— Не знаю, — бубню чуть слышно, комкая в руках салфетку. — Может пора достать голову из задницы, София? Как считаешь? — Знаешь что, — зло бросаю скомканную салфетку и беру следующую, — ты такой умный! А я только представлю, как легко они меня заменили, больше всего на свете хочется никогда не вспоминать ни о Рустаме, ни обо всех Айдаровых вместе взятых. Ожидаю, что Демид начнет продолжать язвить, но неожиданно он наклоняется над столом и ловит мои руки. — Понимаю, Сонь. Но это не решение проблемы. Это детский сад, а мы все взрослые люди. Ну вот как с ним вообще разговаривать? — Почему у меня не получается тебя послать, Ольшанский? — спрашиваю с горечью. Он криво улыбается одним уголком губ и гладит мои руки большими пальцами. — Потому что я вестник, добрый вестник. Кто ж таких посылает? Отнимаю руки, подцепляю вилкой кусочек помидора и кладу на индейку. — Не вижу ни одной доброй вести. — Ну например, кто тебе сказал, что тебя заменили? — Демид смотрит в упор, вместо ответа пожимаю плечами. — Разве Лизу не приняли в семью? Рустам утверждает, что он с ней не живет, но есть Руслан, Диана. Рус всегда был хорошим семьянином, уверена, что он любит племянника. — Это правда, — не спорит Демид, — вот только в семье Айдаровых этой дамочке места так и не нашлось. — Мне наплевать. — Не ври, Соня. Мы все прекрасно знаем, где ей самое место. Но Айдаровы не хотят, чтобы Амир рос на помойке. И это тот редкий случай, когда я с ними полностью согласен. — Что ты так за них топишь, Демид? — непонимающе смотрю на Ольшанского. — Что с тобой случилось? — Я хочу, чтобы у моей племянницы была семья, — он твердо выдерживает взгляд. — Ты уверена, что она не упрекнет тебя потом, что ты лишила ее отца, братьев и остальной родни? — Ты сейчас о себе? — решаю, что особо мне уже терять нечего. И чуть не падаю со стула, услышав резкое «Да». — Я много думал, если бы отец, моя мать и Ясмин повели себя иначе. Чтобы отец остался с матерью или чтобы они с Ясмин рассказали правду своим сыновьям. Отец ведь так меня и не признал, он для меня всего лишь опекун. Я знал правду, а Айдаровы нет. Оба. И в результате этого обмана мы стали врагами. Мне хочется заткнуть уши, спрятаться, только чтобы не слышать этот сухой, лишенных любых эмоций голос. Это все ужасно. Все так, как я думала. Вот только почему решение снова должна принимать я? — Я не знаю, Демид, — говорю совсем тихо, чтобы не разреветься. — Мне нужно подумать. — Ты спрашивала, почему я не женат, — он откидывается на спинку, и теперь передо мной привычный Демид. — А вот поэтому. Чтобы потом моя жена не могла манипулировать мною посредством ребенка. И чтобы мои дети не стали разменной монетой в чьей-то игре. Для всех будет лучше, если их просто не будет. Рустам Зачем я только бросал курить? Надоело сидеть в машине, и я выхожу размяться. Черт знает, сколько еще этот говнюк будет морочить голову моей Соне. Можно было бы конечно подловить его возле отеля, но я не хочу, чтобы об этом знала Соня. В конце концов, я ей обещал, что не буду ее преследовать. И обещание свое я держу. Да, я вынудил ее поехать со мной, но я был уверен, что она возьмет с собой дочку. Уже решил, где их поселю, даже няню начал подыскивать. У Ди спросил, у них есть приходящая почасово. Рус с женой когда вместе куда-то идут, Дамира на няньку оставляют. И на отдых ее с собой берут. Мать у нас по умолчанию занимается Амиром. Опираюсь о капот, рассматриваю темнеющее небо. Не думал, что Соня решится надолго оставить дочку, но эта упрямица выторговала право летать к ребенку на выходные. Ни за что бы не поверил, что моя рассудительная покладистая Соня на такое способна. Оказывается, я совсем ее не знал. Она способна еще и не на такое. Поэтому я уже больше часа дежурю возле дома Демида, выбешивая собственную охрану. Но я за это и плачу им деньги, так что пусть терпят. Ловлю себя на мысли, что больше не воспринимаю Ольшанского как соперника. Я и дятла того, Богдана, соперником не считаю, но Демида двигать было бы сложно. Это я признаю. Наконец, переулок разрезают ксеноновые лучи, и к дому подъезжает автомобиль. Из него выходят охранники, затем показывается братец. Он давно меня увидел и узнал, но этот заносчивый засранец делает вид, будто не отрывается от экрана телефона. Ладно, это мне надо, а не ему. — Демид, — зову громко, чтобы не притворился, будто не услышал. Нехотя поворачивается. — Ну что еще? Отталкиваюсь от капота и подхожу ближе. — Поговорить надо. — Говори. — Я хочу знать, насколько у нее серьезно с отцом ее дочери. Лицо Ольшанского как застывшее, ни одна эмоция не промелькнет. — А тебе зачем? Не лучший момент, чтобы посылать Демида, так что пока я держусь. — Надо, — отвечаю, упрямо стиснув зубы. Тот пожимает плечами, разворачивается к дому, и я сдаюсь. — Демид, — зову, — я хочу тебя нанять. — Я не занимаюсь слежкой, — отвечает этот высокомерный говнюк. — Найми детектива, если хочешь. — Мне нужна помощь, прошу, — с трудом цежу сквозь зубы. Ольшанский внимательно меня разглядывает, театрально вскидывает брови. — Ты пришел просить помощи, но ты просишь без уважения. Ты даже ни разу не назвал меня крестным отцом. — Да пошел ты на хер, клоун, — зло сплевываю на землю. Все-таки послал, не сдержался. Разворачиваюсь и иду к машине. Настроение полный отстой, жизнь по ходу тоже. Зато Ольшанский наоборот выглядит довольным. Ну, хоть кто-то… — Айдаров, — окликает меня Демид, и я сначала поддаюсь искушение вернуться, но быстро его подавляю. Демиду всегда нравилось нас дразнить, и мы ничего не могли поделать, всегда с Русом велись. Но он не унимается. — Рустам! Теперь моя очередь медленно оборачиваться с недовольным видом. — Чего тебе? — У нас с ней ничего не было. Ни разу. Я просто ей помогал, — Демид покачивается на носках, спрятав руки в карманах. — А тебя хотелось позлить. Наверное если бы я узнал тогда, я бы умер от счастья. А сейчас не то, чтобы все равно, но… Не так важно. Важнее, как будет сейчас. И все же я ему благодарен. — Спасибо, — сажусь в машину. Он кивает и идет к дому, охрана тянется следом. Не успеваю завести двигатель, как звонит телефон. Мама. Обычно с отчетом об Амире она звонит позже. — Да, мам, что-то срочное? — Сынок, — ее голос звучит озабоченно, если не сказать тревожно, — мне не нравится наш мальчик. Он снова сегодня был без аппетита, вялый, бледный, и синяки так и не проходят после лабиринта. У Дамира давно сошли, а тут… — Хорошо, мама, позвони Лизе, пусть завтра с утра его подготовит, я отвезу вас в больницу, — устало тру переносицу. Детские болячки это то, перед чем я каждый раз чувствую себя бессильным и бесполезным. А еще виноватым. Перед ним — всегда.