пойдёт, и вышел. А Лядов, указав мне на стул, сел на своё место. — Андрей Васильевич, ты, наверное, знаешь, что я вхожу в комиссию по кадровой политике нашего Главного управления. Мы обсудили работу твоего оперативного отдела в Новокузнецком ОВД, а также лично твой вклад как руководителя подразделения. Анализ показал, что созданный под твоим руководством в рамках эксперимента «Оперативный отдел розыска» заслуживает положительной оценки. В связи с этим есть мнение создать подобное подразделение с расширенными полномочиями при Главном управлении города Москвы. Вот, собственно, и всё, что я хотел тебе сказать, Чапаев, — сказал полковник Лядов, протягивая мне руку. Пожав руку полковнику, я нахлобучил на свой полубокс форменную фуражку и пошёл на выход. Потом, подумав, развернулся и сказал: — Спасибо, Иван Макарович. Полковник Лядов сидел на своём месте и что-то сосредоточенно изучал в ворохе служебных бумаг. Услышав меня, поднял голову и негромко сказал: — Твоё представление на «подпола» уйдёт завтра. С понедельника начинаешь формировать новое подразделение — «Оперативный отдел розыска» при Главном управлении МВД города Москвы. Приказ подписан. Всё. Иди. Мне работать надо. На какой волне меня вынесло из Главка, я так и не понял. Но Дроздов срисовал полную отрешённость с моего лица и осторожно спросил: — Васильич, случилось чё? — Сюда переводят, — тихо сказал я, посмотрев на серо-бежевый комплекс зданий ГУВД. — Так, а мы как? — до конца не поняв сути происходящего, с обидой в голосе спросил Иван. — Посмотрим. Посмотрим, Ваня. * * * Нас ждали. Столы были сдвинуты в центр, а на столах было то, после употребления чего за руль садиться не разрешается. С удивлением увидел свою Ксюшу. Вопрос задать не успел. — А нас со Светой Алик привёз. А Женьку с животными я тёте Фирочке подбросила, — отчиталась моя гражданская…