– Возможно. Но мы можем попробовать вместе. – Облизываю губы и пытаюсь копнуть глубже, чтобы достучаться до него. – Ты был прав, мы очень похожи. Он поворачивается ко мне. Судя по его взгляду, он нисколько не верит в то, что я говорю. – Мы – единственные в своем роде, но нас связывает не только это. Нас не воспитывали должным образом. В нашей жизни не было той безусловной любви, которая нужна всем. Продолжаю в надежде на то, что мои слова достигнут его и укоренятся в глубине души: – Больше никто не поймет те узы, которые связывают нас. Теперь я это понимаю. К моему удивлению, звучит весьма правдиво. Нравится мне это или нет, но некоторые наши травмы весьма схожи. Без Стила, Сейбл и остальных друзей, которые поддерживали меня все это время, кто знает, может, я тоже встала бы на сторону зла и была бы также разрушена, как он? От одной этой мысли становится дурно, и я мысленно молюсь и благодарю жизнь за то, что смогла обрести семью, включая отца, которого вообще могла никогда не узнать. – Не обязательно идти по пути разрушения. Мы сможем найти другой. В комнате воцаряется тишина, мы молча смотрим друг на друга. Я молча умоляю его изменить свое решение, но от пустоты в его взгляде внутри меня все холодеет. Он вообще слышал, что я говорила? Вздохнув, Торн приближается ко мне. Когда он протягивает руку к моему запястью, давление моментально подскакивает. Он собирается снять браслет, мою единственную защиту от Серафимы. – Не делай этого, Торн, – наполовину приказываю, наполовину умоляю его я. Положив пальцы на теплый металлический обод, он замирает и смотрит мне в глаза. – Ничего уже не изменить. – Несмотря на его жестокие слова, я замечаю в его взгляде сожаление. – Наши судьбы уже предрешены и нет никакого смысла бороться. Хочешь знать, зачем я вернул тебя? Киваю ему в ответ, и не только потому, что отчаянно пытаюсь потянуть время. Правда хочу знать. Он подносит другую руку к моей щеке и гладит ее большим пальцем. – Ты здесь, потому что я хотел попрощаться с тобой. Наклонившись, он запечатлевает на моих губах нежнейший целомудренный поцелуй. Все заканчивается еще до того, как я успеваю среагировать. Торн делает шаг назад, пока я пытаюсь подобрать слова. В его руке браслет с камнем молочного цвета – моей единственной защитой от его жестокой матери. – Прощай, Эмберли. 30. Торн Когда дверь за моей спиной со щелчком закрывается, отчаянные крики Эмберли, умоляющие меня вернуться, становятся тише. Рука сжимает дверную ручку даже тогда, когда я приказываю себе отпустить ее. Ее мольбы затрагивают какую-то часть меня, о существовании которой я и не подозревал. Единственное, что меня успокаивает, – без духовного камня на запястье Серафима быстро возьмет над ней верх. В следующий раз, когда я взгляну на нее, не сомневаюсь, что увижу самоуверенный взгляд моей матери… но так ли это успокаивает? Убрав ладонь с дверной ручки, заставляю себя уйти. Слабак. Вот кто я. И придется расплачиваться за свой фокус. Серафима будет в ярости, когда узнает, что это я подавил ее, но нельзя сказать, что у нее нет на это права. А все ради чего? Чтобы я мог попрощаться? К чему вообще этот мусор? Я сам не ведаю, что творю. Возможно, Эмберли единственное в мире создание, равное мне по силам, единственная, кто достоин быть рядом со мной, но это не значит, что я ей чем-то обязан. Я вот-вот увижу, как все мои планы претворяются в жизнь, и будь я проклят, если какая-то сопливая привязанность помешает этому. Мне нужна трезвая голова, и я знаю только один способ, как привести себя в чувства. Сжимаю челюсть и поворачиваю за угол. Если не напрягать слух, то крики Эмберли больше не слышны. Думаю о том, чтобы вернуться и слушать ее мольбы до тех пор, пока не стану безразличен к ним, но есть куда более эффективный способ достичь моей цели. Подойдя к комнате, которую я занял для себя, я резко открываю дверь. Та с грохотом ударяется о стену. Захлопываю ее пинком, косяки дребезжат, когда замок защелкивается. Замечаю свое отражение в зеркале в пол и застываю на месте: руки сжаты в кулаки, грудь вздымается, на щеках румянец. Я уже довольно долгое время не позволял себе показывать нестабильность. Эмоции, даже гнев, которому так часто поддается Серафима, это то, что делает меня уязвимым, а я отказываюсь таким быть. Целая россыпь шрамов на моем теле – доказательство того, что я заплатил высокую цену, чтобы усвоить этот урок. Некоторые из них со мной так долго, что я уже и не помню времени, когда их не было. Тонкий шрам, проходящий через левую бровь, становится отчетливее, как только я выравниваю дыхание. Этот у меня появился в шесть лет. Я совершил ошибку и заплакал на тренировке из-за сломанной руки. Серафиме это не понравилось, и она ударила меня о стену лицом. В процессе один из ее острых ногтей оставил след, начинающийся от брови и доходящий до линии роста волос. В тот день я плакал в последний раз. Усмехнувшись своему отражению, завожу руки за спину и стягиваю через голову футболку, бросаю ее на пол. Подхожу к сундуку у изножья кровати, открываю его крышку и тяну за уже потертую рукоятку плети. Все мои руки покрыты тоненькими, едва заметными белыми линиями, а на левой руке не хватает указательного и среднего пальца. Когда я был маленьким, мне было сложно управляться с мечом левой рукой. В течение месяца мне приходилось сражаться с Падшим. Но для защиты разрешалось пользоваться только левой рукой. Каждый раз, когда я касался оружия доминирующей рукой, Серафима отрезала мне одну фалангу. Чтобы усвоить урок, потребовалось всего два таких раза, поэтому сейчас я одинаково хорошо владею обеими руками. Это определенно стоило мучений. Стоя в центре комнаты, делаю глубокие вдохи, чтобы сконцентрироваться. Даже спустя годы дисциплины на лбу у меня все равно выступает пот. Просто еще один признак слабости, от которого я должен избавиться. Я сжимаю ручку плети еще крепче, так, что костяшки пальцев начинают болеть. Разочарование достигло точки кипения. Эмоции, вихрем бурлящие во мне, должны быть заглушены. Я поднимаю руку с плетью вверх, заводя запястье за плечо. Металлические кончики шипов на хлысте задевают мои старые детские шрамы и оставляют кровавые дорожки на коже, когда я приказываю себе замахнуться. Первые струйки крови ломают что-то внутри меня. Раз за разом повторяя это движение и позволяя шипам рвать на себе кожу, я знаю, что скоро все мои эмоции снова заглохнут. 31. Эмберли Даже с моей способностью к быстрой регенерации горло саднит так сильно, что кричать больше невозможно. Я хочу злиться на Торна, и часть меня с этим справляется, но с ним происходит нечто такое, чего мне не понять. Сейчас меня должна волновать исключительно его возможность освободить меня, а не он сам. Подобно просыпающейся змее я чувствую, как Серафима проскальзывает в мое нутро, распространяя тьму по всему моему телу. Снова смотрю вниз на красный камушек, мешающий мне использовать силу. В прошлый раз мне удалось растопить оковы даже под его влиянием, но это было в спектральном мире, где я сильнее всего. Сейчас я не могу даже просто поднять температуру своего тела хотя бы на градус. Если бы мое горло уже не было содрано, я бы снова закричала от отчаяния. Сделав глубокий вдох, закрываю глаза и мысленно напоминаю себе, что я – боец. «Соберись, Эмберли. Это не первые трудности на твоем пути. Полгода назад у тебя вообще не было никаких сил, которые могли помочь, но ты все равно выкарабкалась. Ты и сейчас справишься. Просто подумай хорошенько». Даю себе еще три секунды на панику, а затем беру себя в руки. Дергаю за каждую из веревок в поисках ослабших узлов или тех, что можно развязать. Если придется сломать пару косточек, чтобы освободиться, сломаю без раздумий. Места, чтобы извернуться, почти нет, и все мои дергания только делают узлы крепче. Идем дальше, проверяю, насколько крепкий стул. Сделан из цельного дерева, под моей задницей и спиной набивка. Даже не скрипит, когда я раскачиваюсь, но дерево сломать должно быть проще, чем порвать веревки. Стул настолько огромный, что мои ноги даже не достают до пола. Они не связаны. И это единственное преимущество в нынешнем положении. Пытаюсь подвинуться вперед, думая о том, что если смогу встать на пол, то, вероятно, смогу и стул сломать. Но он слишком тяжелый, и я не могу раскачаться настолько, чтоб достать до пола. Снова накатывает разочарование. Но я не поддаюсь. Вытягиваю ноги вперед, пальцами задевая деревянный стол передо мной. Энергично размахивая ногами взад-вперед, подвигаю стул на несколько дюймов вперед. Этого достаточно, чтобы я смогла оттолкнуться от передней плоской панельки; совершив сие действие, я заваливаюсь назад. Удар об пол получается сильным, из легких выбивается весь кислород. Но при падении даже треска дерева не было слышно. Теперь я лежу на полу, все еще обездвиженная, и смотрю на плоский потолок белого цвета. Дурацкий антикварный стул, который прослужит нескольким поколениям вперед. Почему Торн не привязал меня к какой-нибудь дешевке из «Икеи»? Его я бы уже давно сломала. Нужно восстановить дыхание. Закрываю глаза и позволяю себе сделать два глубоких вдоха, чтобы сосредоточиться, но на этом всё. Как только я открываю глаза, игра продолжается. Переключаю внимание на ремни, стягивающие запястья. Затянуты они настолько туго, что вот-вот перекроют кровообращение. Но это моя единственная возможность освободиться. Теперь, когда я лежу на земле, преимуществ у меня нет. Ситуация сейчас, конечно, хуже, чем минуту назад, и меня это бесит. Так как пространства для маневра здесь очень мало, приходится жертвовать своей кожей. Я до крови растираю запястья, красная жидкость капает на опоясывающие их веревки. Это больно, но из-за того что кровь скользкая, получается подвигать рукой взад-вперед плюс-минус на дюйм. Я понимаю, что браслет с красным камнем будет снять труднее, поэтому переключаюсь на другую руку. Тяну и дергаю ремешок во все стороны со всей силы, пытаясь освободиться. Тьма внутри меня, которая на самом деле является Серафимой, растет и набирает силу с каждой минутой. Нельзя терять ни секунды. Нужно кого-нибудь найти и попросить запереть меня до тех пор, пока мы не придумаем, как ее из меня вытащить. Не позволю себе зациклиться на том, что нас вообще невозможно разделить, или на том, что, как говорил Торн, она окончательно захватит надо мной контроль. Я просто не допущу этого. Это мое тело, и я не отдам его этому монстру. Боль в руке просто невыносима. Грубая веревка натирает мою кожу, образовывая на ней трещины. Я сломала себе парочку хрупких косточек, но это не столь важно. Кожа и кости восстановятся. Прикусываю губу, чтобы не закричать от боли, когда веревка задевает самую плотную часть моей руки, врезаясь в костяшки. Из-за скользкой крови и содранной кожи мне удается высвободить руку. Не упуская ни секунды, ослабляю ремни на втором запястье, теперь у меня свободны обе руки. Пытаюсь снять браслет с красным духовным камнем, но, как и в прошлый раз, он не поддается. Простонав, пытаюсь освободиться окончательно. Развязать веревки на животе и груди сложнее всего, потому что узлы находятся сзади, но теперь, раз руки у меня свободны, вывернуться из них куда проще. Бросившись к двери, прикладываю ухо к поверхности, чтобы прислушаться к звукам снаружи. Если я действительно хочу сбежать, нужно действовать разумно и осторожно. Максимально напрягаю слух, но не улавливаю даже очень тихих шагов. Моментально выбегаю из комнаты и несусь вперед по огромному коридору. Блин, где мы вообще? На этот раз в настоящем дворце? Торн действительно любит экстравагантные жилища. С потолка, который находится минимум в двенадцати футах над моей головой, свисает множество люстр. Стены украшают старинные портреты, а богато украшенный ковер прямо-таки кричит о роскоши. Шагаю, не издавая ни звука, но торможу, услышав приглушенные стоны за закрытой дверью, мимо которой я только что прошла. Замираю, понимая, что когда-то уже попадала в похожую ситуацию. Но, как и тогда, в Уайтхолде, я не могу просто проигнорировать звук и не проверить. Подобравшись поближе к двери, прижимаюсь ухом к деревянной поверхности. В комнате тишина, если не считать прерывистого дыхания, которое я улавливаю своим острым слухом. Медленно повернув ручку, я приоткрываю дверь настолько, чтобы можно было заглянуть в щель. К стулу, стоящему в центре комнаты, привязана девушка. Голова ее наклонена вперед, волосы спадают непослушными волнами вниз, скрывая от меня ее лицо. Широко открыв дверь, я бегу к ней. Опустившись на коленки, начинаю развязывать узлы, не дающие ей двигаться. – Пришла закончить начатое? – хрипит она. Вздрогнув, я смотрю в один открытый светло-карий глаз. Второй закрыт и опух. Половина ее лица измазана в спекшейся крови, вторая половина тоже опухшая. – Шира? – Мои пальцы с сумасшедшей скоростью развязывают путы. – Что ты здесь делаешь?