— Не отдыхается, ваше величество? — заулыбался Маршалк, увидев чиновника для поручений. — Да ну тебя, Карл, надоело уже, право! Я же в этом доме живу, вот и заглянул по-соседски. Картина вырисовывалась следующая: вчера преступники зашли в магазин Смурова, спрятались среди ковров, дождались ночи, коловоротом просверлили дыру в потолке, спустились на разрезанных коврах в магазин Обюссона, взломали несгораемый шкаф и забрали оттуда деньги. Прихватив две дюжины шампанского, ящик апельсинов, сыра, колбас и ананасов, они подняли все это к Смурову, где принялись кутить, используя ковры в качестве дастархана. Потом открыли дверь черного хода и растворились в предрассветном тумане. — А не те ли это варшавские гастролеры, которых мы третьего дня караулили? — предположил Карл Петрович. — Не думаю, — сказал Кунцевич, — поляки шампанским обжираться не стали бы. Да и инструмент не привисленской выделки. — Надворный советник повертел в руках коловорот. — Наши это, доморощенные. На месте происшествия он пробыл недолго, задал несколько вопросов хозяевам и приказчикам, позвал Кислова и вышел с ним через черный ход во двор. После непродолжительной беседы агент вышел на Большую Морскую и кликнул извозчика, а его начальник отправился домой. Глава 2 Король медицины — Как вы узнали, что это Ремешковских рук дело? — спрашивал на следующий день Филиппов. — Один из приказчиков Смурова вспомнил, что накануне кражи в магазине вертелись трое господ, на покупателей ковров нисколечко непохожих, и описал их приметы. А у Александра Гаврилова Ремишко, по прозванью Сашка-Ремешок, внешность весьма примечательная. Как только я узнал, что к Смурову заходил обладатель огненно-рыжего чуба, я сразу Кислова к Аньке Михайловой послал — Ремешок у нее уже полгода постоем стоит. Ребята в квартиру зашли — а там стол от шампанского и фруктов ломится. В шкафу деньги и ценные бумаги нашли, на чердаке — Ваньку Михайлова, Анькиного брата и Чугая поймали. Они, подлецы, пока наши дверь ломали, по карнизу туда пробрались. Обыскали, тысячу смуровскими процентными бумагами нашли. Ремешку, правда, соскочить удалось, но это ненадолго, денька через два-три, думаю, поймаем. — Да, недаром вас газетчики королем сыска называют. — Владимир Гаврилович, — взмолился Кунцевич, — ну хоть вы-то не подначивайте! Вот, кстати, — надворный советник показал на закрытую рогожей корзину, которую, зайдя в кабинет, поставил на один из стульев для посетителей, — Обюссон вам образцы своего товара просил передать. — Мне-то за что? — Как за что? За чуткое руководство! Кислова тоже неплохо было бы к награде представить. — Кислова? Да я этого лекока недоделанного, пожалуй, с места погоню! — За что, ваше высокородие? — изумился чиновник для поручений. — А за то, что не умеет труп умершего от апоплексического удара от трупа с двумя дырками от пуль отличить! — Это как же его угораздило? — Вчера вечером прибыли они с дураком-околоточным на Спасскую, там квартирохозяин труп жильца обнаружил. Заводит их хозяин в гостиную и видят они: сидит на диване мертвый мужчина, а рядом какой-то субчик крутится. Квартирохозяин говорит — знакомьтесь, это мой приятель доктор Уланцев, а это — на труп указывает — мой жилец, смоленский помещик господин Любовский. Наш Лекок спрашивает у врача, какова, мол, причина смерти, а тот, ничтоже сумняшеся, отвечает: «Удар-с, милостивый государь, апоплексия». Пинкертоны этому светиле медицины безоговорочно поверили, околоточный левой задней протокол написал в три строчки, и хотели они уходить. Хорошо квартирохозяин, Осин его фамилия, он адвокат, и довольно известный, настоял, чтобы труп в прозекторскую отправили. Околоточный городовым соответствующий приказ отдал, и они с Кисловым по своим делам удалились. А сегодня в восемь утра врач Литейной части мне телефонирует и сообщает, что собрался господина Любовского препарировать, сюртучок расстегнул и сразу же на сорочке кровь и дырку от пули увидал. Два огнестрельных слепых ранения в области жизненно важных органов, плюс одна пуля в жилетном кармане обнаружилась, а еще одну Лекок Кислов при повторном осмотре места происшествия в стене нашел. Я уже успел по шапке от градоначальника получить, да и следователь недоволен — Осин со своим приятелем-королем российской медицины такую тризну по покойному в гостиной устроили, что все следы преступления напрочь уничтожили. Если они были, конечно. Так что езжайте, Мечислав Николаевич, на Спасскую, осуществляйте чуткое руководство. В это время дверь в кабинет распахнулась, и туда ворвался светящийся от радости Кислов. — Раскрыли, ваше высокородие! — закричал он с порога. Глава 3 Студент убил соперника. Или нет? Присяжный поверенный Осин выглядел неважно. Принимал он Кунцевича не в гостиной, которую заполнили судейские и полицейские чины, а у себя в кабинете, и, разговаривая, поминутно прикладывался к бокалу с каким-то густым темным напитком. — Да, никогда не думал, что это так тяжко — по сто раз отвечать на одни и те же вопросы, хотя сам этим приемом постоянно пользуюсь, чтобы лжесвидетелей в суде на чистую воду вывести, но на собственной шкуре эту методу доселе испытывать не приходилось. Но вы спрашивайте, спрашивайте, конечно, я же понимаю, что это для дела нужно. — Благодарю вас. Итак, как давно стоял покойный в вашей квартире? — Второй месяц пошел. Условие мы с ним пятого минувшего декабря заключили, а пятого сего января он попросил продлить его еще на месяц. Но третьего дня вдруг сказал, что съедет семнадцатого. — То есть он завтра уезжать собирался? — Получается, да. — А зачем он вообще в столицу пожаловал? И почему не в гостинице остановился? — Рассказывал, что приехал управляющего в имение нанимать. У него имение в Смоленской губернии. Жаловался, что дела его совершенно расстроились, сам из-за неопытности не справляется, вот нужда и заставила искать профессионалиста. — Коли уезжать собрался, то выходит, что нашел? — Да, несколько дней назад Дмитрий Иванович похвастался, что нашел хорошего агронома и обо всем с ним договорился. А в гостиницу он не пошел из экономии — я за комнату только двадцать рублей беру. За такие деньги ничего приличного даже в меблирашках не найдешь. — А как Дмитрий Иванович время проводил? Наверное, дома все сидел, раз не располагал средствами? — Первое время да, но после Богоявления[3] стал покучивать, сады посещать, рестораны. Я в Крестовском саду его несколько раз видел. Он там с Ольгой Александровной, вероятно, и познакомился. — Получается, после шестого деньги у него появились? — Да, сказал, что удачно поиграл на бирже. — Афанасьева тоже часто посещает Крестовский сад? — Можно сказать, — ответил Осин, заулыбавшись, — что она там служит. Кунцевич кивнул понимающе. То обстоятельство, что отец Ольги Александровны титуловался «превосходительством», его нимало не смутило — видел он среди «этих дам» птиц и более высокого полета. К тому же демимонденки[4] Крестовского сада ловко притворялись порядочными женщинами, у Афанасьевой, к примеру, был вполне официальный жених. — Как часто она его посещала? Присяжный поднял глаза к потолку, припоминая: — Два или три раза была. Сначала непременно протелефонирует, и коли Дмитрий Иванович пригласит, тут же приезжала. — А жениха Афанасьевой, студента Цыпкина, вы знали? — А как же, знаком. — И где познакомились? — Так он Дмитрию Ивановичу визит наносил. — А он-то что у него делал? — изумился надворный советник. — Ольгу Александровну сопровождал. Она Любовского при женихе дядюшкой называла. — Да-с… — покачал головой сыщик. — Ну а теперь про вчерашний день расскажите. — Вчера я ушел из дому в начале двенадцатого, был приглашен на завтрак. Прислуга вслед за мной ушла, ей надобно было тетку в больнице навестить, я разрешил. Дмитрий Иванович, стало быть, дома один оставался. — Он точно дома был? — Точно, в гостиной сидел, по нашему условию он имел право пользоваться не только комнатой, но и гостиной. Мы с ним попрощались. — Вернулись во сколько? — В восьмом часу вечера, в начале, вместе с Порфирием Платонычем. Сели обедать, выпили. Точнее, продолжили возлияния. К тому времени мы с Уланцевым уже изрядно поднабрались. Потом Ольга Александровна протелефонировала. — Во сколько это было? — Часов в восемь. Попросила позвать Дмитрия Ивановича. Я Анисью к нему послал, та тотчас вернулась и сказала, что жильца дома нет. Через полчаса примерно опять телефон затрезвонил. На сей раз мужской голос Любовского спрашивал. Теперь уж я сам за ним пошел. Постучал, дверь в комнату подергал — заперто, хотел уж и этот вызов отменить, да гляжу — пальто Дмитрия Ивановича на вешалке в передней висит. А раз пальто дома, то и хозяин, стало быть, тоже. В гостиной, думаю, он, не иначе. Заглянул, а жилец мой на диване сидит, голову свесил. Спит, как мне показалось. Я подошел, за рукав подергал, Дмитрий Иванович, говорю, вас вызывают, извольте ответить. А он — бах и повалился. И рука у него уж больно холодная. Я за доктором, прислуге велел лампу зажечь. Порфирий Платонович пульс у жильца пощупал, веко задрал и выдал заключение, что мертв мой жилец, не иначе как удар у него случился. Я в участок и позвонил. — А почему вы настояли на отправке трупа в прозекторскую? — Да просто не хотел с покойником в одной квартире ночевать, я их, признаться честно, побаиваюсь. — А браунинг на столе когда заметили? — Это уж ваши. А револьвер[5] этот — Любовского, он мне его как-то показывал.