Занятия в первый день были похожи на легкие презентации, на которых кучка учителей без энтузиазма объясняли нам, насколько интересным будет курс, полный конспектов, которые я уже знала вдоль и поперек. Моя социальная жизнь не пострадала бы от этого шага вниз по социальной лестнице, но что касается учебы – я видела впереди бесплодные перспективы. Не хочу учиться. Ну, не то чтобы не хочу, просто эта система образования не для меня. Да, я решила сменить школу по многим причинам, но теперь, находясь далеко от Лас Энсинас, я понимала, что выбрала неверный путь. Что Паула имела в виду? Все просто. Очень просто. Весь предыдущий год она посвятила любовным интригам, симпатиям и отвержениям, не сосредотачиваясь ни на себе, ни на своих целях… Конечно, она не могла оставить ребенка, она никак не могла его оставить, но и не могла скрывать, что в жизни наступил застой, или делать вид, что ничего не произошло. Это было ясно как никогда. Она пришла домой со школы и торопливо усадила родителей в качели на крыльце, даже не сняв рюкзак. Если бы я не поторопилась, возможно, никогда бы не сказала этого, возможно, поезд бы навсегда ушел, а я бы проглотила слова и не объяснила свое чувство: «Мама, папа… я не хочу… не хочу больше учиться. Знаю, что для вас все это будет казаться бредом сумасшедшей, и знаю, что в течение нескольких месяцев была далека от статуса образцовой дочери. Но правда в том, что сейчас я чувствую себя уверенной, спокойной и способной принимать взвешенные решения». Родители посмотрели друг на друга, думая, что сейчас взорвется бомба: a) я хочу стать монахиней, я получила призыв от Господа; б) я хочу поехать на Форментеру, чтобы продавать шлепанцы; в) я собираюсь выйти замуж за человека, которому за пятьдесят. На самом деле, вариант «б» был не так уж далек от истины. «Думаю, что вы очень хорошо воспитали меня, вы верили в то, что я буду ответственной и взрослой, и я знаю, что может показаться, что это не так или что я не была такой, но я хочу уйти из школы… Не хочу больше учиться. У меня нет ощущения, что я чему-то научусь, а то, чему меня учат, мне не интересно. Чувствую… и, пожалуйста, не перебивайте меня. Вы всю жизнь оберегали меня, но теперь я чувствую, что должна научиться заботиться о себе самостоятельно. Мне нужно учиться, совершать ошибки, расти… Сейчас я будто бы… в застое. Это не из-за школы, это действительно не из-за нее, это из-за меня. Я хочу преодолевать какие-то сложности, ставить цели и мечтать, но сейчас у меня всего этого нет…. Если бы мне пришлось выбирать карьеру сейчас, я бы, честно говоря, не знала, что делать и что выбрать, а я не хочу, чтобы на меня давили. Возможно, в следующем году я захочу вернуться в школу. Но в этом году я хочу научиться другим вещам в жизни, другим вещам для себя… понять, кто я, черт возьми, такая. Извините за ругательство…» Родители глубоко вздохнули, и им не нужно было смотреть друг на друга, чтобы понять, что нужно ответить. Они не были слишком озабоченными ребенком родителями. Нет, они были вполне прогрессивными и довольно милыми, им было ясно, что ограничение свободы дочери приведет только к большим проблемам. Отец наклонился вперед, потер руки и заговорил ясным и твердым тоном, как взрослый человек говорит со взрослым, с равным ему: – Паула, если ты четко сформулировала свою позицию, мы тебя поддержим. Мы не хотим, чтобы наша дочь занималась тем, что не делает ее счастливой. И если ты считаешь, что сейчас не то время, чтобы продолжать учебу, посмотрим, что приготовила для тебя жизнь. Мать кивала при каждом слове и, потом добавила: – Мы любим тебя, дорогая. Я не хочу, мы не хотим, чтобы ты думала, что аборт… – она замялась, – это было нелегко, но главное, что ты здорова и что ты нам все рассказываешь. Мы здесь, чтобы сопровождать, помогать… И если ты не знаешь, что делать сейчас, не делай ничего. Но будь осторожна, ты не должна начинать работать над первым попавшимся делом… Мы не гонимся за деньгами, дорогая, и если ты хочешь учиться или подвергать себя работе… – Мне все равно, мама, – оборвала ее девочка. – Мне все равно, так или иначе… Я очень благодарна за образование, которое получила, за все-все, что вы мне дали. Но я хочу увидеть себя вне всего этого, увидеть, кто я без защиты. Знаю, что ты всегда рядом, как будто ты – страховочный мат, а я – артистка на трапеции… но я – артистка на трапеции, и хочу попробовать, хорошо? – Хорошо, – ответили родители. Именно в этот момент общения отца и дочери Паула официально перестала быть шестнадцатилетней студенткой и стала… шестнадцатилетней студенткой, жаждущей узнать, что делать со своей жизнью. После занятий Горка отправился на обед к Андреа, что стало уже привычным делом. Ее родителей не было дома, а кухарка не слишком задумывалась о голоде в разных частях света: она готовила для настоящего полка. Дом Андреа был впечатляющим: просторные комнаты открытой планировки с большим количеством окон, два бассейна на территории, при этом все выполнено со вкусом и в лучших традициях уютного семейного гнездышка. Смешение концепций, совсем не характерное для дизайнера интерьеров. Диван был старый, но очень удобный, он был так дорог родителям, что он не хотели его выбрасывать. После еды Андреа обычно притягивала своего парня к себе, прижималась к его телу, а затем они начинали целоваться так, как будто от этого зависела их жизнь. Поскольку дом был практически пуст, они не сдерживались, когда дело доходило до поцелуев. Они целовались часами, останавливались, тяжело дыша, но лишь для того, чтобы перевести дух и вернуться к поцелуям. Их языки слишком хорошо подходили друг другу… Рот Андреа всегда был влажным и свежим. Не как мята, а как только что собранная клубника из фруктового сада. Она двигала языком, словно изучая все его возможности. Сейчас я поворачиваю его, а сейчас я вставляю его дальше, сейчас я просто глажу им твои губы… и Горка приспосабливался к этому. Он тоже хорошо целовался, Паула может подтвердить это. Его способность быстро адаптироваться к предложенным движениям делала его отличником в искусстве поцелуев. Они могли целоваться часами, после чего он уплывал к себе домой на облаке блаженства и счастья. Но однажды сценарий их любовных игр принял новый оборот, и это изменило что-то в отношениях молодых людей. Андреа взяла его руку и поднесла ее к своей промежности, почти рефлекторно, словно следовала азбуке подростковых отношений. Он почувствовал влагу и жар на ее гениталиях и резко отстранился. Это было очень некрасиво на его месте – прервать такой чувственный момент, момент, который она инициировала. Это было все равно что войти в церковь с криками. Конфузно. Она посмотрела на него, он посмотрел на нее – и после трехсекундной паузы, которая для них была преувеличенно долгой, встал, засунул руку в брюки, поправил свою подавленную эрекцию и сказал: – Я ухожу. – Что? – ответила она в недоумении. – Эм… Мне нужно идти. – Ты уверен? – Да. – Но… Горка замешкался, словно собираясь сказать что-то еще, оглянулся, поцеловал свою девушку в щеку и вышел, словно вспомнив, что оставил включенным газ и что его дом может взорваться. ЧТО ПРОИЗОШЛО? Давайте подумаем… У меня не так много опыта с парнями, но я не вижу особой разницы между тем, чтобы немного подрочить друг другу или заняться настоящим сексом. Но, когда я говорю ЗАНЯТЬСЯ НАСТОЯЩИМ СЕКСОМ, я имею в виду именно это, и то, что я предлагала… давайте посмотрим. Я не предлагала ему сделать что-то странное, просто хотела, чтобы мы перешли на следующий уровень. О боже, может быть, я показалась ему девственницей, и он испугался. Я всегда думала, что Горка встречается со мной, потому что уважает меня. Я понимаю, что априори из-за своего образа выгляжу не очень сексуально… но это не значит, что я не хочу с ним переспать. Я ОЧЕНЬ ХОЧУ ПЕРЕСПАТЬ С НИМ, действительно с нетерпением жду этого. Он мне нравится. Он мой парень. И я не монахиня. Из того немногого, что я знаю о его предыдущих историях, он тоже парень не без греха… Тогда ПОЧЕМУ ОН УШЕЛ? Я, будучи параноиком, думала, что это моя вина, что, возможно, я плохо пахну или что у меня потекла тушь, создав эффект панды на моем лице, но нет… иногда со всем, что связано с моей… с частями моего тела, я становлюсь немного параноиком. Давайте попробую рассказать вам об этом, не показавшись сумасшедшей. Тело девушек, обнаженное тело девушек… имеет характерный запах. Ну, это все знают, не то чтобы я сейчас расшифровывала вам какой-то тайный шифр. Это нормально, что если вы принимаете душ утром, а потом идете в школу, занимаетесь физкультурой и не принимаете душ после, то… ваше тело имеет характерный запах. Да, я начала пугаться, думая, что запах моих интимных мест мог отпугнуть его. Но это полный абсурд, потому что потом я пошла в ванную, чтобы принять душ, и все было… в порядке. Так что же это было? Я ему нравлюсь, но… разве я ему не нравлюсь? Разве не нравлюсь? Да, нравлюсь… Он смотрит на меня с любовью, прикасается ко мне с любовью… Так почему же он не прикоснулся ко мне там, где я хотела? Конечно, я в недоумении и оставляю сообщение. Очень осторожно и не слишком откровенно, потому что не хочу создавать конфликт и заставлять его чувствовать себя странно. «Эй, красавчик, все в порядке? [смайлик улыбки с раскосыми глазами]» Печатает… Печатает… «Да, иду в спортзал». Ладно, он избегает темы, ведет себя нормально… Так что тоже буду вести себя нормально. Была бы я взрослее и круче, то осмелилась бы сказать: «Почему ты не захотел прикоснуться ко мне там?» или «Почему ты убежал из моего дома, как будто тебя укусил жук?» Но, поскольку я боюсь конфликта, а у нас все очень хорошо, молчу, ничего не говорю и превращаю все свое недоумение в сообщение в WhatsАpp, в котором пишу: «Хорошо, любимый! Отличной тренировки». Ставлю смайлик руки с бицепсами, лица с подмигиванием и еще один с улыбкой, который совсем не отражает сейчас моего настроения, потому что мне вовсе не хочется улыбаться. Верно и то, что говорить о таких вещах через сообщения как-то неправильно, лучше лицом к лицу. Завтра на перемене в классе поймаю его и, не придавая особого значения, скажу, что хочу перейти на следующий уровень. Да, это более зрелый подход. Я не собираюсь говорить: «ТЫ МЕНЯ НЕ ТРОГАЛ!» Но сниму напряжение и просто стану покладистой и милой и скажу: «Я хочу, чтобы мы сделали это, Горка». Кофейня Мелены была местом, которое можно описать одним отвратительным словом: «кукиш». Это говорю не я, а отзывы на «TripАdvisor». «Очень милое место, где можно выпить кофе за чтением или провести вторую половину дня с друзьями. Морковный торт немного суховат, но официантки внимательны и очень милы». «Уютно и привычно. Днем там много народу, но если вы придете в последнюю минуту, то здорово». «У них потрясающий выбор кофе, и, хотя иногда они работают немного медленно, потому что там всего две официантки, место классное». «Морковный торт похож на подошву ботинка». «У них есть wi-fi и хороший кофе». Что мы можем узнать из этих комментариев? Правду. Кофейня была симпатичной, дела шли хорошо, и многими моментами и Мелена, и ее мать Аманда были восхищены. Это было место с приятной атмосферой и морковным тортом, который, конечно, они вскорости убрали из меню. В тот понедельник, первый понедельник учебного года, Мелена ушла до закрытия, потому что хотела приготовить на ужин блюдо, рецепт которого увидела в интернете. Аманда осталась одна. Последний гость уже собирался уходить, а хозяйка поднимала стулья на столы, прежде чем подмести пол. Здесь все еще пахло свежесваренным кофе, несмотря на то, что кофемашина была давно выключена. Азусена, директор школы, наблюдала за происходящим со стороны, походя на призрак прошлого Рождества, наблюдающий за сценой. Было любопытно увидеть Аманду – эту элегантную, стройную, привлекательную даму – одетую в фартук и выжимающую швабру. Что-то в ее нынешнем выражении лица сильно отличалось от того, что было на обложках журналов. Сейчас на нем расцветало спокойствие… Даже если это звучит немного банально, Аманда излучала мир. Она остановилась на секунду, чтобы поправить хвост, сдерживающий ее золотистые волосы, и в этот момент зазвонил маленький колокольчик на двери. – Мы закрыты, – сказала она любезно. – Я знаю, – ответила Азусена. – Я пришла к вам. – Скажите мне, пожалуйста, что не для того, чтобы сфотографироваться и все такое? – Нет, нет, нет. – Просто некоторые люди действуют мне на нервы. Они, кажется, не понимают, что я теперь здесь работаю, – объяснила она, возвращаясь к работе. – Полагаю, вы привлекаете их внимание. Аманда смотрела на нее, ожидая продолжения разговора, и директор продолжила: – Я вижу, вы меня не помните. Ничего страшного, я немного изменилась, и мои волосы… – О, я не понимаю. – Я Азусена, директор Лас Энсинас. Аманда немного нервничала и оставила швабру лежать на стойке. – Моя дочь там больше не учится. Вы же не пришли сообщить мне о какой-то прошлогодней задолженности, верно?