21 Все замерли в ожидании продолжения. Кулик медлил. Его взгляд из недоуменного трансформировался в целенаправленный. Он переваривал информацию, обдумывая дальнейшие действия. Наконец он сообщил: — Это телефон врача Антона Холодова. Варвара выдернула свой мобильный, смутилась и тут же убрала его, даже не взглянув. Петелина вспомнила про инструкцию, распечатанную Холодовым. Достала бумагу, развернула — рядом с фамилией врача числился тот же номер. — Он, — подтвердила она и стала перебирать бумаги на столе: — При обыске у Ивакина был найден больничный лист. Она нашла документ — на штампе рядом с подписью врача четко читалась фамилия Холодова. Показала Кулику. — Холодов знал Ивакина, и тот мог открыть врачу дверь. — Или кому-то другому по его просьбе. — В полседьмого утра? — Позвоните Холодову и выясните. Елену засомневалась: — А если Холодов причастен к убийству, не спугнем? — Спугнем, если не позвоним. Поставьте себя на его место. Кулик прошелся взглядом по ее ногам, фигуре и остановился на глазах. На лице ни тени эмоции, лишь острый изучающий взгляд. Он словно оценивал, подходит ли она на роль маньяка, и ждал ответа. «Это его метод — поставить себя на место убийцы, погрузиться в больную психологию и предугадать дальнейшие действия, — успокоила себя Елена. — Он испытывает мою профпригодность. Ну, что ж». — Допустим я врач, допустим, — начала она. — Найден труп пациента, которому я выписала больничный. Более того, я звонила ему непосредственно перед убийством, что ставит меня в круг подозреваемых. Если я честный врач, то вопросы следователя меня не удивят. Я делала свою работу, а следователь свою. А если я врач-убийца… Елена посмотрела на пакет с отрезанной рукой, перед глазами сквозь туман проявилась отчетливая картинка — нож, впивающийся в беспомощную руку. Лезвие углубляется, сейчас захрустят хрящи, брызнет кровь… — Продолжайте, — подбодрил ее Кулик. — Если я врач-убийца, то жду визита полиции, знаю их вопросы и заранее подготовила ответы. Я первая, к кому они должны обратиться, обнаружив тело. И если мне не позвонят — это плохой знак, за мной установлена слежка. Елена обвела всех присутствующих расширенными глазами, в которых читался страх. Кулик дважды хлопнул в ладоши, разрушив оцепенение. — Неплохо для первого погружения, — похвалил он. — Теперь всплывайте, заново становитесь следователем и звоните врачу. А мы послушаем. Петелина протерла влажной салфеткой лицо и опустилась на стул. Она включила громкую связь в мобильном телефоне, набрала номер Холодова и поставила разговор на запись. Когда тот ответил, она объяснила: где сейчас находится и по какому печальному поводу звонит. — Ивакин мертв? — Голос Холодова казался озадаченным, но не расстроенным. — Опять Живорез? Четыре слова — два вопроса. Врач в своем репертуаре. Но вопросы должен задавать следователь. — Я сказала, что найдено тело Ивакина, без подробностей. Почему вы подумали про Живореза? — Вы же ведете дело серийного убийцы. Если вы в доме Ивакина, то вряд ли вас вызвали на сердечный приступ. Разве я ошибся? — Холодов, когда вы познакомились с Ивакиным? — Три дня назад он был у меня на приеме. — Ивакин пришел, как простой посетитель? — Ну что вы. Ивакин приехал, как и вы, по рекомендации. В очереди не стоял, если вас это интересует. — Чем он болел? — Вы же сказали, что нашли его больничный. Даже не помню, что я написал. Он испытывал депрессию, страх за свою жизнь, ему просто требовался отдых. — Вы сказали «депрессия»? Мог ли Ивакин покончить жизнь самоубийством? Это был типичный отвлекающий вопрос, чтобы сбить подозреваемого с заранее заготовленной программы, если таковая имелась. — Суицид? А что есть подозрение? — Отвечайте на вопрос, — настояла следователь. — Я не психиатр. В определенных обстоятельствах каждый из нас способен на безрассудный поступок, — подбирал слова Холодов. — Вы тоже? Врач замолчал. Елена достигла своего, сбила беседу с проторенной дорожки и перешла к главным вопросам. Она говорила быстро, не давая Холодову время на раздумья: — Мы также установили, что вчера Ивакин звонил вам поздно вечером. О чем вы разговаривали? — Вечером… — Без десяти одиннадцать. Уже забыли? — Помню. Ивакин собирался закрыть больничный лист и выйти на работу. Но в поликлинику ехать не хотел. Спрашивал, могу ли я к нему подъехать домой или на службу? — Вы знали, где он живет? — Он продиктовал адрес, я записал. — Вы были в его доме? — Нет. — А во дворе? — Я к нему не заходил. — В голосе Холодова уже чувствовалось волнение. — Но вы записали адрес. Зачем? — Вообще-то, я обещал утром по пути на работу заглянуть к нему. Дело в том, что я живу в деревне и проезжаю рядом с его домом. Но в последний момент я передумал. — Последний момент — это когда? — заинтересовалась Петелина. — Утром. Я свернул в поселок, где он живет, нашел нужную улицу, но проехал мимо его дома. — Вот как. Это почему же? — Понимаете, я врач, а не слуга. — Холодов явно нервничал. — Если чиновник настолько занят, что не может посетить поликлинику, пусть пришлет водителя, секретаршу, кого угодно! Я проштампую больничный лист. Об этом я и сказал ему по телефону. — Что ответил Ивакин? — Кажется, я разбудил его. — Я спросила, что он ответил? — добавила мороз в голосе Петелина. — Согласился. Сказал, что пришлет водителя. — Вы останавливались около дома Ивакина? — Я же сказал, проехал мимо. — Вы выходили из машины? Задавать одни и те же вопросы в разной интерпретации являлось обычной практикой следствия. Нехитрый прием часто срабатывал, подозреваемый нервничал, проговаривался, и его ловили на противоречиях. Но Холодов держался. — Как я мог выйти, если ехал? — Во сколько это было? — Что?