Бен театрально понизил голос и ладонями прочертил в воздухе зигзаг, изображая рыб. – Несколько минут они плескались и волновались. А некоторые рыбы вроде макрели просто разбивались от страха о стекло, когда мы вот так вырубали свет. Поэтому мы начали гасить свет постепенно, как оно бывает в природе. И рыба стала реагировать лучше. По свету тело чувствует, когда день, а когда ночь. И лично я думаю, что рыбам, чтобы избежать стресса, нужен естественный суточный ритм. У них, как и у нас, есть биологические часы, и шутить с этим не надо. Вот к примеру, в Тасмании некоторые, кто разводит баррамунди, осенью дают рыбам больше света, чтобы те, глупые, думали, что еще лето, и подольше метали икру. – Бена только спроси – потом его не остановишь, – объяснила Биргитта. – Но со своими рыбами он беседует охотнее, чем с людьми. Два года подряд Биргитта подрабатывала здесь летом и очень подружилась с Беном, который утверждал, будто трудится в аквариуме со дня его основания. – Ночью здесь так спокойно, – сказала Биргитта. – Так тихо. Смотри! Она навела фонарик на стеклянную стену, за которой из своего убежища вынырнула коричнево-желтая мурена и оскалила мелкие острые зубки. Потом фонарик высветил двух пятнистых скатов, которые, словно в замедленной съемке, плыли за зеленым стеклом. – Красота, правда? – с блеском в глазах прошептала Биргитта. – Как балет без музыки. Харри показалось, будто он идет по дортуару. Не было слышно ничего, кроме их шагов и равномерного тихого бульканья аквариумов. Биргитта остановилась у одной из стеклянных стен. – А здесь у нас живет saltie[55], Матильда из Квинсленда. В свете фонарика показалось сухое дерево, лежащее в искусственном русле реки. В запруде рядом плавало бревно. – А что такое «saltie»? – Харри попытался отыскать взглядом какое-нибудь живое существо. Бревно открыло зеленые блестящие глаза. – Это крокодил, который живет в соленой воде. В отличие от freshie[56], который питается главным образом рыбой и потому его не стоит опасаться. – А saltie? – А вот его опасаться стоит. Многие так называемые опасные хищники нападают на людей, только когда чувствуют угрозу или видят, что ты вторгаешься на их территорию. А saltie – простая, бесхитростная душа. Ему просто нужно твое тело. На северных болотах Австралии крокодилы каждый год убивают по нескольку людей. Харри прильнул к стеклу. – А это не вызывает… э-э… антипатии? Кое-где в Индии истребили тигров, потому что те ели маленьких детей. А этих людоедов почему не истребили? – В Австралии к крокодилам отношение как к автокатастрофам. Ну, почти. Если ты проложил дорогу, будь готов, что кто-то на ней погибнет, верно? И с крокодилами то же самое. Они просто едят людей. Харри передернуло. Матильда снова закрыла глаза – точно так же, как на «порше» убираются фары. И ни малейшая рябь на воде не выдавала две тонны мышц, зубов и злобы, скрытых в этом бревне. – Пошли дальше, – предложил Харри. – А вот и мистер Бин. – Фонарик Биргитты указал на плоскую бурую рыбу. – Рохля-скат – так мы в баре называем Алекса, того, которого Ингер прозвала мистером Бином. – А почему «скат»? – Не знаю. Когда я устроилась на работу, его так уже называли. – М-да, ну и кличка. Эта рыба любит лежать на дне? – Да, и поэтому, когда ты купаешься, надо быть осторожнее. Он очень ядовит и выпускает яд, как только на него наступишь. По винтовой лестнице они спустились к резервуарам. – Вообще резервуары – не совсем аквариумы. Это просто отгороженный кусок залива Порт-Джексон, – сказала Биргитта. С потолка зеленоватыми волнами лился тусклый свет. Волнистые полоски скользили по лицу и телу Биргитты, и Харри казалось, что они стоят под светящимся шаром на дискотеке. Биргитта направила фонарик вверх – и только тут Харри понял, что вода повсюду. Они попросту в стеклянном тоннеле в море, а свет идет снаружи, фильтруясь сквозь толщу воды. Рядом скользнула большая тень, и Харри вздрогнул от неожиданности. Биргитта тихо засмеялась и посветила фонариком на длиннохвостого ската, проплывающего мимо. – Mobulidae[57], – сказала она. – Морской дьявол. – Такой огромный! – прошептал Харри. Весь скат был одной большой волной, и Харри от его вида потянуло в сон. Скат обернулся, махнул хвостом на прощание и черным призраком исчез в темноте подводного мира. Они уселись на полу, Биргитта достала из рюкзака одеяло, два бокала, стеариновую свечку и бутылку красного вина без этикетки. Подарок от друга с винодельни в Хантер-Велли, объяснила она, вытаскивая пробку. Потом они лежали рядом на одеяле и смотрели в воду над головой. Казалось, мир вывернулся наизнанку. В море, как в небе, порхали рыбы всех цветов радуги и другие причудливые существа, будто вырвавшиеся из чьей-то фантазии. Прямо над ними, перебирая тонкими дрожащими плавниками, застыла блестящая синяя рыба с круглой удивленной мордой. – Разве не прекрасно наблюдать их жизнь без спешки? – шепнула Биргитта. – Чувствуешь, как они останавливают время? – Она положила Харри на горло холодную ладонь. – Чувствуешь, как перестает биться твое сердце? Харри сглотнул. – Я бы не прочь, чтобы время замедлилось. Сейчас, – сказал он. – На пару дней. Биргитта сжала его горло: – Не говори об этом. – Иногда я думаю: «А ты не такой уж дурак, Харри». Например, я заметил, что Эндрю говорит об аборигенах «они» – всегда в третьем лице. Так что многое о нем я знал и до того, как Тувумба рассказал мне подробности его жизни. Я почти наверняка знал, что Эндрю вырос не среди «своих», что он не принадлежит какому-то месту, а рассматривает вещи будто со стороны. Как мы сейчас – лежим и смотрим на мир, сами не принимая в нем участия. А после беседы с Тувумбой я понял еще, что от природы Эндрю не было дано гордости за свой народ. И он пытается сам ее создать. Сначала я решил, будто ему стыдно за своих братьев, а теперь понял: стыдно ему за самого себя. Биргитта что-то буркнула. Харри продолжил: – Иногда я думаю, что что-то знаю. А в следующее мгновение снова оказываюсь выброшенным в гигантскую путаницу. Я не люблю путаться, просто не терплю. Поэтому лучше бы я либо вообще не подмечал деталей, либо умел складывать их в осмысленную картину. Он повернулся к Биргитте и уткнулся в ее волосы. – Жаль, что Бог дает человеку так много воспринимать и так мало понимать. – Он постарался уловить знакомый запах ее волос, но, должно быть, уже забыл его. – И что же ты видишь? – спросила она. – Что все пытаются мне на что-то указать. – На что же? – Не понимаю. Знаешь, как женщины – рассказывают истории, которые на самом деле о чем-то другом. И ведь ясно, что читать надо между строк. А я не умею. Почему вы, женщины, не говорите просто и прямо? Вы переоцениваете возможности мужчин! – Теперь я виновата? – рассмеялась Биргитта и ударила его. Раскаты эха разнеслись по подводному тоннелю. – Тсс, не разбуди Морской ужас, – сказал Харри. Биргитта не сразу обратила внимание на то, что к вину Харри не притронулся. – Ведь бокальчик не помешает? – удивилась она. – Нет, – ответил Харри. – Помешает. – Он с улыбкой прижал ее к себе. – Но давай не будем об этом. Он поцеловал ее, и Биргитта затаила дыхание, будто ждала этого поцелуя всю жизнь. Харри проснулся и вздрогнул. Свеча догорела, было темно, как в пропасти. Он не знал, откуда раньше лился зеленоватый свет – от луны или от городских огней – но теперь не было и его. Но Харри овладело какое-то странное чувство. Он нащупал рядом с Биргиттой фонарик и включил его. Биргитта лежала, завернувшись в свою половину шерстяного одеяла, раздетая и довольная. Харри направил свет на стеклянную стену. Сначала он подумал, что видит собственное отражение, но когда глаза привыкли, сердце Харри бешено забилось и замерло. На него холодными безжизненными глазами смотрел Морской ужас. Харри выдохнул, и его дыхание застыло на стекле перед бледным и мокрым призраком утопленника, таким большим, что казалось, он заполняет собою все. Зубы будто нарисовал ребенок: неровная линия кое-как понатыканных хищных белых треугольных клыков. Потом он медленно поплыл вверх, но глаза его были прикованы к Харри ненавистью. И этому мертвому белому телу не было конца. – Значит, завтра ты уезжаешь? – Так точно. – Харри держал в руках чашку кофе и не знал, что с ней делать. Маккормак встал из-за стола и начал прохаживаться перед окном. – Так ты считаешь, до разгадки недалеко? Думаешь, здесь орудует психопат, безликий убийца, который убивает, повинуясь внезапному порыву, и не оставляет следов? И нам просто надо ждать, когда он в другой раз соизволит допустить ошибку? – Я этого не говорил, сэр. Я просто считаю, что больше вам ничем помочь не смогу. К тому же звонили из Осло – я нужен там. – Отлично, Хоули. Я передам им, что здесь ты проявил себя хорошо. Тебя ведь там решили представить к повышению?