книг, — поделился я.— Ну и как, прочли?— Начал, а потом спохватился, что именно этого времени мне может катастрофически не хватить на предсмертной исповеди, и тогда я вместо этого взял ту книгу и потерял. Или же я бросил ее в море.— Мудрое решение.У моего локтя образовался Хармон:— Ну что, мистер Паркер, как насчет нашего культпохода? Джун, составите нам компанию?Приятельница спасовала:— Джоэл, мы с тобой опять сцепимся. Так что лучше услаждайтесь коллекцией вдвоем с новым гостем, без моих ворчливых предрассудков.Хармон ей поклонился, после чего повернулся ко мне:— Еще чего-нибудь выпить, мистер Паркер?Я приподнял свой бокал с вином:— Спасибо, у меня есть.— Ну, тогда пойдемте.Мы стали перемещаться из комнаты в комнату, при этом Хармон указывал на работы, которые вызывали у него особую гордость. Многие имена мне ни о чем не говорили, что, в общем-то, можно объяснить не чем иным, как моим невежеством. В целом не могу сказать, чтобы коллекция пришлась мне по сердцу; некоторые наиболее экзотичные опусы воскрешали в памяти смятенные реплики Джун.— Я слышал, у вас есть некоторые картины Дэниела Клэя, — сказал я, когда мы вдвоем пялились на не то какой-то закат, не то медицинские швы.— Джун обронила, что вы можете у меня про них спросить, — широко улыбнулся Хармон. — Есть две в заднем кабинете и еще несколько в хранилище. У меня здесь своего рода ротация: слишком много полотен и слишком мало пространства, даже в доме таких габаритов.— Вы хорошо его знали?— Вместе учились в колледже, и с той поры связи меж собой не теряли. Он здесь много раз бывал в гостях. Я в нем души не чаял: какой чувствительный был человек! То, что произошло, это ужасно, и для него, и для тех детей.Он провел меня в комнату на задах дома, с высокими углубленными окнами, из которых открывался вид на море — помесь кабинета и небольшой библиотеки, с дубовыми полками от пола до потолка и гармонирующим по цвету громадным письменным столом. Хармон сказал, что здесь в дежурные по дому дни работает Ньоко. На стенах было всего две картины, одна где-то полметра на метр, другая гораздо меньше. Последняя изображала церковный шпиль на фоне уходящих по наклонной сосен. Картина туманная, по краям приглушенная тусклотой, как будто вся панорама была отфильтрована смазанной вазелином линзой. Картина покрупнее представляла мешанину из мужских и женских извивающихся тел, так что весь холст являл собой нагромождение смутно-извилистой, неясной плоти. Картина была на редкость неприглядной, что лишь усиливалось вложенной в ее создание художественностью.— Лично мне предпочтительней пейзаж, — признался я.— Не только вам, но и многим. Пейзаж — работа более поздняя, одну от другой отделяют примерно два десятилетия. Обе без названия, а холст, что покрупнее, типичный пример раннего творчества Дэниела.Я перевел взгляд обратно на пейзаж. Форма шпиля казалась мне необъяснимо знакомой.— Это место реально существует? — спросил я.— Это Галаад, — ответил Хармон.— Вы имеете в виду «детей Галаада»?Джоэл со вздохом кивнул.— Еще одно из темных пятен в истории нашего штата. Потому-то я и держу это полотно здесь. В основном, пожалуй, из уважения к памяти Дэниела и тому, что он презентовал эту картину мне, но отчасти и оттого, что я бы не хотел вывешивать ее в более доступных местах моего дома.Общину Галаад, по названию библейских городов-убежищ, основал в пятидесятые воротила средней руки Беннет Ламли, наживший состояние на строевой древесине. Человек он был богобоязненный и заботился о духовном благе людей, работавших в лесах южнее канадской границы. Однажды ему пришла мысль, что если основать город, в котором бы жили рабочие со своими семьями, город, где спиртное и блуд объявлены вне закона, то можно таким образом удержать его жителей от греховности. И он учредил план строительства, самым заметным элементом которого стала массивная каменная церковь, призванная служить средоточием и символом поселения и приверженности жителей Господу. Дома Ламли стали постепенно заселяться лесорубами и их семьями, из которых некоторые, вероятно, были искренне преданы общине, основанной на христианских принципах.К сожалению, единодушия в этом вопросе не существовало. Постепенно о Галааде стали расползаться слухи — в частности о том, что здесь творится под покровом ночи, — но времена тогда стояли иные, и у полиции были коротки руки, особенно там, где Ламли с целью сохранить фасад своей идеальной общины препятствовал проведению следственных действий.И вот в 1959 году один охотник, идущий в окрестностях Галаада по следу оленя, неожиданно наткнулся на мелкую могилку, частично разрытую лесным зверьем. Там обнаружился трупик младенца, мальчика, буквально дня от роду. Позже было установлено, что он истыкан вязальной спицей. Неподалеку оказались еще две похожих могилы, в каждой по трупику мужского и женского пола. На этот раз полиция нагрянула скопом. Начались дознания и допросы, мягкие и не очень, но к этой поре взрослое население поселка уже успело разбежаться. Три девочки — одна четырнадцати, две пятнадцати лет, — прошли медосмотр, в ходе которого выяснилось, что с год назад они разрешились от бремени, то есть разродились детьми. Беннету Ламли пришлось действовать. Созывались собрания, в кулуарах перешептывались влиятельные персоны. И вот по-тихому, незаметно Галаад распался, а строения его были или разрушены, или брошены догнивать в запустении. Осталась лишь большая недостроенная церковь, которую постепенно обжил лес, поглотив ее шпиль зелеными извивами плюща. Лишь один человек в связи с происшедшим был осужден и посажен — некто Мейсон Дубус, считавшийся в общине старостой. В вину ему были вменены похищение ребенка и половая связь с несовершеннолетней — после того как одна из разродившихся девочек рассказала полиции, что семь лет она фактически пробыла пленницей Дубуса и его жены, будучи похищенной за сбором ягод невдалеке от родного подворья в Западной Вирджинии. Жена Дубуса избежала тюрьмы, заявив, что во всем совершенном ее мужем она была задействована против воли, и именно ее свидетельство помогло обосновать против него обвинение. Рассказать что-либо еще о жизни в Галааде она не могла или отказывалась, однако из свидетельств кое-кого из детей, и мальчиков, и девочек, явствовало, что их систематически подвергали жестокому обращению и до, и во время существования поселка Галаад. Это была, по словам Хармона, темная глава в истории штата.— А вообще у Клэя много таких картин? — поинтересовался я.— У Клэя картин немного по умолчанию, — ответил Джоэл, — но из тех, которые я видел, часть определенно содержит образы Галаада.Галаад находился сразу за Джекманом, а Джекман был как раз тем местом, где нашли брошенным автомобиль Клэя. Я напомнил об этом Хармону.— Галаад, я думаю, вызывал у Дэниела определенный интерес, — сказал тот осторожно.— Просто интерес или нечто большее?— Вы хотите сказать, был ли Дэниел на Галааде помешан? Я так не думаю, хотя, учитывая специфику его работы, неудивительно, что история того места вызывала у него любопытство. Ведь он, между прочим, интервьюировал Дубуса. Он сам мне об этом рассказывал. У Дэниела, кажется, была некая идея насчет какого-то там проекта по Галааду.— Проекта?— Да, книги о Галааде.— Он именно такой термин использовал — «Проект»?— Точно не скажу, — подумав, ответил Хармон. — Может статься, что и да.Допив одним глотком бренди, он поставил стакан на стол.— Боюсь, я совсем забросил других гостей. Ну что, пора обратно в гущу боя?Открыв дверь, он пропустил меня и запер ее за нами на ключ.— Как вы думаете, что произошло с Дэниелом Клэем? — спросил я его, слыша, как с нашим приближением к гостевой нарастает шум голосов.— Я не знаю, — сказал Джоэл, остановившись у дверей. — Одно могу сказать: Дэниел был не из таких, кто может совершить самоубийство. Быть может, он себя винил в том, что случилось с теми детьми, но руки из-за этого он бы на себя накладывать не стал. Однако, будь он жив, за истекшие с его исчезновения годы он бы уж, наверное, установил с кем-нибудь контакт — со мной ли, со своей дочерью или с кем-нибудь из коллег. Тем не менее он этого не сделал, ни разу.— В таком случае, по-вашему, он мертв?— Я думаю, убит, — поправил меня Хармон. — Только за что, понятия не имею.Глава 12Вечеринка, если ее можно так назвать, выдохлась в начале одиннадцатого. Время я проводил преимущественно в компании Джун, Лета и Ньоко, делая вид, что слегка разбираюсь в искусстве (получалось не очень), и гораздо меньше с Джейкобсом и двумя банкирами, делая вид, что слегка понимаю в финансах (выходило тоже так себе). Джейкобс, народный писатель, был сведущ в высокорисковых облигациях и валютных спекуляциях куда больше, чем принято человеку из народа. Двуличность его была такая вопиющая, что по-своему восхищала.Гости начали разбредаться по своим автомобилям. Хармон, несмотря на то что резко похолодало, стоял у крыльца и каждого отдельно благодарил за приход. Жена его исчезла, вежливо пожелав всем поочередно доброй ночи. Ньоко ее сердечностью охвачена не была, и я еще раз понял, что, демонстрируя показное безразличие, Лори Хармон не настолько уж отстранена от действительности, как то думает молодая азиатская американка.Когда на выход засобирался и я, Хармон, обмениваясь рукопожатием, левую руку положил мне на предплечье.— Передайте Ребекке, — сказал он, — что, если я что-то могу для нее сделать, пусть только даст знать. Очень многие хотели бы выяснить, что все-таки случилось с Дэниелом. — Лицо его омрачилось, голос сделался тише, и он добавил: — Причем не только друзья.Я ждал, что Джоэл скажет дальше (загадочность прямо-таки картинная).— В конце, прежде чем исчезнуть, Дэниел заметно изменился, — продолжал Хармон. — И дело не только в тех его невзгодах — случай с Муллером, откровения о насилии. Нет, там было что-то еще. Последний раз, когда я его видел, он о чем-то напряженно раздумывал. Может, это было какое-то исследование, но какое исследование могло человека так потрясти?— Когда вы его в последний раз видели?— С неделю до того, как он пропал.— И он никак не намекнул, что его может тревожить, волновать, помимо тех его известных трудностей?— Никак. Просто такое сложилось впечатление.— Почему вы, интересно, не сказали мне об этом у себя в кабинете?Джоэл метнул на меня взгляд, ясно говорящий, что в своих решениях он никому не отчитывается.— Я обстоятельный человек, мистер Паркер. Шахматист неплохой. Потому, наверное, и бизнесмен из меня вышел недурственный. Я давно усвоил, что пауза на обдумывание перед очередным ходом всегда окупается. У себя в кабинете я не очень-то хотел ассоциировать себя с Дэниелом Клэем; думал, хватит уже. Да, он был мне другом, но после всего, что произошло, после всех этих слухов и шепотков насчет насилия я решил, что лучше бы мне все же от него дистанцироваться, отмежеваться.— А теперь вы взяли и передумали.— Не совсем. Частично я все еще подозреваю, что ничем хорошим ваше вынюхивание не завершится, но если оно раскроет о Дэниеле правду, развеет подозрения, а заодно и подучит уму-разуму его дочь, то вы, может статься, докажете мою неправоту.Он высвободил мою ладонь и убрал руку с предплечья — дескать, сделка совершена. У нас на глазах с парковки на проезд медленно, толчками выруливало авто писателя — старый «Додж», грузовик, на котором он сейчас неуклюже маневрировал, как на тяжелом танке. Между тем было известно, что у себя в Массачусетсе Джейкобс — этот человек из народа — ездит на «Мерседесе», а апартаменты у него красуются под Гарвардом. Хармон лишь с усмешкой покачал головой.— Вы сейчас упоминали про «других», кому небезынтересно, что случилось с Клэем, — помимо друзей и знакомых.— Да, — глядя мимо меня, сказал хозяин вечера. — Не секрет, что есть такие, кто полагает, будто Дэниел участвовал в каком-то сговоре о насилии над детьми. У меня у самого двое детей. Уж я-то знаю, как бы я поступил с теми, кто осмелился бы на них посягнуть, или с тем, кто б допустил такое со стороны других.— И как же именно, мистер Хармон?Он через силу отвел взгляд от все более панических попыток писателя совладать с поворотом без помощи «гидрача».— Я бы его растерзал, — ответил он так запросто и обыденно, что я в этом ни на секунду не усомнился. И вообще я понял, что, несмотря на все свое бонвиванство, на изысканные вина и броские картины, Джоэл Хармон — человек, который неминуемо сокрушит любого, посмевшего встать у него на пути. А еще мне на секунду подумалось, не был ли такого же склада и Дэниел Клэй, и так ли уж бескорыстен был интерес к нему Хармона. Прежде чем я успел дать этой мысли мало-мальский ход, к нам подошла Ньоко и что-то прошептала Джоэлу на ухо.— Ты уверена? — спросил он.Она кивнула.Хармон с неожиданной резкостью окликнул разошедшихся но машинам гостей, чтобы они остановились. Ученый сморчок Рассел похлопал по капоту писательского грузовика: дескать, глуши мотор. Джейкобс, похоже, был только рад.— Кажется, где-то у нас в саду нарушитель, — сообщил он гостям. — Так что лучше будет, если вы все зайдете на минутку в дом: осторожность не помеха.Все послушно потянулись ко входу, хотя писатель что-то недовольно бурчал: вероятно, он сейчас собирался разродиться еще одним верлибром, который ему именно сейчас, прилюдно, не терпелось выплеснуть на бумагу, иначе стих будет утерян для потомков (или это он так пытался скрыть неловкость от того, что обмишурился с элементарным выездом на дорогу). Все скопились у Хармона в библиотеке. Джейкобс и художница подошли к одному из окон и смотрели оттуда на пространство ухоженной лужайки с тыльной стороны дома.— Что-то я никого не вижу, — сказал верлибрист.— Может, от окна лучше отойти? — пугливо спросила Лето.— Он нарушитель, но не снайпер же, — заметил Рассел.Судя по виду, художницу он не убедил. Джейкобс ободряюще возложил ей на плечо руку и уже не снимал. А та не возражала. Вот ведь как оно у поэтов: есть женщины определенного склада, которые от предчувствия внутренней рифмы тут же сомлевают.Шофер Джоэла, а также мажордом и гувернантка жили в пристройке. Официанты, сбившиеся в стайку, как испуганные голуби, были наняты только на вечер, а повар — вернее, повариха — жила в Портленде и каждый день курсировала до дома и обратно. В помещение вошел шофер по имени Тодд, неброско одетый в джинсы, рубашку и кожаную куртку. При нем был «смит-вессон» — девятимиллиметровый, с помпезной никелировкой, но, судя по тому, как Тодд его держал, он знал, как с ним обращаться.— Не возражаете, если я примкну? — спросил я у Хармона.— Нисколько, — откликнулся он. — Речь наверняка о пустяке, но все же лучше подстраховаться.Мы прошли на кухню, где у раковины, тревожно глядя в небольшое окно, стояли повариха с гувернанткой.— Ну, что за шум? — осведомился хозяин дома.— Мария кого-то видела, — ответила повариха, в меру пожилая и все еще привлекательная женщина — подтянутая, спортивная, с зачесанными назад темными волосами под белым колпачком. Стройной и симпатичной была и мексиканка-гувернантка. При подборе персонала Джоэл Хармон явно шел на поводу у своего эстетизма.— Вон там, у деревьев, — испуганно, чуть дрожащим пальцем указала Мария, — у восточной стены. Кажется, мужчина.Вид у нее был еще более встревоженный, чем у Лета.— А ты кого-нибудь видела? — повернулся Хармон к поварихе.— Нет, я как раз работала. Меня Мария подозвала. Пока я шла, он, видно, уже испарился.— Будь там кто-нибудь, то сразу включились бы датчики, — рассудил Джоэл, опять оборачиваясь к Марии. — А огни зажглись?Она молча покачала головой.— Там тень сплошняком, — заметил Тодд. — Тебе точно не померещилось?— Да что вы, — обиделась мексиканка. — Я его там видеть.Тодд поглядел на Хармона не с беспокойством, а скорее с усталым безразличием.— Стоя здесь, мы ничего не выясним, — встрял я.— Включи-ка свет, — сказал Хармон Тодду. — Весь.Шофер подошел к блоку выключателей на кухонной стене и защелкал всеми подряд. Территория вмиг озарилась радужным сиянием огней. Тодд вышел наружу первым, я за ним, прихватив попутно фонарик с полки. Джоэл двинулся с некоторым отставанием, ведь пистолета у него не было. К сожалению, не было его и у меня: как-то бестактно идти к незнакомым людям на званый обед с пистолетом.Свет вымел из сада почти все затенения, хотя под деревьями у стен по-прежнему чернели островки мрака. Я прощупал их лучом фонарика: безрезультатно. Дерн был мягкий, но следов на нем не читалось. Почти трехметровую стену участка ковром устилал плющ. Если б кто-то через нее лез, он неизбежно оставил бы след, но плющ оказался в целости. Мы наспех прочесали остальную территорию; при этом было очевидно, что Тодд испуг Марии не воспринимает всерьез.— Она у нас такая, мандражит иной раз, — усмехнулся он, когда мы шли обратно к месту, где нас дожидался Хармон. — Всё у ней «хесус» да «мадре де диос». А девка, надо сказать, видная. Впрочем, шансов на флирт с ней — как с колокольней, причем в женском монастыре.Джоэл кивнул вверх подбородком — дескать, что у вас там?— Да ничего, — ответил шофер. — Зря ноги били.— Я же говорил, буря в стакане воды, — приободрился Хармон.Он отправился обратно на кухню и, бросив походя укоризненный взгляд на Марию, пошел выпускать на волю гостей. Тодд за ним. А я задержался. Мексиканка в это время заряжала тарелки в большую посудомоечную машину. Подбородок у девушки обиженно дрожал.— Ты не расскажешь мне, что видела? — спросил я.Гувернантка пожала плечами.— Может, мистер Хармон прав, может, я не видать, — сказала она, хотя по лицу было видно, что этим своим словам она не верит.— А ты лучше мне расскажи, — дружелюбно предложил я.Мария отвлеклась от своего занятия. На ресницах у нее блеснула слезинка; она ее смахнула.— Это был мужчина. Одета в одежду. Коричневая, я так думаю. Muy sucio. Лицо? Белое. Pálido, sí?— Ты хочешь сказать «бледное»?— Sí, бледная. И еще…В глазах у нее опять мелькнул испуг. Она коснулась ладонями своего лица и рта.— Тут и тут nada. Ничего. Пусто. Hueco.— «Hueco»? Не понимаю.Девушка оглянулась через плечо. Я обернулся: на нас смотрела повариха.— Делла, — обратилась к ней мексиканка и зачастила: — Ayúdame a explicarle lo que quiere decir ‘hueco.— Ты говоришь по-испански? — спросил я Деллу.— Немножко, — ответила она.— Что, интересно, может означать «hueco»!— М-м, точно не знаю. Попробую выяснить.Делла перебросилась несколькими фразами с Марией, которая как могла помогала себе жестами и знаками. В конце концов девушка приподняла декоративное страусиное яйцо, служащее подставкой для ручек, и легонько постучала пальцами по скорлупе.— Ниесо, — повторила гувернантка, и лицо поварихи, на миг прояснившись, сделалось вдруг тревожным, как будто она ослышалась или недопоняла.— «Ниесо» — значит «полый», — произнесла она. — Мария говорит, это был полый человек.В парадном меня дожидалась Джун. Рядом кружил Хармон, которому, судя по всему, не терпелось поскорее нас всех выпроводить. Тодд говорил по настенному телефону. Слышно было, как, прежде чем повесить трубку, он кого-то поблагодарил. Шофер явно хотел что-то сообщить своему боссу, но колебался, предпочитая, видимо, дождаться, когда мы уйдем. Я решил его подтолкнуть:— Что-то случилось?Тодд покосился на Хармона, разрешает ли он ему говорить в присутствии посторонних.— Ну? — отрывисто спросил босс. — Что там сказали?— Я позвонил в фалмутский отдел полиции, — доложился тот, адресуя объяснение разом и мне, и своему хозяину. — Думал, дай-ка проверю, не засекли ли они что-нибудь такое подозрительное. Обычно они здесь за домами хорошо доглядывают.Под словом «здесь», как я понял, он имел в виду догляд за домом Джоэла Хармона: большинство из своих соседей он в состоянии десяток раз купить и продать.— Кто-то сообщил, что по округе ездит какая-то машина, может, даже временно припарковывалась у нашей восточной стены. Это вызвало тревогу. На место выехали копы, но к их прибытию машина уже уехала. Может, это и было как-то связано с тем, что видела Мария.— Номер, марку определили? — осведомился я.Шофер покачал головой:— Нет, просто красная машина средних размеров.Джоэл, видимо, что-то заметил в выражении моего лица.— Вам это о чем-то говорит? — спросил он.— Не исключено, — ответил я. — Фрэнк Меррик, человек, что донимал Ребекку Клэй, ездит как раз на красной машине. Если связь между вами и Клэем установил я, то это мог сделать и он.— Дружбу, — поправил Хармон, — не связь, а дружбу. Дэниел Клэй был моим другом. И если этот Меррик желает поговорить со мной, я ему скажу то же, что и вам.Я подошел к двери и выглянул на посыпанный гравием въезд, освещенный огнями дома и периферийными фонарями. Это Меррик, больше некому. Хотя описание его не сходилось с внешностью человека, что заметила в саду Мария. Меррик сюда наведывался, но он был не один.Полый.— На вашем месте, мистер Хармон, я бы следующие несколько дней был особо бдителен, — посоветовал я. — Если будете выезжать, держите с собой рядом Тодда. Сигнализацию дома вам тоже не мешало бы проверить.— И все из-за одного человека? — слегка изумленным тоном переспросил Хармон.— Он опасен, и может действовать не один. Как вы сами недавно сказали, подстраховка не мешает.На этом мы с Джун уехали. За рулем сидел я. На границе владений ворота с электроприводом бесшумно перед нами открылись.— Да-а, — протянула моя приятельница. — Вот уж и вправду, интересную жизнь вы ведете.— Вы считаете, это я ее себе создаю? — посмотрел я на нее.— Вы сказали Джоэлу, что тот человек в машине мог выстроить ту же связь, какую выстроили вы — точнее, я сделала это за вас, — но ведь есть и иная возможность.Укор в ее голосе слышался чуть-чуть, буквально в виде намека. И объяснять ей мне ничего не приходилось. Я вычислил это сам, просто не хотел высказывать вслух перед Хармоном и сглотнул это, как желчь в глотке. Дело в том, что точно так же, как я вел Меррика, вести меня мог и он, через это и вышел прямиком на Джоэла Хармона.Тревожило меня и появление человека у Хармона в саду. Впечатление такое, что расспросы Меррика насчет Дэниела Клэя навлекли что-то еще; некоего человека — нет, правильнее сказать людей (мне вспомнился тот распахнувшийся впереди гнилостный ветер, те детские каракули в пыли), — тенью скользящих по следам всех его движений. Осознавал ли он их или же их присутствие было как-то связано с клиентом Элдрича? Сложновато представить, чтобы те полузримые люди карабкались по скрипучей лестнице в кабинет замшелого юриста или испрашивали соизволения у задымленной мегеры, что стережет