— Это он уходил из двадцать восьмого, — ответила Маша. — Точно уходил. Телега скрипела в сторону лестницы. Так он больше и не приходил. — И сколько он в номере в этом, получается, был? — как бы про себя спросила следачка. — Ну я не знаю… Пока Макс в душе… потом мы это… Но, правда, сегодня Макс как-то быстро… — закатывая глаза, вслух вспоминала Маша. — Потом мы немного поругались, и Макс пошёл курить, а я в туалет… Минут двадцать, двадцать пять точно! В дверь номера настойчиво постучали. Я выглянул… Передо мной стояла судмедэксперт Наташа. Поправив очки, она, скромно опустив глазки, негромко попросила: — Извините, передайте, пожалуйста, Виолетте Юрьевне, что мы свою работу закончили и труповозка приехала. Тело отдавать? Услышав её, важнячка крикнула: — Наташка! Никому ничего не отдавать, пусть лежит себе. Кому мальчик мешает? И эти пусть ждут. Официанта привезли? — Привезли. У администратора в кабинете сидит, — ответил участковый Шатров из-за двери. — Ну и какого хрена молчите, партизаны? — возмутилась Корниенко. — Значит, так! Вот тебе, девочка Маша, бланк, ручка… сиди, пиши всё, что мне сейчас наговорила. С подробностями и время везде указывай. — Ну, вы же обещали! — возмутился кавалер. — Обещала. Обещала, Чапаев? Так и быть, про интим не пиши, а остальное всё сюда! — настойчиво постучав красным ноготком по бланку, сказала следователь. — Оба пишем! Обещала я им… Шатров, не отпускать этих… и присматривай, чтоб не шептались. И крикни «пепсам», пусть официанта нежно так прямо сюда ведут. В двадцать восьмой… Мы с Виолеттой Юрьевной зашли в гостиную номера «люкс» и сели в глубокие кожаные кресла у круглого журнального столика. Вошёл старший сержант и положил перед нами паспорт задержанного. Я взял в руки документ, раскрыл его на первой странице и прочитал вслух: — Кривошеев Вячеслав Иннокентьевич. — Это я… — тихо сказал вошедший в номер худенький невысокий парень с длинными вьющимися светлыми волосами. — Здравствуйте. — Здравствуйте, Вячеслав. Вам объяснили, для чего, собственно, вас привезли? — спокойным, я бы даже сказал вкрадчивым, голосом задала вопрос следователь. — Да. У нас в этом номере человека убили. А я сюда заказ из ресторана привозил. А когда пришёл, чтобы посуду забрать и рассчитаться, то увидел… короче, зверски его кто-то убил, — глядя в глаза Виолетте Юрьевне, без запинки выдал Кривошеев. — Я тут же всё администратору рассказал, а она в органы позвонила. — Про органы ты всё правильно… Кривошеев, а расскажи нам всё с самого начала. Кто передал заказ? Кто тебя послал в двадцать восьмой? О чём вы говорили с убитым? Когда пришёл за посудой? Что увидел? — перечислил вопросы я, стараясь подстроиться под индивидуальный стиль допроса следователя Корниенко. — И, Слава… не торопитесь, — полуприкрыв глаза, попросила Виола, расслабленно вытянув ноги. — Да ничего такого… — начал вещать Кривошеев. — Поступил заказ из «люкса». Две бутылки шампанского французского, корзину с фруктами, два чизкейка и мороженое. — А мороженого сколько и какое? — облизнув губы, поинтересовалась Виолетта Юрьевна, не открывая глаз. — Два… ванильное и фисташковое, — ответил Слава. — Ванильное и фисташковое, — в полудрёме тихо прошептала Корниенко. — Ну, вот… Я привёз всё это в номер и поставил вот на этот столик. Предупредил клиента, что ресторан у нас работает до двадцати трёх. Он сказал, типа, ну тогда в двадцать три и расчёт получишь, и посуду заберёшь. Я сказал, что ладно, мол, и ушёл, — замолчал вдруг Вячеслав. — Ну? А дальше что? — сонно поёжившись, спросила следователь. — Дальше? Дальше я в двадцать три поднимаюсь, стучу в дверь, а мне никто не открывает. Стучу ещё раз… потом на ручку нажал, а дверь незапертой оказалась. Ну, я тележку в номер загнал и хотел со стола убирать, но потом думаю: пусть клиент сначала рассчитается. Кричу, а мне никто не отвечает… — А что кричал? — спрашиваю я для того, чтобы что-то спросить. — Виталик, где ты? — Так вы знакомы были? — неожиданно встрепенулась Виолетта Юрьевна. — А ну-ка, всё на стол из карманов! — Не понял… Зачем? Я объясню. Виталий — наш постоянный клиент… был, — попробовал возмутиться Кривошеев, пятясь назад. Но я был рядом и пришёл нерешительному парню на помощь. На столе оказались ключи от квартиры, какие-то старые мятые квитанции, солнечные очки, зажигалка, презерватив в надорванной упаковке, приличная сумма рублей и всевозможные скидочные карточки. В. Ю. тут же начала активно всё это рассматривать. — Слава, у вас сегодня зарплата была? Нет? А откуда столько рубасов, Вячеслав? Или это только сегодняшние чаевые за сервис и хорошее поведение? И на хрена я пять лет училась? О! Чапаев, смотри! Вот, что я искала! — радостным голосом выкрикнула следачка и протянула мне именную карточку-пропуск в столичный ночной клуб «Голуби». — Такты из этой стаи голубиной, Кривошеев? — невольно засмеявшись от такой новости, поинтересовался я и щёлкнул официанта по носу яркой карточкой ЛГБТ-клуба. — Я не понял… при чём здесь… вы не имеете права, — плаксиво заныл официант, пятясь назад. — Мы в свободной… Неожиданно в дверь гостиной протиснулась голова в белой медицинской шапочке: — Господа! Имейте совесть, господа. Два ночи. Мы трупешник забираем? — Сомова! Почему… — дальше никто не слышал, о чём я спрашивал Сомову. Даже я сам не слышал, что говорю. Почему? В диалог вступил, вернее, меня перебил на полуслове Степан Блэкович… — У-афф! У-афф!!!! — как-то очень грозно и объёмно разносилось по коридорам и открытым номерам гостиницы «Мишель». — С собакой ты придумал, Чапаев? — улыбаясь, спросила Виолетта. — Ну не то чтобы я… — Ты бери их с собой по возможности чаще… Как-то защищённей себя чувствуешь! Дисциплинирует некоторых опять же… — с удовольствием прислушиваясь к суматохе в коридоре гостиницы, весело хохотнула Корниенко. — Так он ещё и след берёт… — с гордостью за Степана ответственно заявил я, надеясь, что меня не слышит Сомова. — Та ладно… — Зуб даю… — Зуб потом, Чапаев. А сейчас пройдёмте к покойничку. Проходите, Кривошеев, проходите, — подталкивая в спину упирающегося официанта, настаивала Корниенко. — Я покойников боюсь… — канючил парень, отворачиваясь от накрытого простынёй тела убитого. — А чего их бояться? Лежат себе тихонько, никого не трогают. Ты, гадёныш, зачем своему любовнику писюн отрезал? А? — громко и неожиданно для всех задала вопрос официанту следователь по особо важным, резко сдёргивая с трупа окровавленную простынь. — Ничего я… мне домой нужно… у меня бабушка… — жалобно загундосил Кривошеев, закрывая ладонями лицо. — А чем ты резал, живодёр? Медэксперт говорит, что чем-то не очень острым. Ножичек с собой у тебя, Славик? — зло процедил сквозь зубы я, подключаясь к психической атаке. И для пущей убедительности шлёпнул по белобрысой макушке гомосексуалиста. — Смотри, Чапаев! А член-то где? Писюн никто не видел, господа? Во рту же был… Ты не брал случайно? — в сердцах всплеснула руками Виолетта Юрьевна, почему-то посмотрев на меня. — Нет! Зачем мне два? Может, он его проглотил? У покойников такое бывает, я слышал. Это когда перед смертью последний вздох… В кино видел, Славик? А тут он вроде вздохнуть напоследок хотел, а рот забит чёрт-те чем… Вот и сглотнул! — продолжил развивать тему я, надеясь, что душевный «фурункул» у мальца вот-вот рванёт. И рванул! Кривошеев как-то позеленел лицом, коленки подкосились, и его благополучно вывернуло… Прямо недалеко от охладевшего к земным утехам любовника. Шампанским, фруктами, малиновым чизкейком… * * * Тело Жидкова-младшего увезли, и мы отпустили всех свидетелей, взяв с них подписки о невыезде. Судмедэксперта Наташу повезли домой пэпээсники, а чувствительная администратор гостиницы пошла до конца дежурства плакать к себе в кабинет. Сомова со Степаном пристроились на большом диване в вестибюле. Они, обнявшись, тихо дремали и слушали занимательный рассказ разговорчивого пенсионера-охранника. Дед не к месту вспомнил похожий случай из своей многолетней «вертухайской» практики. Правда, без убийства и других страстей-мордастей. Жорик Гагуа настроил видеокамеру, и мы со старшим следователем Корниенко решили провести первый допрос подозреваемого Кривошеева в рамках предварительного следствия по делу прямо здесь, в интерьере номера «люкс». — С этим… с Жидковым мы в клубе «Голуби» познакомились полгода назад, — начал свой рассказ белобрысый мальчишка, мало себе представляющий, какая жизнь его ожидает в ближайшие лет десять. — Ну и закрутилось. Я его сразу предупредил, что категорически против беспорядочных связей. Что если встречаемся, то больше никаких… Ну, сами понимаете, СПИД и всё такое… Сначала всё так и было. У меня встречаться негде. Квартира маленькая… мама, бабушка больная… А он крутыш… Машину его видели? Ну, вот… помогал мне. Подарки там, деньги, когда попрошу. Но вы не думайте, я не наглел. Я не проститутка какая-нибудь. А тут чувствую, что-то мой Виталик про меня забывать стал. Приезжать стал редко, «чирик» на столе оставит и всё, как бы… Прихожу как-то в «Голуби», а мне мои… друзья, в общем, и говорят, мол… типа, твой Виталька сучек меняет как перчатки. Смотри, типа, без презика не давай! Ах ты, думаю, кобель… Клялся ведь! Ну, я всё и придумал. Вот так со всеми кобелями нужно… Скажите, а в тюрьме такие же, как я, есть? — Есть, Слава, есть… — печально ответила следачка, — дальше-то что? Привязал руки к спинке кровати, задушил подушкой, а потом член отрезал? — Ну да. Вы и без меня всё знаете, — уже ничему не удивляясь, ответил Кривошеев, с искренней жалостью в глазах рассматривая свои руки в наручниках. — Резал чем? — спросил я, понимая, что даже при таком признании нож с отпечатками пальцев убийцы и следами крови убитого — это железная улика. — Десертным ножом, — просто ответил Славик. — Еле отрезал. Тупой, зараза… — А дел его куда? — Кого? Член… — Да нет… ножик этот десертный, — брезгливо морщась, спросил я. — Так я его сразу в мусорный бак выбросил. Он и сейчас там. Мусор только утром вывезут. Честно, — уже безразличным голосом признался Славик, беззвучно заплакав. — Шатров!!! — почти хором крикнули мы с Виолеттой Юрьевной. * * *