– Мне пока об этом не говорили, сэр. – Насладись беззаботной сиднейской жизнью перед отъездом, Хоули. – Сначала проверю этого Алекса Томароса, сэр. Маккормак стоял у окна и смотрел на затянутое облаками небо душного Сиднея. – Иногда я скучаю по дому, Хоули. По моему прекрасному острову. – Простите, сэр? – Я киви. Киви, Хоули. Так здесь называют выходцев из Новой Зеландии. Родители переехали сюда, когда мне было десять. Люди там добрее. Во всяком случае, так мне помнится. – Открываемся не скоро! – буркнула сердитая женщина с моющим средством в руке. – Все нормально, я договорился с мистером Томаросом, – ответил Харри, размышляя, убедит ли ее норвежское полицейское удостоверение. Но оно не понадобилось. Дверь открылась прямо у него перед носом. «Олбери» пах старым пивом и мылом и днем казался намного меньше. Алекс Томарос, он же мистер Бин, он же Рохля-скат, сидел в каморке за баром. Харри вошел и представился. – Чем могу помочь, мистер Хоули? – Он говорил быстро и с отчетливым акцентом – на своей версии языка, как иностранцы, которые уже какое-то время прожили в стране. – Спасибо, что уделили мне ваше драгоценное время, мистер Томарос. Понимаю, у вас тут очень много дел, но поверьте, я вас надолго не задержу. Я только… – Это хорошо. Видите ли, у меня действительно много дел. Смета, знаете ли… – Понимаю. В вашем заявлении говорится, что вечером, когда пропала Ингер Холтер, вы сидели и подсчитывали выручку. С вами кто-нибудь был? – Если бы вы читали мое заявление внимательнее, то заметили бы, что я был один. Я всегда один подсчитываю выручку. – («Немудрено», – подумал Харри, глядя на наглое лицо Алекса Томароса и на его брызжущий слюной рот.) – Совсем один. Да если бы я захотел, обокрал бы заведение на сто тысяч баксов, и никто бы ничего не заметил. – То есть с технической точки зрения на момент исчезновения мисс Холтер алиби у вас нет? Томарос снял очки: – С технической точки зрения в два часа ночи я позвонил матери и сказал, что скоро вернусь домой. – С технической точки зрения между закрытием бара в час и вашим звонком в два могло случиться многое, мистер Томарос. Не то чтобы я вас в чем-то подозревал… Томарос, не мигая, смотрел на него. Харри листал пустой блокнот, делая вид, будто что-то ищет. – Кстати, зачем вы звонили матери? Несколько странно звонить в два часа ночи, чтобы передать подобное сообщение. – Моя мать просит, чтобы я сообщал ей, где нахожусь. Полиция с ней уже разговаривала, не понимаю, зачем повторять все сначала. – Вы грек, не так ли? – Я австралиец и прожил здесь двадцать лет. Мои родители приехали из Греции. Но у матери теперь австралийское гражданство. Еще что-нибудь? – Он хорошо держал себя в руках. – Вы проявляли в той или иной степени личный интерес к Ингер Холтер. Как вы реагировали на то, что вам она предпочитает других мужчин? Томарос облизнул пересохшие губы и собрался уже что-то сказать, но сдержался. Потом кончик языка показался снова. Как у маленькой змеи, подумал Харри. Бедной черной змеи, которую все презирают, считая безобидной. – Мы с мисс Холтер собирались поужинать вместе, если вас это интересует. Но я приглашал не только ее. Можете спросить других, к примеру Кэтрин и Биргитту. Я очень высоко ценю хорошие отношения с подчиненными. – Подчиненными? – Ну, с технической точки зрения я… – Директор бара. Ладно, директор, а как тебе понравилось, когда сюда пришел ее парень? Очки Томароса запотели. – У Ингер были хорошие отношения со многими посетителями, так что я не знаю, с кем из них она встречалась. Значит, у нее был парень? Молодчина… Даже неопытный психолог разглядел бы неумелую игру Томароса. – То есть тебе неизвестно, с кем она была в особо дружеских отношениях, Томарос? Тот пожал плечами: – Во-первых, с клоуном, но у него другие интересы… – С клоуном? – Отто Рехтнагель, постоянный гость. Она давала ему еду для… – …для собаки! – выкрикнул Харри. Томарос подпрыгнул в кресле. Харри вскочил и стукнул кулаком по ладони. – Вот оно что! Вчера Отто в баре получил мешок. Там были объедки для собаки! Теперь я вспоминаю: у него же есть собака. В тот вечер, когда Ингер собиралась домой, она сказала Биргитте, что берет объедки для собаки. И мы все время думали, что это собака хозяина дома. Но его тасманийский дьявол – вегетарианец. Вы знаете, что это были за объедки? Вы знаете, где живет Рехтнагель? – Господи, да откуда же мне знать? – одновременно удивился и испугался Томарос. Харри прислонил кресло к книжному шкафу. – Хорошо. Слушайте, никому не говорите о нашем разговоре. Даже собственной маме. Иначе я вернусь и оторву вам голову. Понятно, мистер Би… мистер Томарос? Алекс Томарос только кивнул. – А теперь мне нужно от вас позвонить. Вентилятор опять скулил, но никто в комнате не обращал на это внимания. Все смотрели на поставленный Юном слайд – карту Австралии с нанесенными на нее маленькими красными точками и датами. – Вот места и даты убийств и изнасилований, за которыми наверняка стоит тот, кого мы ищем, – говорил Юн. – Ранее мы пытались выявить какую-либо пространственно-временну́ю закономерность, но безуспешно. Теперь, кажется, Харри что-то откопал. Юн наложил на первый слайд второй, с синими точками, которые практически полностью совпадали с красными. – Что это? – нетерпеливо спросил Уодкинс. – Это взято из списка маршрутов «Передвижного австралийского парка развлечений» и показывает, где он находился в определенные числа. Если не считать стонов вентилятора, в помещении стало совсем тихо. – О господи, да он у нас в руках! – выдохнул Лебье. – Возможность простого совпадения – примерно один к четырем миллионам, – улыбнулся Юн. – Погодите-погодите, а кого конкретно мы ищем? – вмешался Уодкинс. – Мы ищем этого мужчину. – Юн вставил третий слайд. Бледное, немного дряблое лицо, осторожная улыбка и пара грустных глаз. – Харри расскажет о нем подробнее. Харри встал. – Это Отто Рехтнагель, профессиональный клоун, сорок два года, последние десять лет гастролировал с «Передвижным австралийским парком развлечений». Вне гастролей живет один в Сиднее, дает в городе собственные представления. Личное дело чистое. По половым правонарушениям не привлекался. Известен как славный и спокойный, слегка эксцентричный парень. Важно то, что он знал убитую, был завсегдатаем в баре, где она работала. Их связывали теплые дружеские отношения. Очевидно, в ночь убийства Ингер Холтер шла домой к Отто Рехтнагелю. С едой для его собаки. – С едой для собаки? – рассмеялся Лебье. – В полвторого ночи? Стало быть, у нашего клоуна тоже бывали завсегдатаи. – Вот что смущает, – сказал Харри. – Отто Рехтнагель с десяти лет создавал себе имидж стопроцентного гомосексуалиста. По комнате прокатились усмешки и бормотание. – Что ж, по-твоему, такой педераст мог убить семь женщин и в шесть раз больше изнасиловать? – со вздохом протянул Уодкинс. В комнате появился Маккормак. О теме собрания его известили заранее. – Если ты всю жизнь был благополучным педерастом и все твои друзья такие же, то понятно, как становится не по себе, когда замечаешь, что тебе нравятся бабенки. Черт, ведь мы живем в Сиднее, единственном городе, где на людей с нормальной ориентацией смотрят косо. В его гомерическом хохоте утонуло хихиканье Юна, глаза которого превратились в две едва различимые щелочки. Но Уодкинс, несмотря на поднявшееся веселье, старался не уходить от темы.