прочей отравы, от которой все клетки моего организма, казалось, негодующе сощурились. Я обернулся. Наискосок от «Таллиз» уже открылась для посетителей дурного пошиба пивнуха — если об этом, правда, можно было догадаться по подслеповатым зарешеченным окнам и испинанной двери, которую к тому же снизу, судя по сажным следам, кто-то пытался поджечь. На уровне глаз виднелась табличка «Лицам до 21 на входе фейс-контроль». «Двойку» на объявлении чья-то шкодливая рука успела переправить на «однёрку».Снаружи стоял человек с копной прилизанных темных волос, сальные концы которых над воротником неопрятно курчавились. Белая некогда рубашка изжелтела; расстегнутый воротник изнутри покрывали темные пятна, которые уже ничем не отстирать. Старое черное пальто на концах истрепалось и висело рямками, которые на ветру вяло шевелились лапками полудохлых насекомых. Длинные не по росту штаны касались концами мостовой, напрочь скрывая башмаки на толстенных подошвах, которые этот человек носил. Пальцы в заскорузлых пятнах желтизны по-птичьи сжимали сигаретный окурок. Под длинными нестрижеными ногтями жирными полосками въелась грязь.Вот Коллектор напоследок взахлеб затянулся, а окурок аккуратно скинул в решетку водостока. Дым он задержал в себе, словно впитывая каждую частицу никотина, и лишь затем по частям выпустил его ноздрями и уголками рта, так что возникало ощущение, будто он горит изнутри. На меня он молча покосился сквозь дым и, открыв дверь в пивнуху, исчез внутри, предварительно еще раз кольнув меня взглядом.Глава 27После секундной паузы я тронулся следом.Интерьер бара смотрелся во многом не так, как мог бы подумать, скользнув взглядом по фасаду, бездельный прохожий. Фасад, можно сказать, наводил на мысль, что внутри здесь киснет одна непросыхающая молодь да проводят время угрюмо-разгульные поджигатели, так что картина, по идее, не должна была столь уж разительно превосходить ожидаемое. Сумрак разбавлялся лишь помаргивающими на стенах фонарями, а выходящие наружу окна были наглухо завешены муаровыми портьерами. Справа за длинной стойкой прохаживался бармен в ослепительно белой сорочке, а спереди на кожаных стульчиках сиротливо ютилось трое или четверо обычных дневных завсегдатаев-алкашей, возмущенно мигая всякий раз, когда в приоткрывшуюся дверь пролегал пыльный сноп нежеланного солнца. При этом бар был до странности прихотливо обставлен, а за стойкой, отражая ряды бутылок, тускло поблескивали зеркала с ярлыками реликтовых сортов пива и виски, что давно уже исчезли с лица земли. Выщербленный десятилетиями беспрестанного шарканья дощатый пол тут и там изъязвляли черные следы окурков, брошенных канувшими в небытие курильщиками, однако был он при этом чист и даже, похоже, недавно залакирован. Ножки табуретов, вешалки и ножные опоры стойки горели медью, а столики со свежими подставками под стаканы были безупречно протерты. Внешняя угрюмость бара как будто специально отпугивала случайный люд, сохраняя при этом внутреннюю утонченность, свидетельство о некогда благородном прошлом.Слева вдоль стены тянулись загородки, а между ними и стойкой вразброс стояли круглые столики со старомодными стульями. В трех загородках сидел офисный люд, занятый поглощением пристойного вида салатов и клубных сэндвичей. Между персоналом и посетителями бара пролегало что-то вроде незримой границы, где зона столиков составляла подобие нейтральной полосы; с таким же успехом здесь могли тянуться проволочные заграждения и надолбы с минными полями.К закутку позади бара мелкой походкой пробирался Коллектор. Из находящейся там кухни показалась груженная здоровенным подносом официантка. На Коллектора она не взглянула, но загодя взяла курс налево и уплыла в направлении стойки, а затем по траверсу — к ближнему от входа закутку. Передвижений Коллектора никто будто и не замечал, хотя он открыто прошел по всей длине бара. Между прочим, если б меня спросили, я бы ответил, что решение людей игнорировать его не было сознательным. Какой-то своей частью присутствие Коллектора в помещении они все-таки осознавали, ведь он, коли на то пошло, заказал себе в закуток коктейль, и кто-то его туда поднес. А при подсчете выручки обнаружится, что и оплата от него должным образом поступила. После ухода Коллектора в закутке будет какое-то время висеть табачная вонь. У меня напрашивалось подозрение, что, если через минуту после его ухода спросить, а был ли Коллектор здесь вообще, никто в баре не сможет его толком припомнить. Часть мозга людей, реагирующая на его присутствие, любую память о нем будет воспринимать как какую-то смутную угрозу — точнее, не угрозу, а некое загрязнение души, — и постарается как можно быстрее и надежнее изжить любые его крупицы.Он сидел в загородке, выжидая, когда я подойду ближе, и я не сразу переборол в себе безотчетный позыв отпрянуть, отвернуться, отступить от него в потоки солнца. Нечистый. Это слово мутно поднималось во мне, как желчь. Нечисть.А когда я поравнялся с загородкой, Коллектор это слово повторил.— Нечистый, — произнес он.Он словно пробовал слово на вкус, как пробуют незнакомую пищу, в легкой неуверенности, придется она им по вкусу или нет. В конце концов желтушными пальцами он снял со своего рябого языка табачинку, как будто придавая таким образом слову форму. Форму он отверг. Позади Коллектора находилось зеркало, в котором различалась проплешина у него на затылке — приплюснутая; судя по всему, когда-то в далеком прошлом он получил по этому месту удар, под которым кости черепа если не сломались, то во всяком случае сплющились. Интересно, когда такое могло произойти: быть может, в детстве, когда череп был еще сравнительно мягок? Я попробовал представить себе это исчадие в образе ребенка, но у меня не получилось.Коллектор жестом указал мне сесть напротив, после чего поднял левую руку и вкрадчиво пощупал воздух на манер рыбака, пробующего на леске наживку. На это клюнула официантка, медленно и неохотно, словно против воли приблизившись к загородке. Лицом она пыталась изобразить улыбку, но мимические мышцы ей не повиновались. На Коллектора она не глядела и в попытке смотреть только на меня даже повернулась к нему вполоборота, лишь бы не видеть его, даже боковым зрением.— Что вам? — выдавила она. Ноздри у нее трепетали, а ручку она сжимала так, что побелели кончики пальцев. В ожидании ответа женщина неловко косила вправо и глазами, и даже головой. Улыбка, и без того едва живая, окончательно ушла в предсмертные судороги. Коллектор, склабясь, неотрывно смотрел ей в затылок. В попытке не хмурить брови официантка рассеянным движением запустила руку себе в волосы. У Коллектора приоткрылся рот, беззвучно артикулируя слово. Я прочел его у него, по губам: «Шлю-ха».Губы зашевелились и у официантки, послушно вторя немой диктовке: «Шлюха». Тут она встряхнулась, отмахиваясь от оскорбления, как от лезущего в ухо насекомого.— Нет, — произнесла она, — это же…— Кофе, — сказал я громче обычного. — Один кофе, больше ничего.Это привело ее в чувство. Судя по всему, женщина собиралась что-то ответить, опротестовать услышанное или то, что ей послышалось. Однако слова она сглотнула с усилием, от которого у нее заслезились глаза.— Кофе, — вслед за мной повторила бедняжка буквально сквозь слезы, торопливо черкая в блокнотике дрожащей рукой. — Да-да, сейчас принесу. Сейчас.Я знал, что обратно она не придет. Видно было, как у стойки официантка пошепталась о чем-то с барменом и на пути к кухне стала развязывать передник. Где-то там, наверное, находится туалет для персонала, где она и укроется, чтобы проплакаться и прийти в себя, а выйти тогда, когда уже все уляжется. Возможно, она нервно прикурит, но запах табака напомнит ей о мерзостном типе в загородке, который и там, и как бы разом не там, присутствует и отсутствует — погань, что пытается держаться как можно неприметней.Уже на подходе к кухонной двери женщина, прежде чем скрыться из виду, нашла в себе силы обернуться и неприкрыто посмотреть на человека в загородке. Глаза ее были яркими от страха, гнева и стыда.— Что ты с ней сделал? — спросил я.— Я? Сделал? — В голосе Коллектора сквозило неподдельное удивление. Голос у него звучал необычайно мягко. — Ничего я не сделал. Она то, чем она является. Нравственность у нее достойна порицания. Я ей просто об этом напомнил.— А как ты это определил?— Пути и способы.— Она тебе ничего не сделала.Коллектор чопорно поджал губы:— Ты меня удручаешь. Возможно, и у тебя нравственность такая же предосудительная, как у нее. Сделала она мне что-то или нет, не имеет значения. Факт лишь в том, что она шлюха, и будет за это судима.— Уж не тобой ли? Лично я не считаю тебя за судью.— А я и не делаю вид, что таковым являюсь. В отличие от тебя, — подчеркнул он с легкой зловещестью. — Я не судия, но лишь карающая десница. Вердикт выношу не я, я лишь привожу его в исполнение.— И собираешь со своих жертв сувениры.Коллектор развел передо мной руки:— Жертвы? Какие жертвы? Покажи мне их. Яви мне кости.Бывало, мы с ним общались и раньше, но лишь сейчас я обратил внимание на его вычурные, слегка архаичные обороты речи. «Яви мне кости». Было в этом что-то не сказать чтобы иностранное, но все равно какое-то нездешнее. Невесть откуда, как и он сам.Руки у него сомкнулись в кулаки. Торчал лишь правый указательный палец.— Но ты… Я обонял тебя у себя в доме. Пометил места, где ты задерживался, — ты и те, кто был с тобой.— Мы искали Меррика, — сказал я так, будто оправдывал этим свое вторжение. А может, и в самом деле.— Но ты его не нашел. Насколько мне ведомо, это он нашел тебя. Тебе повезло остаться в живых после встречи с таким человеком.— Это ты его на меня напустил, так же как на Дэниела Клэя с дочерью? Так же как на Рики Демаркьяна?— Я? На Дэниела Клэя? — Коллектор приткнул палец к нижней губе, изображая задумчивость. Губы у него разомкнулись, и стали видны кривые, с чернинкой у корней зубы. — Ни Дэниел Клэй, ни его дочь меня, скорей всего, не интересуют. А насчет Демаркьяна… Что ж, утрата жизни-всегда прискорбна, но в некоторых случаях не столь горестна, как в остальных. Думаю, убытие его из этого мира оплакивать будут немногие. На его место хозяева подыщут двух новых, и скоро извращенцев там будет вновь как гнуса на болоте. Впрочем, мы говорили о твоем вторжении в мои пределы. Поначалу, признаться, я был несказанно огорчен. Ты вынудил меня убрать часть моей коллекции. Однако по зрелом размышлении я оказался даже благодарен. Я понял, что нам суждено встретиться вновь. Мы, можно сказать, вращаемся в одних и тех же кругах.— Тебе с меня причитается еще с прошлой нашей встречи в одном из тех кругов.— Ты не дал мне того, чего я хотел… нет, того, в чем нуждался. Ты не оставил мне выбора. Тем не менее я извиняюсь, если причинил какую-то боль. Я вижу, долгих следов на тебе она не оставила.Странно. Я должен был немедленно с ним поквитаться. Должен был явить ему в граде ударов всю силу моего возмездия. Мне мучительно захотелось сокрушить ему нос и все зубы; грохнуть его об пол и каблуком размозжить череп. Хотелось упиться сценой его сожжения, и чтобы прах его был непременно развеян по ветру, на все четыре стороны. Чтобы кровь его была на мне повсюду — на руках, на лице. Хотелось упоительно слизывать ее с губ кончиком языка. Хотелось…Я внутренне замер. Голос в голове был моим, но ему словно эхом вторил какой-то суфлер. Кто-то нашептывал мне — шелково, вкрадчиво.— Ну, видишь? — спросил Коллектор, даром что губы его были сжаты. — Видишь, как легко это осуществимо? Неужто не хочешь попробовать? Наказать, покарать меня? Так сделай же это. Вот он я, совсем один.Но это была ложь. Посетители бара в данную минуту сторонились присутствия не только Коллектора, но и тех, кого они, возможно, едва ли и чувствовали. В сумерках бара, самых затененных его уголках, мутилось движение. На самой грани восприятия пузырились и лопались лица; чужие немигающие глаза — призрачные, пронзительные; криво разинутые черные рты; дряблые, опадающие формы, выдающие полую сущность. В зеркало было видно, как кто-то из жующих бизнесменов, вскинув глаза, брезгливо отпихнул тарелку. Один из дневных пьяниц у стойки отмахивался, словно от мухи, от навязчивого присутствия, талдыча что-то, слышное лишь ему одному. Тряской рукой он потянулся к стоящей перед ним стопке, но не сумел ее ухватить, и она опрокинулась, расплескав свое янтарное содержимое по дереву.Они были здесь. Полые Люди.И будь даже Коллектор один (что, разумеется, не так), без характерного ощущения тянущихся за ним полузримых фигур, напоминающих фрагменты его самого, то и тогда вступить с ним в схватку решился бы разве что конченый сумасшедший. Коллектор источал глухую темную угрозу. Он был убийцей, стопроцентно. Киллером, подобным Меррику, — с той разницей, что Меррик приканчивал за деньги, а теперь из мести, никогда не строя иллюзий насчет праведности или оправданности своих деяний, в то время как Коллектор лишал людей жизни из убеждения, что ему дано на это высшее соизволение. Общей у этих двоих была святая уверенность в ошибочности земного существования тех, кого они решили отправить на тот свет.Я сделал глубокий вдох, чуть подавшись при этом вперед. Затем откинулся на спинку, и раскрепощенность позы несколько сняла напряжение в плечах и руках. Коллектор, судя по всему, был слегка разочарован.— Думаешь, ты хороший человек? — спросил он. — Как можно отличить добро от зла, если методы у них, по сути, одни и те же?— Чего ты хочешь? — спросил я вместо ответа.— Я хочу того же, что и ты: разыскать насильников Эндрю Келлога и иже с ними.— Они убили Люси Меррик?— Да.— Ты знаешь это наверняка?— Да.— Откуда?— Живые помечают этот мир на свой лад, мертвые на свой. Надо просто уметь считывать знаки вроде… — Коллектор поискал сравнение поудачней и, найдя, щелкнул пальцами, — вроде письмен на стекле или отпечатков на пыли.Он подождал моей реакции и, не дождавшись, несколько огорчился.А вокруг нас двигались, колыхались тени.— И ты решил использовать Меррика, чтобы он высветил для тебя тех людей? — спросил я так, как будто не он навеял мне эту мысль и не он знал того, что, вероятнее всего, чувствовал.— Я думал, это может оказаться полезным. Нет нужды говорить, что мистер Элдрич на этот счет не разделял моего оптимизма, но, как всякий добрый поверенный, он делает то, что желает его клиент.— Похоже, Элдрич оказался прав. Меррик отбился от рук окончательно.Коллектор в невеселом признании цокнул языком:— Казалось бы, так. Но может обернуться, что как раз он меня на них и выведет. Впрочем, в настоящее время мы уже не оказываем ему содействия в поисках. Мистеру Элдричу стали с каких-то пор поступать достаточно щекотливые вопросы от полиции. Это его беспокоит. Он был вынужден открыть новое досье, а у него, несмотря на любовь к бумаге, папок и без того многовато. Любит он эдак… по старинке.Коллектор, смакуя, раскатывал слова по языку и гортани.— А Дэниела Клэя ты ищешь?Собеседник лукаво улыбнулся.— А зачем мне, спрашивается, искать Дэниела Клэя? — с жеманной игривостью тона спросил он.— Потому что насилие претерпевали вверенные ему дети. Потому что информация, приведшая к тому насилию, вероятно, исходила от него.— Так ты полагаешь, что если его ищу я, то он должен быть однозначно виновен? А? Несмотря на твою ко мне неприязнь, ты все-таки, похоже, доверяешь моему суждению?Он прав. Осознание этого меня коробило, но правдивость слов Коллектора невозможно отрицать. Почему-то я считал, что если Клэй и впрямь виновен, то Коллектор как раз по этой причине пустится на его розыски.— Вопрос тот же: ты его ищешь?— Нет, — ответил Коллектор. — Не ищу.— Из-за того, что он не был причастен, или из-за того, что тебе уже известно, где он?— Какой ты! Это означало бы все раскрыть. Зачем мне проделывать за тебя всю твою работу?— Так что теперь?— Я хочу, чтобы ты оставил Элдрича в покое. Он не знает ничего, что составляло бы для тебя пользу, и не может ничего сказать даже при желании. Я хотел выразить сожаление по поводу того, что произошло между тобой и Мерриком. Добавлю лишь, что я здесь ни при чем. Наконец, я хотел тебе сказать, что в данном конкретном случае мы с тобой идем попутным курсом. Я желаю выявить этих людей. Узнать, кто они.— Зачем?— Чтобы иметь с ними дело.— Делами занимается суд.— Перед высшим судом отвечаю я.— Я не хочу препоручать их тебе.Собеседник пожал плечами:— Я терпелив. И умею ждать. Их души, так или иначе, обречены. Все остальное неважно, а важно единственно это.— Как ты сказал?Коллектор чертил на столешнице узоры, похожие на буквы некоего непостижимого алфавита.— Бывают грехи столь тяжкие и ужасные, что прощения совершившему их нет. Душа его утрачивается. Она возвращается к Тому, кто ее создал, чтобы Он распорядился ею по своему усмотрению. Остается лишь пустая оболочка, неприкаянное сознание без благодати и снисхождения.— Полая, — вырвалось у меня, и что-то в сумеречной мути будто откликнулось на произнесенное мной слово, как бывает собака откликается на кличку, брошенную незнакомцем.— Да, — кивнул Коллектор. — Слово как нельзя более уместное.Он огляделся, словно бы вбирая в себя бар и его сиюминутных обитателей, но на самом-то деле фокусируясь не на людях и предметах, а на пространствах меж ними, улавливая движение там, где должна быть лишь ровная тишина; на очертаниях без подлинной формы. Когда он заговорил снова, голос его был проникнут задумчивой грустинкой.— А даже и существуй эти вещи, кто бы их заметил? — спросил он. — Разве что брошенные отцами восприимчивые дети, в неизбывном страхе за своих матерей. Святые простаки да провидцы-юродивые, что чуют подобные вещи нутром. Но ты не из тех и не из других. — Глаза Коллектора лукаво мелькнули в мою сторону. — Как же ты видишь то, чего не видят другие? Будь я на твоем месте, меня бы эти вещи не на шутку тревожили.Он облизнул губы, но язык был сух и не дал им влаги. Местами они были в глубоких трещинах; поджившие рубцы смотрелись темнее свежих.— Полые, — повторил он, растягивая слово по слогам. — А вот ты полый человек, мистер Паркер? Ведь коли на то пошло, нищета с маетой ходят под руку четой. Для достойного кандидата в рядах всегда отыщется местечко. — Коллектор улыбнулся, при этом одна из трещин на нижней губе разошлась, и в рот ему, округлившись, скатилась рубиновая капелька. — А впрочем, нет, тебе недостает… духа, так что на эту роль больше сгодятся другие. Да узнаются они по плодам их.Он поднялся уходить, положив на стол двадцатку за коктейль (основной ингредиент, судя по запаху, бурбон «Джим Бим»), к которому за разговором и не притронулся.— Дадим-ка на лапку нашей прислужнице, — усмехнулся он. — В конце концов ты ведь чувствуешь, что она этого достойна.— А эти люди единственные, кого ты разыскиваешь? — внезапно спросил я. Хотелось знать, есть ли среди них и другие — может, и я в их числе.Коллектор бочком накренил голову — ну прямо сорока-воровка, углядевшая блеснувший на солнце предмет.— Я всегда в поиске, — сказал собеседник на это. — Сколько их еще ждут своей участи, и никого нельзя обойти вниманием. Ох, сколько их! — Он уже плавно отчаливал. — Может, свидимся снова, к добру или к худу. А сейчас мне пора, и мысль, что ты можешь невзначай цапнуть меня за пятку, вселяет легкое беспокойство. А вообще было бы лучше, если б мы изыскали какой-то способ ужиться в этом мире. Я уверен, что можно достичь какого-то компромисса. Заключить сделку.Он тронулся к двери, а за ним по стенам шлейфом повлеклись тени. Я различал их в зеркале белесыми мазками на черном, как видел когда-то лицо Джона Грейди — тоже в зеркале, — волком воющего над своим проклятием. Лишь когда дверь открылась и в нее на секунду протянулся желтый клин света, я заметил на противоположной лавке оставленный Коллектором конверт. Я его взял. Конверт был тонкий, незапечатанный. Открыв его, заглянул внутрь. Там лежала черно-белая фотография, которую я вынул и положил на стол в тот момент, когда дверь у меня за спиной закрылась, так что теперь лишь мигающие отсветы фонаря освещали фото моего дома, густеющие сверху облака и машину у дорожки, возле которой стояли двое: высокий и мощный, сурового вида темнокожий, а рядом улыбчивый растрепа пониже ростом.Фотографию я какое-то время пристально разглядывал, после чего упрятал обратно в конверт и сунул в карман куртки. Из дверей кухни появилась официантка, не замедлившая полоснуть меня заплаканными глазами. Бар я покинул, а заодно и Элдрича с его секретаршей и курганами старых бумаг, написанных на имя мертвых. Оставил их всех и больше не возвратился.В то время как я ехал на север, у Меррика были свои дела. Он приближался к дому Ребекки Клэй. Позднее, когда все завершится кровью и пальбой, его присутствие припомнит сосед, но пока Меррик шел незамеченным. У него вообще был дар при необходимости рассеивать внимание, сливаться с пейзажем. Он увидел двоих верзил в слонином грузовике, а также авто третьего, припаркованное позади дома. В авто никого не было, то есть человек, по всей видимости, находился внутри. В том, что с ним можно совладать, Меррик не сомневался, но поднимется шум, а это привлечет внимание остальных. Их тоже можно грохнуть, но риск чересчур велик.И Фрэнк решил отступить. Вместо этого он обзавелся новой машиной, выехав в ней на скорости из гаража летнего домика в Хиггинс-Бич, и проехал к складу обветшалого строительного участка возле Вестбрука, где застал в одиночестве за работой Джерри Лежера. Ему он сунул в рот ствол пистолета и проинформировал, что с выниманием оного Лежер должен будет выложить без утайки все, о чем они общались с женой насчет ее отца, а также все, что он знал или подозревал насчет событий, приведших к исчезновению Дэниела Клэя, иначе затылок будет снесен напрочь, со всеми волосами. Лежер был абсолютно уверен, что жить ему осталось всего ничего. И он во всех деталях — ложных и полуправдивых, надуманных и откровенно вымышленных — в красках поведал Меррику о своей шлюхе-жене. Была тут также и правда, что хуже любой лжи.Но ничего для себя полезного Меррик из рассказа не уяснил и бывшего мужа Ребекки Клэй убивать не стал, поскольку тот не дал ему для этого повода. Меррик уехал, оставив Лежера валяться в грязи плачущим от стыда и облегчения.А человек, что наблюдал за происходящим из лесополосы, все усвоил и начал делать звонки.Глава 28Я как раз ехал на север по Девяносто пятой, когда зазвучал мобильник. Звонил Луис. По возвращении в Скарборо он застал на дорожке к моему дому незнакомый автомобиль. Спустя пару звонков незнакомым он уже не был.— У тебя тут компания, — сообщил он.— Мы их знаем?— Нет. Если только ты не планировал напасть на Россию.— Сколько их?— Двое.— Где?— Прямо у двора расселись, внаглую. Слушай, а как будет по-русски «обходительность»?— Приглядывай за ними. Я отзвонюсь, как буду съезжать с Первой магистрали.Да, действительно, без вопросов эти люди отстать не могли. Не могли же они вот так запросто поступиться смертью Демаркьяна, ни о чем даже не расспросив. Надежда была лишь на то, что к моему приезду они уже уйдут.О русских, кроме как из газет и рассказанного когда-то Луисом, я знал немного. Был немного в курсе, что их позиции сильны в Калифорнии и Нью-Йорке и что каждая из этих группировок поддерживает связь со своими подельниками в Массачусетсе, Чикаго, Майами, Нью-Джерси и дюжине других штатов, а также со своими собратьями в России, — все это в рамках, по сути, гигантского преступного синдиката. Как и всякие разрозненные орды, структурированы они довольно хаотично, с рыхлой организацией — хотя, по общему мнению, это