Карен решает сделать вид, будто не заметила притворного смущения матери. — Нет еще. Но найдем, — добавляет она, думая, что не мешало бы придать голосу большую убедительность. — Как раз сейчас мы разбираемся в ее жизни. Может, ты что-нибудь расскажешь? Ты ведь обычно знала обо всем, что творилось в городе. — Не-ет, милая, сплетницей я никогда не была, — резко вставляет Элинор. — Я просто подумала, что ты долго здесь жила и знаешь почти что всех. Наверно, и родителей Сюзанны знала. — Конечно. Линдгрены всем были знакомы. Только ведь это не означает, что все их знали. Они держались чуточку особняком. Приехали-то из-за границы и… ну, ты сама знаешь, как оно бывает. — Из-за границы? Откуда же? — Из Швеции, кажется. Но мать Сюзанны приходилась внучкой Ветле Гроо, помнишь его? Хотя нет, помнить ты никак не можешь, но разговоры о нем наверняка слыхала; земли у него было много. И лес, и пастбища. Словом, они унаследовали все владения старика, так что в известном смысле были как бы здешними. Иначе бы их вовсе не приняли, не признали, ведь на что они жили, я так и не поняла. Во всяком случае, ни скота не имели, ни рыбу не ловили. — Зачем они вообще сюда приехали? — Ну, первые годы они жили на холмах, в усадьбе Луторп, если не ошибаюсь. Линдгрены не одни приехали, а целой компанией, решили попытать счастья тут у нас. Но остались только Линдгрены. Слова матери пробуждают далекое воспоминание. Молва о луторпской секте продолжала жить среди лангевикской ребятни. Замирая от восторга и страха, Карен в детстве слушала россказни ребят постарше о том, что некогда происходило там, на холмах, — тайные ритуалы, принесение детей в жертву богам. А самое жуткое: все в секте померли и стали привидениями. Сейчас, взрослая, она скорее удивилась. Господи, ну чем Лангевик мог привлечь каких-то “искателей счастья”? С чего бы кто-то вообще надумал добровольно сюда переехать? — Но все это произошло, когда мы еще жили на Ноорё, — говорит Элинор. — Когда мы перебрались в Лангевик, эти доморощенные крестьяне давным-давно бросили свою затею. Разумеется, думает Карен. Хотя она ощущает себя коренной жительницей Лангевика, это не вполне правда. Пока ей не исполнился год, семья жила на исхлестанном ветрами западном побережье Ноорё, где родился и вырос ее отец. Сама она ничего об этом времени не помнит; все, что ей известно, основано на рассказах матери. Когда Вальтер Эйкен как старший из сыновей унаследовал лангевикский дом деда и бабки по матери, его жена наконец увидела возможность навсегда покинуть ненавистное побережье. Элинор Эйкен, урожденная Вуд, дочка врача из Равенбю, не боялась испортить руки, занимаясь чисткой рыбы, или из вечера в вечер чинить порванные сети. Но вот с лицемерной смесью беззакония и религиозности обитателей Ноорё примириться не могла. Элинор законы не нарушала, святошей не была и хотела, чтобы дочка брала пример с нее. Если мужнина родня окажется на порядочном расстоянии, жизнь Элинор Эйкен решительно изменится к лучшему. Особенно со свекровью на расстоянии станет куда легче. И хотя на восточном побережье Хеймё тоже часто гостила суровая непогода, она не шла ни в какое сравнение с ненастьем на западном побережье северного Ноорё. Все это она изложила мужу, добавив, что если он теперь, когда есть шанс уехать, упорно хочет остаться на Ноорё, то пусть ищет себе другую жену. Может, Вальтер Эйкен поверил женину ультиматуму, может, сам хотел строить свою жизнь по-новому, — так или иначе, они перебрались в Лангевик. Шел 1972 год, Карен сравнялось три годика. И коммуна в усадьбе Луторп жила уже только в баснях местных ребятишек про привидения. Первые годы, прожитые семейством Линдгрен в Лангевике, прошли, стало быть, мимо них, но ведь ее мать все-таки может хоть что-нибудь рассказать о Сюзанне? Как бы в ответ на безмолвный вопрос Элинор добавляет: — Честно говоря, я плохо помню Сюзанну ребенком. Детвора здесь кишмя кишела, да и задумываться о ком-то из них было недосуг. Но памятуя о том, как здесь смотрели на ее родителей, могу себе представить, что приходилось ей нелегко. Ты наверняка знаешь об этом больше меня. Вы же ходили в одну школу. — Она на три года моложе меня и жила на другом конце городка, так что я помню ее весьма туманно. Ну а позднее, что ты помнишь о ней взрослой? — В общем-то мало что. Она рано съехала от родителей, ну а потом вышла за Смееда. В те годы я совсем ее не видела. Хотя разговоры слышала. — И что народ говорил? — Что повезло ей с замужеством, ясное дело. Завидовали большей частью. Но как говаривали в моей молодости: “Выйдешь за богача — дорого заплатишь”. Н-да, пожалуй, не мешает прислушаться к старинным поговоркам, — смеется Элинор. — Не то чтобы Харри ужас какой богач, я не это имела в виду. И мы не то чтобы планируем пожениться… Карен отмечает, что мать как-то занервничала, а секунду спустя вдруг умолкла, будто сообразив, что легкомысленный тон резко контрастирует с темой их разговора. — Потом она развелась и вернулась в Лангевик, и случилось это примерно в то же время, что и все другое… Нам своих бед хватало. Сама знаешь, — добавляет Элинор. Да, думает Карен. Мне ли не знать. 24 Когда они вновь собираются в комнате для совещаний, настроение у всех унылое. Накануне вечером Карен позвонила жене Йоханнисена и выяснила, что у него не инфаркт, а тяжелый спазм сосудов. Врачи назначили покой и лекарства. Сейчас он чувствует себя сравнительно хорошо, сообщила жена. Точь-в-точь как Харальд Стеен, только вот Йоханнисен минимум лет на двадцать моложе. Получасом раньше, когда она коротко доложила Вигго Хёугену, что Йоханнисен заболел и некоторое время пробудет на бюллетене, начальник полиции постарался напустить на себя еще более озабоченный вид, чем обычно. — Вот уж некстати так некстати, придется взять людей из других отделов. — Возможно, я обращусь к вам с такой просьбой, но не сейчас, в данный момент от лишнего народу пользы не будет. Она упорно отвергала робкие попытки Хёугена расширить следственную группу. И снова удивилась его уступчивости. — Что ж, в конце концов расследование ведете вы, Эйкен, вся ответственность на вас, — сказал он. Все объяснилось четверть часа спустя, когда к ней в отдел зашел пресс-секретарь Юхан Стольт. Пресс-конференция явно разочаровала обе стороны. После ознакомления с фактами и нескольких вопросов, которые остались без ответа, интерес журналистов к разговору с начальником полиции иссяк, и они резко раскритиковали его за то, что на пресс-конференцию не пригласили никого из оперативников. Недовольно ворча, представители СМИ покинули зал и разочарованно побросали свои посетительские бейджики на стол дежурного. Все это они могли бы узнать из пресс-релиза. В результате ни тебе обеда, ни информации. — В общем, будь готова, СМИ тебя в покое не оставят, — устало сказал Юхан Стольт. Она недоверчиво смотрела на него, и не только потому, что нынче он вырядился в двубортный пиджак из клетчатого твида. — Я? Хёуген же вполне четко сказал, что я вообще должна держать язык за зубами. — Ну, он передумал. Я постараюсь брать на себя все, что можно, поэтому нам надо поддерживать тесный контакт, чтобы говорить им одно и то же. Но если будут новые пресс-конференции, тебе придется выступить. У тебя есть опыт общения со СМИ? Сейчас начальник полиции удалился зализывать раны после неудачной пресс-конференции, но это временная передышка. Он меня заменит, думает Карен. Если мы не разберемся с этим делом по-быстрому, Вигго Хёуген поручит руководство расследованием кому-нибудь другому, а я стану козлом отпущения. Она останавливается на пороге комнаты совещаний, обводит взглядом стол, вокруг которого расселись сотрудники и пресс-секретарь. Несколько секунд медлит, потом проходит мимо стула на длинной стороне, где сидела вчера и сегодня утром. Моя ответственность, мое расследование, думает она, усаживаясь у торца. — Все на месте? — Она смотрит на собравшихся. — Корнелис, будь добр, закрой дверь. Корнелис Лоотс закрывает дверь и садится рядом с Астрид Нильсен. Оба с сосредоточенным вниманием глядят на Карен, а Карл Бьёркен занят кофейными стаканчиками и термосами. Сегодня на столе тоже стоит блюдо черствых бутербродов. На сей раз с бужениной и паприкой, отмечает Карен, с содроганием наблюдая, как Бьёркен наливает себе стаканчик водянистого кофе. Карен коротко сообщает все, что узнала от жены Эвальда Йоханнисена, и очень надеется, что на лице у нее никак не отражается облегчение, какое она испытывает оттого, что ей не придется иметь с ним дело в ходе расследования. — Я, конечно, буду на связи с женой Йоханнисена, она обещала информировать меня о его состоянии, но, если не возникнет срочной необходимости, оперируют его только завтра. — Может, пошлем ему цветы? — предлагает Астрид Нильсен. Карен беззвучно вздыхает: она-то почему об этом не подумала? — Хорошая мысль, вот и первое задание для Бьёрна Ланге, — быстро говорит она, кивнув Корнелису, который послушно делает пометку. — Проследи, чтобы он купил приличный букет и не забыл открытку, мы все на ней распишемся. Теперь она оборачивается к Юхану Стольту. Они договорились, что сегодня пресс-секретарь поприсутствует на совещании, но впредь — только в случае необходимости или решающего прорыва. — На пресс-конференции было что-нибудь, что нам следует знать? — спрашивает она. — Да, в общем, нет. Начальник полиции изложил факты, а больше рассказать было нечего. Затем, понятно, задавали вопросы, вполне ожидаемые: как все произошло, какое орудие использовано, считается ли Юнас Смеед подозреваемым, есть ли другие подозреваемые… — И что вы ответили? — спрашивает Карл Бьёркен. Юхан Стольт безнадежно вздыхает, улыбается: — Что мы, к сожалению, ответить не можем — тайна следствия. Но ведь журналистов это не остановит, они попытаются найти ответы другим путем. Я целый день звонил Смееду, хотел узнать, нагрянули к нему журналисты или нет, но так и не смог с ним связаться. Надо бы и дочь предупредить, если еще не успели. Но тут необходима осторожность, — добавляет Стольт. — Чтобы не подумали, будто мы затыкаем рот людям не из полиции. — С Юнасом я уже беседовала, — говорит Карен, — да он и без того знает правила игры. Дочь, правда, не предупредила, но она, кажется, вообще не больно разговорчива, не из тех, кто готов давать откровенные интервью. — А вдруг ей деньги нужны… — Что ж, помешать ей мы не можем. Но предупредить на всякий случай надо, ради ее же блага, чтобы уберечь девушку от травмы. Ведь если им вконец приспичит, они и засаду в подъезде устроят. Можешь послать ей эсэмэску, Карл? Сразу после совещания? Карл молча кивает. — Ладно, с этим все. А поскольку Эвальда нет, может быть, ты, Астрид, расскажешь о вашем визите в. — Карен заглядывает в свои записи, — ….центр обслуживания пожилого населения “Сульгорден”. Астрид Нильсен без запинки докладывает о встрече с тамошней начальницей, Гуниллой Муэн, которая сообщила, что Сюзанна Смеед около четырех лет работала в центре административным помощником и отвечала прежде всего за выплату заработной платы и обработку закупочных накладных. Насколько известно Гунилле Муэн, ранее Сюзанна работала секретарем в архитектурном бюро, но, когда бюро переехало в Великобританию, ей пришлось уволиться. Правда, в этом начальница была не вполне уверена, так как сама пришла в “Сульгорден” всего год назад и Сюзанна Смеед, как она выразилась, “досталась ей по наследству”. — У нас с Эвальдом сложилось впечатление, что Сюзанна определенно не вызывала у нее симпатии, хотя напрямую она ничего негативного не сказала, — рассказывает Астрид Нильсен. — Однако, услышав, что произошло, она явно испытала шок и потому вообще не могла сообщить ничего мало-мальски полезного. — Вы с кем-нибудь еще беседовали, помимо Гуниллы Муэн? — Да, с несколькими сотрудниками, но, судя по всему, они не очень-то общались с Сюзанной. Похоже, она держалась особняком, кто-то даже дал понять, что она считала себя “лучше других” и не хотела знаться с народом в отделах. С другой стороны, она вроде бы и с Гуниллой Муэн, и с остальным руководством тоже не общалась. Надо наведаться туда еще раз, думает Карен. Хоть кто-то в этом центре наверняка может что-нибудь рассказать о Сюзанне. Астрид сообщила факты — всё от истории поступления на работу до бюллетеней по болезни, но хорошо бы узнать и впечатления Йоханнисена от визита в “Сульгорден”. Пусть он гнида, однако еще и опытный полицейский, а притом большой хитрец, думает она и, поблагодарив Астрид, оборачивается к Корнелису Лоотсу: — Что нарыли криминалисты? — Насчет автомобиля Харальд Стеен, по всей видимости, прав. Стартер явно в плачевном состоянии, так что, вполне возможно, он и соцработница действительно слышали автомобиль Сюзанны Смеед. — О’кей, — говорит Карл. — Значит, Сюзанну убили в промежутке от примерно четверти девятого, когда ты, Карен, видела ее мимоездом, до без нескольких минут десяти, когда старикан Стеен услышал, как отъехала Сюзаннина машина. — Это вполне согласуется с выводами Брудаля, — кивает Карен. — Есть еще что-нибудь? — Она снова оборачивается к Корнелису Лоотсу; тот бросает беглый взгляд в свои записи, потом смотрит на нее: