Глава 8 Покинув офис Лекси, я возвращаюсь на работу, к Хэппи, который оттаскивает меня в сторону для личного разговора: — Ты разобрался с девчонкой? Уставившись на него, я рассматриваю его лицо. Я криво улыбаюсь. Что, бл*дь, это с ним? Когда он ловит мой взгляд, он также смотрит на меня в ответ: — Не смотри на меня так. Это мое дело, также как, и твое. Ты помнишь, что я тоже владелец этой гребаной компании? Помнишь, почему ты обратился ко мне? Ты слишком импульсивен. Даже психически неуравновешен. И ты это знаешь. Я просто хочу защитить мои инвестиции. Мужик, я не позволю тебе все испортить. Люблю тебя, как брата, но я не позволю тебе это сделать. Не поз… Не позволит мне? Я шагаю к нему, огонь вспыхивает в моих глазах, он что-то кладет мне в руку. Часть меня умоляет отступить мою злую часть. Но злая часть… она всегда выигрывает. Глянув на визитную карточку, ярость захватывает мой разум. Подняв кулак, я бью моего друга, и попадаю куда-то в область рта. Споткнувшись, он падает на задницу. Игнорируя мои пульсирующие костяшки пальцев, я сжимаю руку, чтобы облегчить боль, затем кидаю карточку ему на грудь. Мой взгляд сосредоточивается на крови, капающей из его рта, я сжимаю руки в кулаки, и считаю до десяти, чтобы не накинуться на него еще раз. И еще раз. В голове стучит от необходимости сделать именно это. — Друг, не нужно мне говорить о чертовых врачах. Я сказал “друг” так, чтобы это звучало, как будто он совсем и не друг. — Я в порядке. Я, черт возьми, здоров. Хэппи встает, из кармана рубашки вытаскивает носовой платок, и тяжело дыша, вытирает им кровь на губе. — Вот поэтому, бро, я думаю, что тебе надо кое-кого посетить. Мы смотрим друг на друга. — С тобой не все в порядке. Я не думаю, что с тобой было все хорошо хоть один день в твоей жизни. Хэппи мой друг, а также он заноза в заднице. Отворачиваюсь, чтобы позволить себе успокоить чудовище, которое живет в моей голове. Я глубоко вздыхаю: — Никаких врачей. Вопрос закрыт. Что сегодня на повестке дня? Он сразу же отвечает: — Наведение порядка. Склад А. Мои брови поднимаются, а на лице появляется садистская улыбка. Похоже, в конце концов, я смогу на кого-то направить свою злость. Сидя на складном стуле за пять долларов из хозяйственного магазина, я чувствую, как растет мой гнев, когда смотрю на предателя, который напрасно пытается рассказать свою историю. Но он лжет. Я распознаю ложь. Я король лжи. А он действует мне на нервы. Хэппи пинает его под колени. Он падает на них. Пухленький мужичок среднего возраста дрожит, умоляя: — Мистер Т, пожалуйста, не делайте это. Моя семья, они… Он прикусывает язык, после того, как упомянул про семью. Как будто я приду за ними. Парень совсем меня не знает. Это не мой стиль. Заведя руку за спину, я вытаскиваю из моих слаксов свою полуавтоматическую пушку 32-калибра. Она красавица, но моя любимая — 45. Я не буду использовать мою малышку на этом куске дерьма. Я не хочу ее замарать его мерзкой кровью. Смотрю вниз прямо ему в глаза. Я удерживаю его взгляд. Используя ствол пистолета, я рассеяно почесываю им мой висок, и спрашиваю еще раз: — Что ты рассказал Хамиду, Патрик? И не говори «ничего», потому что фотографии не лгут. И по тому, как он качал головой, и улыбался, как будто выиграл в гребаную лотерею, я знаю, ты что-то ему рассказал. Он дрожит, и плачет. Сопли вытекают из его носа прямо в рот. — Ничего? Ты не сказал ничего? Встав, я делаю к нему два шага, и вздыхаю на его плачевное состояние: — Ничего личного. Просто бизнес. Подношу дуло пистолета к его лбу, глубоко вдыхаю, и закрываю глаза. Выдох. Раздается выстрел. Улыбаясь как идиотка, и витая в облаках, я иду, чтобы провести немного времени с Никки. Действительно, мне необходимо это после всего произошедшего на этой неделе. Каждую неделю мы с Никки обязательно встречаемся в местном кафе. Где-то, где сможем посидеть и вдали от шума провести наш ланч. Помешивая кофе, и избегая моего взгляда, она выглядит виновато. — Я ничего не знала об этом парне, и это меня волновало. Я… — она кашляет, — Я поспрашивала тут и там… Я прерываю ее, задыхаясь: — Никки, ты не могла. Подняв руки вверх в успокаивающем жесте, она добавляет: — Я не могла позволить лучшей подруге встречаться с кем попало, не так ли? Ничего не вышло, крошка, так как я ни черта не узнала. Люди знают его. Люди знают о нем. И люди предпочтут проглотить бритвенное лезвие, чем рассказать что-то о Твитче. Вывод: он не только жуткий, но еще этот мужчина зарыл свои секреты глубже, чем священник из Ватикана. Я не знаю, что делать с этой информацией. Поэтому не делаю ничего. Я меняю тему: — Ты понимаешь, что через две недели твой день рождения? Она закатывает глаза: — Да, мам, я понимаю, но даже не пытайся сменить тему, крошка. Хитро улыбаясь, она шепчет: — Какой он? Она умрет, если не узнает. Я чувствую, это желание все узнать, исходит от нее волнами. Подумав, я вздыхаю, и растворяюсь на стуле: — Когда все хорошо, тогда это самая лучшая и самая прекрасная вещь, которую я когда-либо испытывала. Так хорошо, что мне становится жаль тех людей, которые не испытывали подобного. Она широко улыбается, и я продолжаю: — Но, когда все плохо… Ники, все плохо. Чертова греческая трагедия. Это ужасает. И действительно, чертовски пугает, — помешивая кофе, который в принципе, больше не нужно мешать, я шепчу: — Он пугает меня. Я наблюдаю, как улыбка сползает с ее лица. Теперь она выглядит обеспокоенной. Я тянусь через стол, беру ее за руку, и честно говорю: — Но эти хорошие моменты… — я мечтательно вздыхаю. — Я смогу пережить плохие, так как у меня есть хорошие. Потому что хорошие моменты — умопомрачительны. Так что ты должна понять, что я собираюсь плыть по течению, и брать то, что предлагают. Никки все еще выглядит обеспокоенной, но в ее глазах появляется мечтательность. Вот то, что я обожаю в Никки. В душе она романтик. — Ладно, крошка. Ты умнее всех моих знакомых, так что, несмотря на то, что я беспокоюсь за тебя, знаю, что ты все сделаешь правильно. Но обещай мне одну вещь: если все станет слишком напряженным, ты бросишь все это, даже независимо от хорошего. Я сразу же отвечаю: