— Не Элеонора Григорьевна. У нас новый директор, мам! Я не помню, как его зовут, но ребята его как-то называют… маршал что ли… или адмирал. — Новый директор? А почему? И почему я не знаю об этом? — Элеонора Григорьевна ушла на пенсию. А не знаешь, потому что мы с тобой не были ни на линейке, ни на турслёте! Мы же прилетели из Бильбао только шестого сентября! Точно. Жаль, что Элеонора Григорьевна ушла на пенсию, очень жаль! Ей уже далеко за семьдесят, конечно, но всё же… Серёжа учился не в той школе, где когда-то училась Катя, хотя жили они всё в той же хрущевке. В их же районе, неподалёку, одна из школ получила статус физико-математического лицея, там Серёжа и учился с первого класса. Серёжа был её счастьем, её утешением, её радостью, смыслом её жизни. Только его рождение вернуло Катю к жизни, заставило снова улыбаться и чувствовать счастье. …Тогда, пятнадцать лет назад, она долго не приходила в себя, три дня провела в реанимации, — слишком большая была кровопотеря. Катя не видела никаких белых тоннелей, никакого света. Но видела брата Женю. Он молчал, улыбаясь, а она орала на него во всё горло. Она спрашивала, как он смел умереть, почему он? Почему не она? Он должен был жить, а не она! Она никчёмная, слабая! Она не смогла удержать единственного мужчину, которого любила. И выносить его ребёнка не смогла. Это она должна была умереть, не родившись, как умер их с Артёмом ребёнок! Зачем ей жизнь⁈ Женя покачал головой и сказал лишь одну фразу: «Мне туда (и он указал вверх), а тебе — туда!». И Женя указал на какую-то белую дверь. Катя послушно открыла двери и пришла в себя. После того, как её перевели из реанимации в общую палату, она несколько дней лежала, глядя в потолок. Она пила и пробиралась в туалет, держась за стену. Есть она не могла. Она увидела глаза мамы, когда та впервые пришла к ней в общую палату, и поняла, что не имеет права умереть. Очень жаль, конечно! И несправедливо. Но мама не переживёт. С мамой так нельзя. Катя начала заставлять себя понемногу есть. В палате их было двое. Соседкой Кати оказалась миниатюрная блондинка лет сорока, очень похожая на актрису Юлию Рутберг, и голос у неё был почти такой — низкий и бархатный. Соседку звали Лена (никаких Елена Валерьевна, она Лена, хоть и старше Кати почти на двадцать лет). Лена работала врачом-дерматовенерологом, а в больницу загремела экстренно, была прооперирована. У Лены был несомненный талант к человеческому общению. Ей удалось разговорить Катю, вынудить рассказать всё. У Кати случилась истерика, но после этого внезапно стало немного легче. Лена приказала ей плюнуть и забыть всех: и змею Олеську (жизнь сама накажет!), и глупого слюнтяя Артёма (локти будет кусать однозначно, но нам это уже неинтересно!). А ещё Лена сказала, что её дочка вышла замуж и живёт в Испании, в Бильбао. Муж старше Светы, дочки Лены, на десять лет, и у его семьи собственная клиника. Она, Лена, осенью полетит жить к дочке, помогать, потому что та должна родить вот-вот, а Катя должна лететь с ней. Лена уже договорилась о том, что Катю примут на работу в клинику. Санитаркой для начала. А потом, когда Катя пройдёт обучение и получит сертификат, может, станет и медсестрой. Смена обстановки — лучшая психотерапия. Так сказала Лена. После выписки они занялись оформлением документов и в октябре улетели в Испанию. Катя всё же не выдержала, сходила попрощаться к Римме Артуровне. Пощадила, о выкидыше не рассказала. Римма Артуровна и так плакала, очень сожалела о том, что у Кати и Артёма не сложилось. Артём работал в Москве, в НИИ где-то за МКАДом, там же получил комнату в общежитии. Возвращаться не собирался. Когда звонил, не интересовался Катей совсем. Сама Римма Артуровна тоже собиралась за границу, родители Артёма насовсем возвращались в Нидерланды, забирали её с собой. Квартиру закрывали. Не собирались пока ни продавать, ни сдавать. …Катя прожила в Испании больше пяти лет. Выучилась, освоила нужный уровень английского, получила сертификат, работала медсестрой в частной клинике родственников Лены. Лена прочно осела в Бильбао, рядом с дочерью, внучкой и зятем, даже встретила какого-то мужчину. Когда Кате было двадцать шесть, в её жизни внезапно возник девятнадцатилетний Алехандро. Он был одним из пациентов клиники и горячо увлёкся «русской красавицей» в лице Кати. Его не смущала даже разница в возрасте. А для Кати это был своеобразный бальзам на раны; должна же она была вспомнить, что женщина, причём, молодая! Южный темперамент Алехандро и испанское солнце сделали своё дело: Кате удалось забеременеть, хотя после выкидыша врачи её предупреждали, что вероятность беременности пятьдесят на пятьдесят. Алехандро, видя, как «русская красавица» становится пухлой и неповоротливой, немного поостыл, но Катю это ничуть не расстроило! Главную миссию он выполнил, а замуж Катя не собиралась совсем, ни за кого и никогда. Когда Серёже исполнилось пять месяцев, и он чуть-чуть окреп, Катя вернулась в Россию, радовать маму внуком. Ну и подальше от Алехандро и его семьи. Алехандро особо не стремился стать отцом в свои двадцать, но кто знает, всякое бывает! К счастью, скоро родители женили Алехандро на какой-то состоятельной девушке, и сейчас, когда Серёже исполнилось десять, у него под горячим солнцем Испании уже подрастали три брата и сестра, по отцу, разумеется. Они иногда переписывались с Алехандро в интернете, поздравляли друг друга с праздниками. Раз в год, когда Катя и Серёжа летали к Лене в Бильбао, отец с сыном встречались. Иногда Алехандро помогал с деньгами, но не слишком часто. Катя никогда и не требовала от него помощи. Он и так сделал ей самый большой и ценный подарок в её жизни. А подарок этот, её Серёжа, почему-то странным образом напоминал Кате не Алехандро, а совсем другого человека… Он походил на него и внешне, — брюнет с немного резковатыми чертами лица, — и вдумчивым, любознательным характером… * * * Артём стоял у окна, выходившего на школьный двор, и смотрел, как сухой ветер гоняет по асфальту и ещё зелёной траве жёлтые листья. Он задумчиво потрогал пальцем иголку высокого кактуса, стоявшего на окне, и вспомнил, как в фильме «Любовь и голуби» герой прилип щекой к такому вот кактусу. «Эх, Вася — Вася…». Когда-нибудь и он прилипнет к этому кактусу, стоит только расслабиться и потерять бдительность. Секретарь, Нина Андреевна, доставшаяся ему «в наследство» от его предшественницы, обожает комнатные цветы. Приёмная напоминает небольшие джунгли в отдельно взятом кабинете. И его, Артёма, кабинет недалеко ушёл. Ну и пусть! Главное, что он уговорил Нину Андреевну остаться, когда она порывалась уйти на пенсию вместе с предыдущим директором, Элеонорой Григорьевной. Нине Андреевне всего пятьдесят семь, она полна сил, работу знает, как свои пять пальцев. Она почти тридцать лет проработала бок о бок с Элеонорой Григорьевной, а его, Артёма, почему-то испугалась сначала. «Кто вас знает, столичных!» — читалось в её глазах. Артём призвал на помощь всё своё обаяние, весь свой дар убеждения и ораторские способности, но Нину Андреевну уговорил остаться. Теперь, спустя три недели, она вполне освоилась с ним и даже проявляла некие материнские чувства по отношению к нему. Читала нотации о том, что нужно обязательно хорошо отдыхать и высыпаться, следила за тем, ходит ли он вовремя на обед, заваривала чай. Она не доверяла кофемашине, стоявшей в учительской, и вообще была противником кофе. Артём вернулся в родной город два месяца назад, в конце июля, когда в той школе, которую он возглавлял в Москве, прошли все экзамены, выпускные и зачисление новых учащихся. Передал дела и уехал. До этого он приезжал сюда лишь однажды за пятнадцать лет, полгода назад, когда нашёл ремонтную бригаду, чтобы привести в порядок квартиру. Родители уже пятнадцать лет постоянно жили в Нидерландах, и он летал туда к ним, потому что и бабушка была там. Бабушка прожила девяносто один год, её не стало два года назад. Она ещё могла бы жить, у них фамильное крепкое здоровье, но бабушка сломала шейку бедра, долго лежала, и у неё развилась пневмония. Лёгкие бабушки, измученные стажем курения почти в восемьдесят лет, не выдержали… А ясный ум сохранялся до самого конца. Когда Артём приехал в Москву пятнадцать лет назад, он долго был один, никого не подпускал к себе. И лишь через три года его соседке по общежитию, Жанне, удалось пробить брешь в его броне. Ну как удалось? Артём всегда мечтал о семье и детях. А Жанна не пила, не курила, имела высокий уровень IQ, и к тому же, осаждала Артёма больше двух лет. Он рассудил так: если всё равно нужна женщина, пусть это будет Жанна. Официально они не женились, Артём не хотел, пока дети не появятся, но прожили вместе больше восьми лет. Жанна взяла ипотечный кредит, они купили маленькую студию в «муравейнике» за МКАДом, выплачивали вместе. Тогда Артём и начал браться за любую работу, помимо научной: репетиторство, работа в частных развивающих центрах… А потом судьба впервые забросила его в школу, и школа больше не отпустила Артёма. Никогда, никогда он не думал, что его жизнь будет связана с педагогикой, но однажды получилось так, что только педагогика реально интересовала его. Только в школе он чувствовал себя по-настоящему на своём месте. Возможно, отчасти это было компенсацией того, что дети у них с Жанной так и не родились. У него не было своих детей, и он посвящал свою жизнь чужим детям. Они с Жанной досконально проверились оба, и оба оказались полностью здоровы. Но ребёнка зачать не могли. От ЭКО Жанна отказалась. Вообще, они с Жанной разочаровали друг друга. Ему хотелось детей, а ей хотелось видеть его большим учёным. Он окончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию и… ушёл в педагогику. А Жанна так надеялась, что дальше будет докторская диссертация, научные труды, профессорство! В конце концов они решили разбежаться полюбовно, Артёму досталась машина, вполне приличная, а Жанне — маленькая студия в «муравейнике» за МКАДом. Больше трёх лет Артём прожил в съемной квартирке, а потом решил, что пришла пора вернуться в родной город, в семейную квартиру. Он готов. Он успокоился, всё давно пережил. Он готов жить в родном городе, в своей квартире, не мучаясь ни прекрасными, ни самыми тяжёлыми воспоминаниями. Ему перестало сниться, как руки Кати обвивают шею их общего одноклассника Чигирева. Горячие руки Кати, которые Артём обожал, боготворил… Несколько лет его сводила с ума увиденная однажды сцена. А теперь его душа похожа на выжженную степь, и его уже ничем не пронять. Единственное, о чём он продолжал задумываться часто, правду ли Катя сказала о беременности тогда, на вокзале? Последним, что он слышал о Кате, была информация, полученная от бабушки давным-давно, вскоре после его отъезда в Москву. Бабушка сказала, что Катя приходила прощаться перед тем, как улетела в Европу. О беременности речи не было. А Катя где-то в Европе… Раздался деликатный стук, и двери приоткрылись. — Артём Александрович, через пятнадцать минут у вас встреча. По тому случаю в четвёртом «а», — напомнила Нина Андреевна. — Спасибо, помню. Вы мне написали имена ребят? С кем буду иметь дело? — Да, вот, пожалуйста! — она протянула ему лист бумаги и бесшумно скрылась, прикрыв двери. Итак, Добрыня Степанович Коршунов и Сергей Александрович Дуэнос-Хименес. Отлично! Артём уже более десяти лет работал с детьми, — репетитором, преподавателем, завучем, директором, — и безусловно, сталкивался с разными интересными именами, фамилиями и отчествами. Но оба сегодняшних героя превзошли всех по экзотичности и оригинальности! Однако как несовершенен этот мир для перфекциониста, коим был Артём… Ведь Добрыня должен быть Никитич! А Дуэнос-Хименес должен быть Серхио Алехандровичем, не иначе! Что ж, готовность пять минут. Это первая конфликтная ситуация при участии родителей в данной школе, но безусловно, далеко не последняя. С почином, как говорится! Артём выпил стакан воды, поправил причёску и галстук перед зеркалом и устроился за столом. Вскоре раздался знакомый деликатный стук в двери. — Артём Александрович, все подошли, — сообщила Нина Андреевна. — Пригласите, пожалуйста! — и он поднялся навстречу вошедшим. Сначала в дверях появилась супружеская чета: оба высокие, светловолосые, в светлых пальто, только мужчина плотный, а женщина очень тощая и с выражением дурного настроения на лице. С ними вошёл невысокий и не слишком выразительный мальчик. Артёму почему-то вспомнился при виде него Иван Семёнов, второклассник и второгодник. Итак, это семья Коршуновых, судя по всему. Далее вошли двое — довольно высокий, но худенький темноволосый и темноглазый мальчик, и невысокая стройная женщина в светло-зелёном плаще. Значит, Серхио Алехандрович только при поддержке матери, которая на испанку совсем не похожа. Артём поприветствовал вошедших, и все устроились либо на диване, либо на стульях. Перед тем, как начать разговор, он ещё раз обвёл глазами присутствующих и замер, разглядев лицо матери Серхио Алехандровича. На него спокойными зелёными глазами смотрела Катя. Глава 7 Всё-таки она поменяла причёску. Это первое, что пришло ему в голову. Он спокойно произносил какие-то общие слова, подводя к тому, чтобы мальчики начали рассказ о произошедшем, а сам думал только о том, что у Кати нет больше косы, а есть модная стрижка на волосах средней длины. А ещё пряди, которые чуть светлее её природного цвета, лежащие так, словно волосы чуть выгорели. И брови стали чуть-чуть, самую малость ярче, выразительнее. В остальном Катя не изменилась: не располнела, не похудела, такие же бледные щёки, а на носу веснушки. Она всё так же спокойно смотрела на него и слушала внимательно. Постепенно он пришёл в себя от потрясения, внутренне собрался. В конце концов, не мальчик давно, и вообще, его ничем теперь не проймёшь. — Добрыня, расскажи, как всё было, — обратился Артём к Коршунову-младшему. Двери тихо приоткрылись и бесшумно вошла Татьяна Юрьевна, классный руководитель четвёртого «а», кивнула всем, устроилась на стуле у двери, поправив очки и короткие седеющие волосы.