Но главным подвигом отца Алипия было устроение старчества в Псково-Печерском монастыре. Старчество — удивительное явление еще и потому, что не пребывает на одном месте, скажем, в каком-то конкретном монастыре. Оно странствует по земле, неожиданно расцветая то в заволжских скитах Северной Фиваиды, то в Белобережской пустыни в брянских лесах, то в Сарове, то в Оптиной. А в середине XX века оно нашло для себя приют в Псково-Печерской обители. И отец Алипий чутко уловил этот загадочный путь. Как самое драгоценное сокровище он берег и умножал старчество в своем монастыре. Наместник сумел добиться разрешения на переезд в Печоры из Финляндии великих валаамских старцев. Принял после тюрем и ссылок опального иеромонаха Иоанна (Крестьянкина) — его тогда тайно привез в монастырь епископ Питирим (Нечаев). Приютил отца Адриана, вынужденного покинуть Троице-Сергиеву лавру. При отце Алипий возросло целое поколение старцев-духовников, про некоторых рассказывается в этой книге. В то время создать и сохранить такое было настоящим подвигом. * * * В те годы остервенелой антирелигиозной пропаганды представления о монастырях у большинства наших сограждан были совершенно дикими. Поэтому отец Алипий не удивлялся, когда ему задавали самые вздорные вопросы. С добродушным юмором, неотразимо доходчиво он приоткрывал перед людьми их простодушие и неразумное доверие грязной лжи и нелепым измышлениям. Как-то группа экскурсантов, искренних советских людей, остановила отца Алипия на пороге храма. В порыве праведного гнева они потребовали рассказать правду об эксплуатации высшим духовенством простых монахов, о притеснениях и вообще — об ужасах монастырской жизни, вычитанных ими из газет. Вместо ответа отец Алипий загадочно спросил: — Слышите? — Что — слышите? — удивились экскурсанты. — Что-нибудь слышите? — Слышим, как монахи поют. — Ну вот! Если б худо жили, то не запели бы. Коммунист, гость из Финляндии, в присутствии своих советских друзей задал отцу Алипию фирменный вопрос атеистов того времени: — А не объясните ли вы, почему космонавты в космос летали, а Бога не видели? Отец архимандрит участливо заметил ему: — Такая беда может и с вами случиться: в Хельсинки бывали, а президента не видели. Те, кому довелось в те годы побывать в Печорах, особо вспоминают знаменитые появления Великого Наместника на балконе его настоятельского корпуса. Появления эти могли быть самыми разными. Порой, особенно по весне, галки и вороны так досаждали отцу Алипию своими истошными криками, что он выходил на балкон с пистолетом и палил по птицам, пока те в панике не разлетались. Пистолет был, конечно, не боевой, просто мастерски сделанный пугач. Но вся картина — солнечное утро в монастыре, отец наместник на балконе, хорошо поставленной рукой целящийся из внушительных размеров пистолета, — все это производило на зрителей неизгладимое впечатление. Но конечно же не только этим запоминались выходы Великого Наместника на его любимый балкон. Еще более глубокие ощущения возникали у посетителей монастыря, если они становились свидетелями бесед отца Алипия, когда он, свесившись за перила, вел разговоры с собравшимися внизу людьми. Балкон был обращен на монастырскую площадь. С него отец наместник мог в погожий денек любоваться своим монастырем, общаться с народом, а заодно и присматривать за порядком. Внизу на площади сразу собиралась толпа паломников, экскурсантов и жителей Печор. Дискуссии о вере или просто общение с отцом Алипием могли длиться часами. Всякий раз при этом наместник не упускал возможности помочь тем, кто обращался к нему с житейскими просьбами. И хотя тогда действовал категорический запрет на то, что называется церковной благотворительностью, отец Алипий поступал в этом вопросе лишь так, как считал необходимым. Вот что вспоминает архимандрит Нафанаил: «Отец Алипий всегда помогал нуждающимся, раздавал милостыню, много просящих получали от него помощь. За это немало пришлось ему претерпеть. Отец Алипий защищался словами Священного Писания о необходимости оказывать дела милосердия и утверждал, что дела милосердия не могут быть запрещенными, это неотъемлемая часть жизни Святой Православной Церкви». А вот воспоминания дьякона Георгия Малкова, тогда молодого филолога, часто приезжавшего в Печоры: «Заповедь о любви к ближнему архимандрит Алипий стремился исполнить в своей собственной жизни. Многие больные, неимущие, а также каким-либо образом материально пострадавшие нередко получали от него посильную, а порой и немалую помощь. Под балконом его наместничьего дома часто видели калек, убогих, самых разных обойденных судьбой людей. И наместник, несмотря на постоянные запреты властей, помогал им чем мог: кого кормил, кого лечил, кому помогал деньгами, а когда под руками их не было, шутил: "Еще не готовы — сохнут! Приходи-ка, раб Божий, завтра!" В некоторых случаях размеры помощи были весьма значительными: наместник помогал заново отстроиться погорельцу, а при падеже скота давал денег на покупку коровы. Узнав однажды, что неподалеку, в Изборске, у известного местного художника П. Д. Мельникова по несчастной случайности сгорел дом, он отправил ему довольно крупный по тем временам денежный перевод: «Хоть на первое время». «Отец Алипий имел удивительный дар слова, — вспоминал отец Нафанаил. — Не раз приходилось слышать от паломников: "Поживем еще недельку, может, услышим проповедь отца Алипия". В своих поучениях он поддерживал унывающих, утешал малодушных: "Братья и сестры, вы слышали призывы об усилении антирелигиозной пропаганды, вы головы не вешайте, не унывайте, это значит — им туго стало"; "Страшное дело — примкнуть к толпе. Сегодня она кричит: „Осанна!" Через четыре дня: „Возьми, возьми, распни Его!" Поэтому там, где неправда, „ура" не кричи, в ладоши не хлопай. А если спросят почему, отвечай: „Потому что у вас неправда". — „А почему?" — „Потому что моя совесть подсказывает". — „Как узнать Иуду?" — „Омочивый руку в солило, тот Меня предаст", — сказал Спаситель на Тайной Вечери. Ученик дерзкий, который хочет сравняться с учителем, с начальником, занять первое место, первым взяться за графин. Старшие еще не завтракали, а малыш уже облизывается, уже наелся. Растет будущий Иуда. На двенадцать — один Иуда. Если старшие не сели за стол, и ты не садись. Сели старшие, садись по молитве и ты. Старшие не взяли ложку, не бери и ты. Старшие взяли ложку, тогда возьми и ты. Старшие начали кушать, тогда начинай и ты"». Но не все беседы у балкона были столь мирными и умилительными. Как-то Псковскую область посетила сановная и очень влиятельная дама — министр культуры Фурцева со свитой столичных и областных чиновников. От этой дамы в те годы трепетали многие, и не только деятели культуры. Как водится, ей устроили посещение Псково-Печерского монастыря. Но отец Алипий, зная о ее деятельности от своих друзей-художников и о патологической ненависти министерши к Церкви, даже не вышел ее встречать — экскурсию провел отец Нафанаил. Высокая делегация уже направлялась к выходу, когда Фурцева увидела наместника, стоявшего на балконе и беседовавшего с собравшимися внизу людьми. Дама решила проучить этого, дерзнувшего не выйти ей навстречу монаха. А заодно — и преподать областному руководству наглядный урок, как следует решительно проводить в дело политику партии и правительства в области противодействия религиозному дурману. Подойдя поближе, она, перебивая всех, крикнула: — Иван Михайлович! А можно задать вам вопрос? Отец Алипий досадливо посмотрел на нее, но все же ответил: — Ну что ж, спрашивайте. — Скажите, как вы, образованный человек, художник, могли оказаться здесь, в компании этих мракобесов? Отец Алипий был весьма терпелив. Но когда при нем начинали оскорблять монахов, он никогда не оставлял этого без ответа. — Почему я здесь? — переспросил отец Алипий. И взглянул на сановную гостью так, как когда-то всматривался в прицел орудия гвардии рядовой артиллерист Иван Воронов. — Хорошо, я расскажу… Вы слышали, что я на войне был? — Ну, положим, слышала. — Слышали, что я до Берлина дошел? — снова спросил отец наместник. — И об этом мне рассказывали. Хотя не понимаю, какое это имеет отношение к моему вопросу. Тем более удивительно, что вы, советский человек, пройдя войну… — Так вот, — неспешно продолжал отец наместник. — Дело в том, что мне под Берлином… оторвало… (здесь Иван Михайлович Воронов высказался до чрезвычайности грубо). Так что ничего не оставалось, как только уйти в монастырь. После повисшей страшной тишины раздался женский визг, потом негодующие восклицания, крики, угрозы, и члены делегации во главе с важной дамой понеслись по направлению к монастырским воротам. Через час наместника уже вызывали в Москву. На сей раз дело пахло нешуточными проблемами. Но на все вопросы отец Алипий спокойно и обстоятельно отвечал: — Мне был задан конкретный вопрос. И я на него так же конкретно и доступно — чтобы наша гостья наверняка поняла — дал ответ. Так или иначе, но на сей раз все обошлось. Это был единственный случай, когда отец Алипий счел возможным употребить подобное оружие. Этот знаменитый и, мягко говоря, нетривиальный ответ в дальнейшем стал причиной разного рода сплетен и догадок. Савва Ямщиков, известный реставратор и искусствовед, пользовавшийся добрым расположением отца Алипия, рассказывал: «Меня спрашивали: почему такой красивый мужчина ушел в монастырь? Вот, говорят, он был тяжело ранен, потерял возможность продолжения рода… Как-то он сам коснулся этой темы и сказал мне: "Савва, это все разговоры пустые. Просто война была такой чудовищной, такой страшной, что я дал слово Богу: если в этой страшной битве выживу, то обязательно уйду в монастырь. Представьте себе: идет жестокий бой, на нашу передовую лезут, сминая все на своем пути, немецкие танки, и вот в этом кромешном аду я вдруг вижу, как наш батальонный комиссар сорвал с головы каску, рухнул на колени и стал… молиться. Да-да, плача, он бормотал полузабытые с детства слова молитвы, прося у Всевышнего, Которого он еще вчера третировал, пощады и спасения. И понял я тогда: у каждого человека в душе Бог, к Которому он когда-нибудь да придет…"» * * * Власти изощрялись как могли, пытаясь любыми способами уничтожить монастырь. Однажды решением Печерского Совета у обители в один день были отобраны все сельскохозяйственные земли, включая пастбища. Стояло начало лета. Коров только что выгнали на выпас, но теперь несчастную скотину пришлось снова вернуть в стойла. В те же дни по распоряжению из Москвы обкомовские работники привезли в монастырь большую делегацию представителей братских коммунистических партий. Угостить, что называется, русской стариной. Сначала все шло спокойно. Но когда «дети разных народов», умиляясь тишиной и красотой обители, бродили между клумбами с распустившимися розами, вдруг со скрипом распахнулись хозяйственные ворота и оттуда с ревом вылетели ошалевшие от свободы все тридцать монастырских коров и огромный бык: отец Алипий дал команду к заранее подготовленной операции. Мычащие, с задранными хвостами, ошалевшие от свободы животные устремились к клумбам, пожирая траву и цветы, а представители международного коммунистического движения, оглашая монастырь воплями на разных языках, забились кто куда. Обкомовские работники бросились к отцу Алипию. — Не взыщите, — вздохнув, сказал им отец наместник. — Очень уж скотинку жалко! Теперь других пастбищ у нас нет, вот и приходится пасти их внутри монастыря. В тот же день монастырю были возвращены все пастбища. Как об одном из самых тяжких испытаний отец Нафанаил вспоминал день, когда в монастырь был прислан указ, запрещающий служение панихид в пещерах. Это означало прекращение доступа в пещеры, а потом и закрытие монастыря. Указ был подписан Псковским епископом. Но, несмотря на это, отец Алипий распорядился служить панихиды по-прежнему. Узнав об этом, городские власти примчались в монастырь и осведомились, получил ли отец Алипий указ от своего правящего архиерея. Отец Алипий ответил утвердительно. — Почему же не выполняете? — возмущенно спросили чиновники. На это отец Алипий отвечал, что не выполняет указа, потому что он написан под давлением и по слабости духа. — А я слабых духом не слушаю, — заключил он. — Я слушаю только сильных духом. Служение панихид в пещерах не прерывалось. Война против монастыря не прекращалась ни на день. Псковский писатель Валентин Курбатов вспоминал: «К приезду очередной государственной комиссии по закрытию монастыря архимандрит Алипий вывесил на Святых вратах извещение, что в монастыре чума и в силу этого он не может пустить комиссию на территорию монастыря. Во главе комиссии была председатель областного Комитета по культуре Анна Ивановна Медведева. Именно к ней и обратился отец Алипий: — Мне своих-то монахов, дураков, извините, не жалко. Потому что они все равно в Царствии Небесном прописаны. А вас, Анна Ивановна, и ваших начальников пустить не могу. Я ведь за вас на Страшном Суде и слов-то не найду, как отвечать. Так что простите, я вам врата не открою. А сам — в очередной раз на самолет и в Москву. И опять хлопотать, обивать пороги и в очередной раз побеждать». Как настоящий воин всегда безошибочно определяет врагов, так и отец Алипий был непримирим к сознательным разрушителям. Но с простыми людьми он вел себя совсем иначе, даже если те, по неразумию, не ведали, что творили. Это может показаться странным после рассказанных здесь историй, но главным в жизни отца Алипия, по его собственным словам, была любовь. Она-то и являлась его непобедимым и непостижимым для мира оружием. «Любовь, — говорил Великий Наместник, — есть высшая молитва. Если молитва — царица добродетелей, то христианская любовь — Бог, ибо Бог и есть Любовь… Смотрите на мир только сквозь призму любви, и все ваши проблемы уйдут: внутри себя вы увидите Царствие Божие, в человеке — икону, в земной красоте — тень райской жизни. Вы возразите, что любить врагов невозможно. Вспомните, что Иисус Христос сказал нам: "Все, что сделали вы людям, то сделали Мне". Запишите эти слова золотыми буквами на скрижалях ваших сердец, запишите и повесьте рядом с иконой и читайте их каждый день».