— Обещаю. А потом я задаюсь вопросом, почему я лгу в лицо моей лучшей подруге У мальчика есть еще пять минут, чтобы сюда добраться, или он уволен. А это дерьмовое начало первого рабочего дня. Он не позвонил, даже зная, что опаздывает, и я официально разозлен. Если он еще не понимает, что глубоко в дерьме, то скоро это поймет, как только придет. Внезапно зазвонил мой телефон. Лекси: Как проходит первый рабочий день Майкла? Пожалуйста, будь с ним любезным. Твитч, он хороший ребенок. Мой гнев слегка угас. Я не понимаю, как у нее это получается, но она просто делает это. Она— мой личный способ управления гневом. И она боится тебя. Из-за этой внезапной непрошенной мысли я хмурюсь. Я: Я напишу тебе, как только он появится. Она тут же отвечает. Лекси: Пожалуйста, не делай ничего необдуманно. Прошу.. Как только я начинаю набирать ответ, дверь моего кабинета открывается, и с опущенной головой входит Майкл, медленно заходя в мой кабинет. Я быстро печатаю Лекси. Я: Он здесь. Успокойся, мама медведица. Поднимаясь, я говорю ему: — Рад, что ты, наконец, пок… Я замолкаю на полуслове, когда он подходит ближе ко мне, и замечаю распухшую губу. Встречаю его на полпути, и хмурюсь, когда, аккуратно приподнимая его подбородок, смотрю ему в лицо. Сжав челюсти, он закрывает глаза и позволят мне осмотреть его. Под одним глазом у него чернеет пятно гематомы, сломан нос, и разбита губа. Дерьмо. Кто-то поработал на нем кулаками. Они повсюду неслабо побили его. Мне интересно, насколько хреново выглядят остальные части его тела прямо сейчас, но я не буду спрашивать. Я не хочу забирать у него то, что осталось от его достоинства. Парень выполнил то, как я ему и сказал, он купил новую одежду, и сделал аккуратную, короткую стрижку. Новые джинсы порваны, его новые кроссовки сбиты, а белая майка-поло запачкана кровью и грязью. Отпустив его подбородок, я кладу руки на бедра, и вздыхаю: — Что случилось, парень? Он равнодушно отвечает: — Мне сказали передать вам вот это. Потянувшись к своему заднему карману, он вытаскивает сложенный листок бумаги, который испачкан кровью. Я беру бумагу, и всматриваюсь в его лицо. Кровь стекает из его сломанного носа, и капает на персидский ковер. Как только он понимает это, поднимает руку к носу, стремясь остановить кровь, и испугано шепчет: — Извините. Я не хотел. Подойдя к своему столу, я вытаскиваю из коробки парочку платков, и протягиваю их ему. Трясущейся рукой он берет их, а я озадаченно спрашиваю: — Ты боишься меня? Приложив смятый платочек к носу, он спрашивает: — А должен? — Честно? Да. Кивая, он смотрит мне в глаза: — Хорошо. Тогда да. Я боюсь вас. Мне нравится этот мальчик. Его дерзость, по идее, должна меня раздражать. Но нет. Разворачиваю записку, и читаю. “Ты хотел войны, ты получил ее”. Я уже знаю ответ до своего вопроса, но мне нужно подтверждение этого. Война — это серьезно. В какой-то степени. — Это от Хамида или Фрэнка? Фрэнк безобидный. Он никогда бы не написал такого. Его власть досталась ему от отца. Я знаю, что ему не хочется быть в положении, которое ему дали. Я подразумеваю, что он принц мафии. Он принц итальянской мафии, который влюблен в принцессу русской мафии. Если бы им был я, я бы на хрен, застрелился. Майкл смотрит на меня широко раскрытыми глазами, и я вздыхаю: — Хамид, тупой ублюдок. Это, безусловно, уже слишком для Хамида. Он действует тактикой запугивания. Которая мало чем отличается от моей, но одно мое присутствие внушает страх людям вокруг меня. Я ничего не делаю для этого. А если делаю, то они обычно теряют кое-что. Я имею в виду их жизни. Хамид — иранец, хитрая гребанная крыса. Он нападет на тебя, пока ты будешь стоять спиной к нему. Парень жаждет власти. К черту наркотики. Власть — его главный наркотик. И однажды, это его убьет. Щуря глаза на своего нового ЛА (прим. пер. — личного ассистента), я с интересом спрашиваю: — Если бы у тебя был выбор, сделать что-нибудь Хамиду без последствий, что бы ты выбрал? Глаза Майкла темнеют: — Я бы выковырял ему глаза. Чем-нибудь ржавым. И тупым. Я ухмыляюсь. Я знал, что мне понравится этот ребенок. Вытаскиваю телефон из кармана, игнорирую входящую смс, и звоню Хэппи. Как только он отвечает, я удерживаю свой взгляд на Майкле и говорю моему деловому партнеру: — У нас проблема, с которой надо разобраться. Немедленно. Хэппи отвечает: — Что случилось? — Мы возьмем с собой мальчика для… — я ухмыляюсь, — … обучения. Нам нужно десять мужчин. Вооруженных чем-то видимым. Чем-то большим. Хэппи смеется: — О. дерьмо. Кое-кто собирается устроить разборку. Улыбнувшись, я прикусываю кончик языка: — Черт да. Ты с нами? Хэппи становиться серьезным: — Ты ведь знаешь, я прикрою твою спину, бро. Всегда. И он сделает это. Я не знаю, где был бы сейчас, если бы у меня не было Хэппи и Юлия. Я просто отвечаю: — Десять минут. Прислонив краешек телефона к подбородку, какое-то время я нахожусь в таком положении, сжав губы в раздумьях. Указывая телефоном на Майкла, я говорю: — Приведи лицо в порядок. Мы начинаем обучение через 10 минут. Выражение неверия на его лицо забавно. Настолько забавно, что я посмеиваюсь, подходя к нему, и похлопываю его по плечу. — Не беспокойся. Тебе это понравится. С ухмылкой я покидаю свой кабинет. Подъезжая на трех внедорожниках к складу, которым пользуется Хамид, мы достаточно эффектно появляемся, чтобы он лично вышел нас поприветствовать. Хамид стоит в пункте приема, дерзко ухмыляясь, в черных слаксах и черной рубашке. Его волосы торчат на молодежный манер, ничто в нем не выдает его происхождение. Его бледная кожа, зеленые миндалевидные глаза, невысокий рост, и темные волосы никак не выдают его иранскую культуру. Когда все три машины останавливаются, и десять вооруженных мужчин, плюс один избитый подросток выходят из машин, я клянусь, он покрывается потом.