– Что? Ее мать даже не знала, как ей сказать. Ей казалось, что упоминание этого слова может принести в дом несчастье или что-то еще… Она не была суеверной дамой, но предпочитала быть осторожной и подстраховываться на всякий случай. – Что, мама? – Спиритическую доску! – Правда? Да ладно, это всего лишь игра, она продается в магазинах игрушек… – Мне все равно, где ее продают или откуда она у тебя. Я хочу, чтобы ты ее немедленно выбросила. Жанин фыркнула. Ей не хотелось вступать в спор, потому что она считала его просто смешным. Поэтому она застегнула молнию, взяла ключи с маленького крючка у двери и приготовилась уходить, но мать еще не закончила. – Это очень опасно. Ты сумасшедшая! Мы с твоим отцом всегда разрешали тебе делать все. Когда ты покрасила волосы в синий, я не наказала тебя, но думала, что ты навсегда убила качество своих волос… когда ты убежала на барселонскую ярмарку манги и не… – Ты собираешься снова об этом говорить? Снова? – Мы делаем все возможное, но ты избегаешь нас… Мы понимаем, что ты переживаешь не лучшие времена, но это просто… в конце концов мне придется тебя наказать. Жанин начала смеяться, забрав последнюю надежду у своей многострадальной матери, и ушла, оставив ее, как обычно, с невысказанными словами. Дверь в дом родителей Марио была пафосной и прекрасно объявляла людям, что это место для избранных и что бедным здесь не рады. Жанин была нерешительна во многих вопросах. Она может часами выбирать, какие носки надеть. Черт, это несправедливо. Я долго выбираю носки, потому что, когда ты носишь обезличенную униформу, это единственная одежда, которую ты можешь выбрать, которая хоть немного отличает тебя… Ну, вообще-то, это обязательный белый цвет, но, поскольку я не пользуюсь попоулярностью, никто и не заметит, что я играю с цветами, принтами, полосками… Они делают самые крутые носки, как я могу не колебаться? Она была очень нерешительной. Но когда у нее что-то было на уме, она обретала большие уверенность и самообладание, и то, что она планировала сделать, было для нее совершенно ясно. Это была единственная надежда. Ей было неприятно появляться в чужом доме без предупреждения. Но таковы уж импульсы, они не предупреждают заранее, и она просто следовала своим. Роскошную белую дверь с золотым молоточком в виде головы льва ей открыла латиноамериканка в традиционной форме горничной. И стук, и платье домработницы привели девушку в ужас. Вся эта показуха насторожила ее. Она не доверяла людям, которые выставляют напоказ свои деньги, и боялась, что родители Марио могут быть очень неприветливы. В коридоре она запаниковала. Она явилась в дом незнакомых людей, у нее не было ни сценария своей речи, ни стоящего аргумента… и пока девушка в униформе вела ее по коридору, полному разнообразных картин, она поняла, что у нее нет времени, чтобы придумать убедительный план. Представьте себе выражение лица той дамы, которая спокойно ела тарелку супа, когда к ней вошла девушка, осудившая ее покойного сына за жестокое обращение. Конечно, она тут же уронила ложку, но ничего не расплескала. Все было не так театрально. Она быстро встала, как будто ее застали за чем-то неправильным. Словно есть суп в этой стране совершенно незаконно. Мне стало страшно. У меня не было плана. Я более или менее знала, куда должен был зайти разговор, но не знала, с чего начать. Хорошо то, что, несмотря на отсутствие отрепетированной речи, я обладала нерастраченным актерским мастерством бывшей голливудской актрисы. Может, я немного и преувеличиваю, но волшебным образом мои глаза заслезились, как будто просто столкновение с ней лицом к лицу было для меня большой трагедией. Не знаю, потому ли, что она увидела мое изумленное лицо, или просто потому, что у нее были изысканные манеры, она пригласила меня сесть на один из этих ужасных диванов, обитых чем-то похожим на цветы, но более гнилыми и увядшими. Ужасные диваны, которые, вероятно, стоят больше, чем диплом юриста. Не помню точно, как проходил разговор. Она предложила мне воды, я приняла маленький стаканчик из ее рук, сказав, что прежде всего хочу выразить свои соболезнования и извиниться за ту жалобу. – Ты сделала то, что думала, или тебе сказали, что ты должна сделать. Теперь уже ничто не имеет значения… Дама была серьезной. Она сохраняла самообладание и сидела на стуле так прямо, что была похожа на одну из тех французских учительниц танцев в кино. Да, тех строгих, жестких, как и она. Жанин, которая не была очень организованной в своих аргументах, встала и передала письмо даме. – Что это? – Прочитайте… Это письмо, которое я получила через несколько дней после… через несколько дней после. Было очень трудно расшифровать, что происходит в голове у матери Марио. Она серьезно посмотрела на девушку, секунду смотрела на письмо, а затем снова на нее. Вы знаете персонажей, которые стреляют лазерными лучами из своих глаз? Как Циклоп из «Людей Икс». Ну, вроде того, он носит эти странные очки, которые скрывают его глаза и управляют его силой. Дама смотрела на меня без очков, поэтому сила ее взгляда была безудержной, глаза впивались в меня, словно ножи. Не знаю, смотрела ли она на меня с ненавистью, сомнением, жалостью, негодованием или со всем этим вместе, но я бы предпочла, чтобы она просто начала читать. Мать выдержала несколько секунд молчания и нарушила его, когда окликнула кого-то. – Дорис! Послышался торопливый стук сабо девушки. – Да, мэм? – Очки для чтения. – Одну минуту. Дорис поспешила уйти. Ей понадобилось тридцать секунд, за которые напряжение в большом зале можно было увидеть, почувствовать, разрезать ножницами… Для Жанин эти секунды были словно четыре часа. Девушка принесла женщине очки. Она надела их и немного отодвинула письмо от лица. Она начала читать, и примерно через три строки ее мимика и броня благородства и дистанции сломались, показав человечность матери, потерявшей сына-подростка. Она плакала. Она оставила письмо на столе. – Я не могу продолжать, это кажется слишком… слишком… личное? Что ты хочешь, дитя? Зачем ты пришла? – Прочитайте его, правда, пожалуйста… Жанин так и подмывало сказать что-то вроде «сделайте это для Марио», но она остановила себя. Это казалось слишком дешевым эмоциональным шантажом. А тому, что не было дорогим, не было места в этом особняке. – Я не хочу читать дальше. Если ты не возражаешь… Она подняла одну из своих рук, указывая в направлении выхода. – Дорис, девушка уходит! Жанин покорно встала. Она не могла заставить леди следовать своей гипотезе, но она могла заставить ее выслушать ее. Тогда она взяла письмо и, подойдя ближе, объяснила свою теорию. – Марио никогда бы так не поступил. Вы знаете это. – Дорис! Дорис снова вошла, немного растерянная и вытирая руки. – Проводи молодую леди до двери. – Послушайте меня, пожалуйста! Я не очень хорошо его знала… – Не зная его, ты разрушила его жизнь, девочка. Последняя фраза была словно выстрел в затылок. Но она не хотела вступать в абсурдный спор в защиту своих обстоятельств, ее задача была в другом. – Он бы этого не сделал! Не так… Мать резко встала, как будто диван вдруг загорелся, с прыжком, не свойственным человеку ее возраста. Ее глаза раскрылись шире, показав небесно-голубой цвет с другой планеты. Но как бы прекрасны они ни были, в них плескался гнев. – Что ты знаешь о моем сыне? Что? – Немного, но я знаю, что он никогда бы не покончил с собой. Особенно так. Чтобы так закончить… Я не верю в это. Вы можете верить мне или придерживаться другого взгляда, как все остальные, но Марио был убит. – Убирайся сейчас же, или я вызову полицию. У меня под столом есть кнопка, которая заставляет их приехать, без моего объяснения… Ты не знаешь, с кем играешь. – Позвоните в полицию, конечно, позвоните. И скажите, чтобы они подняли свои задницы. Они ничего не делают. Они отложили дело вашего сына, потому что им лень. Марио был убит. Разговор разогнался от нуля до сотни по шкале криков и повышенного тона. Дорис наблюдала за спором, как за игрой в пинг-понг, и попыталась взять девушку за руку, чтобы вывести ее, но ее «пожалуйста, пойдемте со мной» было полностью омрачено тоном произнесенных слов. – Тебе повезло, что мой муж в отъезде, иначе я бы влепила тебе пощечину прямо здесь… Жанин расслабилась, кивнула и пошла по коридору, оставив беспомощную леди, потерпевшую кораблекрушение в неконтролируемом море слез и надоедливых соплей. Но перед уходом она вернулась и из невинности и жажды абсолютной правды сказала: – Я просто хочу справедливости для вашего сына. Что случилось, то случилось. Мы не ладили, это правда. Но он был важен для меня, и я хочу, чтобы справедливость восторжествовала… Вы можете это понять? Мать Марио посмотрела на нее в последний раз, откинулась в кресле и ничего не сказала. Жанин снова почувствовала, что проиграла битву, и с достоинством покинула комнату. У двери Дорис на секунду остановила ее, взяв за руку. – Он был хорошим мальчиком. Я тоже не думаю, что он это сделал. Он был темпераментным, но у него было доброе сердце. Жанин кивнула и слабо улыбнулась, прежде чем уйти, благодарная тому, что хоть один человек, даже один, согласился с ней. Жаль, что доверие ей оказывает не тот человек. Жаль. Я попыталась, Марио. Я снова попыталась. Глава 7 – Я ухожу! – тихо проговорила Паула, закончив наливать воду из автомата в графин.