— Я прогуляюсь, остыну. Ложись без меня. От хлопка двери Ева вздрогнула и поежилась. Обняла себя за плечи и прислонилась к стене. Никак не получалось представить, что она могла уступить. Нет, не в этом вопросе. Для нее и поцелуи — уже подвиг. Карен вернулся через два часа. Девушка лежала на самом краю кровати подальше от середины, примостившись бочком и глотая сухие слезы. Конечно, она знала, где он был. Через два номера от нее. Но в эту ночь Ева все же приняла неизбежное. Очень глупо и наивно полагать, что такой мужчина заделается евнухом из-за старомодных устоев невесты. Они полтора года помолвлены, и отец настоял, чтобы свадьба состоялась после ее выпуска, а это значило, еще столько же пройдет до официального торжества. И явно за это время целибат им не соблюдался. И не будет. Ева позволила себе одну безумную вещь — свято верила, что все изменится после свадьбы, а если заговорить об этом сейчас, есть вероятность прослыть в его глазах инфантильной дурой. Пусть и от одной мысли о том, что он был с Никой, хочется выжечь все вокруг. Уж раз сама не готова дать то, в чем нуждается мужчина, молчи и терпи... А как иначе? Есть другие варианты? Да, Анна Седраковна постоянно намекает, что лучше ускорить свадьбу, но отец категоричен. И девушка выбрала наименьшее из зол — ударилась в учебу. Стала сдержаннее, пожирая себя изнутри. Но видела, чувствовала, что и интерес Карена после таких перемен как-то возрос. Теперь она реже позволяла себе оторваться от учебников и провести вечер в кругу его родного общества, которое не принимало ее, о чем сама Ева молчала и не жаловалась Карену. Зато с ним отношения стали крепче. Разговоры — глубиннее, тоска — светлее. Удивительно, но ожидание привносило какую-то сладость. Будто вот-вот будет достигнут рубеж, за которым — круглогодично светит солнце. Она терпит, позволяет ему вольность с другой, зато потом взыщет сполна. Как только у нее будет право на это. Так в свои двадцать два Ева отчетливо осознала, что любовь — неоднозначное чувство. Не бывает сплошного света. Он чередуется с тьмой, и только ты решаешь, что в твоей истории станет преобладать. Нужно идти на уступки, если хочешь сохранить отношения. Или обрубать на корню. Раз оба второго варианта не допускают, значит... Терпеть, совершенствоваться, чтобы соответствовать тому, кого выбрала спутником жизни... Общение с Никой давалось ей очень тяжело, но вмешивать жениха в бабские интриги не возникало ни малейшего желания. В конце концов, если бы ему нужна была Вероника за пределами роли помощницы-любовницы, что мешало жениться на ней?.. В этом было преимущество Евы. Козырь, который бесил соперницу. И та постоянно стремилась задеть любым удобным способом. Например, как-то за очередным деловым ужином, на котором непременно присутствовала, саркастически заметила: — Косметология — это вложение в себя, да? Чтоб исправить свои дефекты, не отходя от кассы? И не переплачивая? — Больная тема, да? Исправление твоих собственных обошлось дорого? Сделаю тебе в будущем скидку как постоянному клиенту, не переживай. Сузившиеся в гневе глаза служили ей красочным ответом. Задевало. Конечно, задевало. Ева была не самым уверенным в себе человеком. Перешептывания за спиной добавляли масла в огонь. Но перекрывалось это все трепетным отношением самого Карена и ее любовью к нему. Вот, ради чего нужно быть сильной. — Ну, неужели ты настолько слепа и тупа, что ничего не замечаешь? — ужалила как-то Ника при очередной встрече. — Ты же моль. Моль, понимаешь? Карен любит яркость, берет от жизни все... Даже секс предпочитает экстремальный, жесткий. Ты скучная и пресная для него... — Да. Именно поэтому, распаляясь от поцелуев со мной, он приходит к тебе. Она криво усмехнулась, и на секунду с ее лица слетела маска прожженной бл*ди, а в голосе прозвенели непривычные человеческие нотки: — Дура, тебе же потом больнее будет. Может, больнее, чем мне сейчас. Это заявление вызвало смешанные чувства. Потому что было искренним. Наверное, после этого Ева стала избегать ее с особым рвением, предпочитая доверять Карену и своему упрямству, с которым продолжала видеть лишь лучшее будущее. Вплоть до судьбоносного дня свадьбы... Так получилось, что расписались примерно за месяц до самого торжества, поскольку организаторы опасались, что венчание и ЗАГС друг за другом вымотают всех, особенно молодоженов, которым и так предстоял ряд иных изощренных испытаний. Этот день девушка ждала с нетерпением. Мироздание было спрессовано в одну маленькую точку, являющуюся последней ступенью к счастью. Роскошное платье, шикарный макияж, собранные в красивую прическу волосы, пышущие радостью близкие рядом... Любимый мужчина, чувства к которому после пройденного «квеста» за три года только возросли... В доме невесты все прошло безупречно. Процессия традиционно забрала ее и повезла к новому очагу, который должен стать ей теперь родным. Но. Поездка в церковь не состоялась. Венчание отменили. Наверное, это уже был не звоночек, а конкретный такой знак Свыше, увесистый удар обухом по голове. Анна Седраковна упала в обморок во время фуршетной части ровно перед тем, как все должны были двинуться к выходу. И долго не приходила в себя, а подъехавшая скорая с трудом привела ее в чувство. Женщины сочувственно охали, переживали, сетовали, что подготовка отняла силы матери жениха. В общем, перенервничал человек. Ева бы не усомнилась, если бы не услышала обрывок разговора Алисы с одной из её сестер. Рак молочной железы. Третья стадия. Практически никто не знает. Но как же так? Почему скрыли и от нее? Анна Седраковна ведь считала ее дочерью, и у Евы было стойкое желание после свадьбы последовать адату называть ту в ответ мамой... Факт отмененного венчания нисколько девушку не трогал. А вот шок от открывшейся реальности выбил почву из-под ног. В прямом смысле. Колени ослабли, и требовалось куда-то опустить налившееся свинцом тело. Мама забеспокоилась и принесла ей воды, произносила какие-то слова, что всё пройдет, не стоит воспринимать так близко к сердцу, Анна Седраковна переутомилась. А Ева смотрела на неё и моргала. Моргала и молчала. И ведь не расскажешь, это же не ее тайна, а случайно подслушанная откровенность. Грубо говоря, они породнились с семьей, которая скрыла архиважную деталь — страшную болезнь. Почему?.. Ладно, с Алисой у них не было близости, та не посчитала нужным. Но свекровь, которая так тепло относилась к самой девушке. А Карен?.. Почему?.. А, может, это не единственное, чем не соизволили с ней поделиться? Не просто обида, а мучительное удушье от невозможности высказаться сдавило шею. Как-то моментально в памяти стали всплывать картинки, которые теперь виделись под иным углом. Частое отсутствие Анны Седраковны, якобы гостившей у родственников где-то за пределами страны. Ее мертвецкая бледность и слабость, время от времени даже пугающая. Смена прически год назад — волоски с тех пор лежат идеально и всегда так блестят, что диву даешься. Значит, это парик. За плечами возможна химиотерапия или облучение. И даже операция. Отыскав глазами Карена, Ева немного пришла в себя, ужасаясь возникшим мыслям. У людей беда. Любимый сам не свой, на нем лица нет. Ведь в отличие от собравшихся он знает истинную причину самочувствия матери. А она тут сидит и дуется, что ей не удосужились сказать... Мало ли, как на это смотрят они сами? Гордость, нежелание встретить жалость. Сильных людей, стремящихся в одиночку преодолеть выпавшие на их долю напасти, достаточно много... Смирив гордыню, девушка подошла к жениху, который технически уже был мужем, и крепко сжала его руку. Просто тихо примостилась рядом, готовая преодолеть вместе с ним любые трудности, поддержать, помочь. Он практически неуловимо приподнял уголки губ как благодарность. И ей этого хватило. Боже, эта женщина безмолвно страдала... И вполне вероятно, что ситуация безнадежна. Это чудовищно... К моменту, когда ей стало лучше настолько, что она могла встать с кровати, уже подошло время ехать в ресторан. Анна Седраковна стойко возражала всем, уверяя, что в состоянии не испортить остальную часть свадьбы родного сына, а потом очень трепетно обняла Еву и прошептала на ухо: — Прости, дочка, такой день тебе испортила. А девушка буквально подавилась слезами, и было ей настолько совестно от всего, что надумала ранее, что даже в глаза свекрови смотреть не могла. Чудом у той получилось выстоять целых два часа мероприятия, а потом, когда счастливая невеста пошла репетировать танец[1] в специально отведенной ей комнате, мама сопроводила Анну Седраковну туда же, чтобы та отдохнула от суматохи. Пока они переговаривались между собой, Ева стояла перед зеркалом и следила за правильностью своих движений. Из лежащего на диванчике телефона лилась мелодия, под которую и планировались преподнести «подарок» жениху. Когда смартфон зазвонил, свекровь рассмеялась, оповещая: — Смотри, потерял тебя Карен. Звонит уже. — Ответьте, пожалуйста, — попросила девушка, у которой от волнения дрожали руки — и не помнит, когда в последний раз выступала на публике, да еще и никогда не делала этого одна. — И громкую включите. А сама неотрывно вглядывалась в себя на серебряной глади, будто раз за разом повторяя «Ты сможешь, всё хорошо». Это было непросто. Большую часть находившихся в зале гостей она не знала, среди остальной части было немало тех, кто её не жаловал, потому что считал — ей не место рядом с шикарным Кареном. Не сразу Ева сообразила, откуда исходит стон, занятая своими мыслями. Но когда звук повторился, резко обернулась и уставилась на экран гаджета. Страх за мужа сковал нутро. И, кажется, у всех троих была схожая реакция. Тысяча и одна картина того, что именно могло скрутить Карена, раз он так тяжело вздыхал, пронеслась в сознании, и только Ева открыла рот, чтобы задать вопрос и нарушить воцарившееся оцепенение присутствующих, как…раздалось нелепое чавканье. А потом нечто похожее на «чпок» губами. Но только после произнесенного голосом Ники развратного «Да!» до девушки дошел смысл происходящего. Карену очень хорошо. Сейчас. В данную секунду. На собственной свадьбе. — И как тебе мой подарок? — явственно слышалось, что та восстанавливает дыхание. — М-м… — Так ты хочешь кончить?.. — требовательно. — Лучше займи рот тем, для чего приехала. Времени нет! — прилетело ей грубо в ответ. И тут Анна Седраковна потянулась к экрану, чтобы выключить представшую вакханалию. Ева не поняла, как именно, но у неё получилось молниеносным выпадом опередить её и выхватить телефон. Та жалобно взглянула на девушку, мол, не надо. Но это никак не повлияло на решение дослушать. — А чего так? Поберечь силы для замухрышки-девственницы в брачную ночь не хочешь? — снова чавканье, которое прерывается через несколько секунд. — Или эта моль тебя вообще не вставляет? — Ева…дочка… — практически плача позвала свекровь, но ответом ей служила резко вскинутая вверх раскрытая ладонь с призывом замолчать. Карен зарычал, видимо, в этот момент Ника старалась особенно хорошо. Но вновь прервалась: — Или тебя правда вставляет её наивность? Святая вера в твою любовь, тихую семейную жизнь? А если я ей расскажу, что ты просто хочешь угодить умирающей матери?.. Последовала пощечина. Пошлые и весьма однозначные звуки. Мужской рык. Гулкое глотание, будто телефон лежал микрофоном прямо у шеи девушки. Внезапно до Евы с кристальной ясностью дошло, что это не случайный звонок, а действительно свадебный подарок. Не Карену. Ей, моли, которой наглядно показали, что такое жестокая реальность и нежелание видеть того, что происходит у тебя под носом. — Сучка! — прошипел Карен довольно и вздохнул счастливо, после чего послышался приглушенный смех обоих любовников. — Оторвать бы тебе язык, но жаль лишать себя дальнейшего удовольствия зачетным инструментом. — Ненавижу тебя, Аракелян… — Я тебя тоже люблю, иди ко мне. Видимо, её подняли на ноги с колен, а затем послышался грохот и шуршанье в динамике. Телефон явно уронили. — Что за нах… — удивление в голосе Карена. — Ника, бл*дь! Вызов завершился. Гробовая тишина в самом помещение прерывалась лишь доносящимися из зала переливами песен. Ева положила телефон на мягкую обивку и потерла виски, зажмурившись. В голове непривычно звенело. Так обычно звенел телевизор у бабушки в детстве, когда антенна барахлила, а картинка исчезала, являя цветные линии и квадраты. Вот теперь всё встало на свои места. И ответы на вопросы, и объяснения всевозможным предчувствиям. Девушка распахнула веки и взглянула на маму. У той тоже был пустой взор, выражающий разочарование и брезгливость. Перевела на Анну Седраковну — та была белее мела. Тоже в шоке. Не хотелось брать грех на душу. Позора на такую толпу женщина точно не пережила бы. — Пойдемте? Скоро мне выступать. Обе недоуменно захлопали ресницами. — Потом разберемся, — бросила Ева на ходу, выплывая из комнаты. Карен присоединился к ней через пять минут и не стал ходить вокруг да около — сразу посмотрел в глаза. — Только попробуй ко мне прикоснуться, — подтвердила его подозрения о том, что всё слышала. — Только попробуй… Танец невесты произвел фурор. Так отчаянно, отточено и завораживающе она не танцевала даже во время профессиональной короткой карьеры в ансамбле. Для окружающих это была постановка. Для Евы — плач, боль растоптанной души, безмолвно осевшая на размеренный этнический мотив. И ни разу она не взглянула на мужа. Деревянная улыбка приклеилась к скулам, и вечер прошел бес эксцессов. За исключением того, что Карен, равнодушный к алкоголю, вдруг начал безбожно накидываться. Еве же было плевать. Её целью было завершить торжество на мирной ноте, чтобы не навлечь сплетен на голову родителей, а также хоть как-то облегчить участь Анны Седраковны. Ничего, разведутся, будет пища сплетникам — не сошлись характерами прямо через сутки после праздника. О том, что произошло, знают только пять человек. Пока. Было бы хорошо, если бы больше никто не узнал. Но по одному воинственному взору мамы девушке стало понятно, что та поведает обо всем отцу, не дожидаясь и утра. Тоже плевать. Вообще. На всё, что будет потом, плевать. Свадьба года. Шикарная. Помпезная. На несколько сотен человек. Мечта. Сказка. Но злая. С гнилой изнанкой. Решив доиграть роль до конца, девушка поехала в снятый для новобрачных номер в элитном отеле. В последние годы принято делать именно так, традиция светить кровавыми простынями в доме потихоньку сходит на нет. И слава Богу. Отсюда легче уйти. Пока не знала, куда, но просто уйти. В ночь. В темноту. В пустоту. К счастью, напившийся жених ничего не комментировал. А Ева влетела в люкс, на ходу забирая приготовленную на завтра небольшую спортивную сумку с вещами, и пулей влетела в ванную, где заперлась. Сняла ставшее ненавистным ей платье, будто символом падения приникшее к телу, как флаг в честь капитуляции. Приняла душ, смывая с себя всю напускную красоту. Наскоро высушила волосы имеющимся феном, собрала в короткий хвостик, нацепила джинсы, джемпер, сапожки. Накинула куртку и засунула в карман телефон. И только после этого вышла и направилась прямиком к выходу, не обращая внимания на Карена, сидящего у добротного бара и потягивающего что-то спиртное. Ровно до этой секунды Ева была спокойна, не позволяя себе рефлексировать, откладывая истерику на потом. Но стоило обнаружить, что дверь заперта, тут же заорала во весь голос: — Открой! — Не ори, — поморщился, — и так башка гудит.