Окаменевшая, Люба молчала. Дышать было трудно и больно. Голос пропал, из горла вырвались простуженный сип, клокотанье. – И ты молчал? – просипела Люба. – Если бы я… не спросила, ты бы молчал? Молчал до конца? До самого конечного конца этого месяца? Ты бы мне ничего не сказал? Просто уехал бы – и все? Я бы позвонила тебе, а там никого? В смысле – пусто? Он долго молчал. Наконец, ответил: – Молчал, потому что трус. Боялся. Сказать боялся, реакции твоей боялся. Всего боялся, понимаешь? Как в глаза тебе посмотрю. Что отвечу. Как объясню. Я трус и дерьмо, понимаешь? Вот скажи – зачем тебе трус и дерьмо? – И вправду – зачем? – усмехнулась она и медленно побрела по бульвару. Потом обернулась: – Только не догоняй меня, умоляю. А он, кажется, и не думал. Люба вернулась домой, не раздеваясь, легла на кровать и закрыла глаза. Заглянула мама: – Любаша, доченька, что с тобой? – Заболела, – просипела Люба, – мне надо поспать. Она и вправду уснула и спала долго, до самого утра. Слышала, как хлопнула входная дверь, значит, родители ушли на работу. Какое счастье, что она одна и что ничего не надо объяснять, а можно просто спать, спать или молча лежать с закрытыми глазами и думать о том, как она несчастна. Потому что все мужчины предатели. Даже ее замечательный Гриша. И еще – что больше никогда, ни за что и никому! Да-да, никогда, ни за что и никому она не поверит. Потому что если уж Гриша… Но еще надо выжить. И не умереть от тоски. Выжила. С Гришей она больше не виделась. Он приходил, оставлял под дверью цветы, писал письма, длинные и короткие, каялся, умолял простить его, писал, что она непременно приедет к нему, непременно, иначе ему не жить. Да, она приедет, и они поженятся! Потому что другой жены он не представляет. Потому что верней и надежней ее нет и не будет. Потому что он любит ее и будет любить. Решение об отъезде было принято задолго до их встречи, и вообще он ни при чем, решение принимали родители. И остаться в Москве он не может, его не оставят. Он уже говорил с Таней и Леней. «Там, дома, сейчас настоящий дурдом, то, что ты видела, – цветочки, а вот сейчас пошли ягодки! И, как назло, все и сразу: одна из двойняшек, Верка, попала в больницу, а следом за ней дедуля. Все разрываются, особенно Таня, и я не могу – понимаешь, не могу – сейчас их бросить, оставить без помощи». В общем, они собираются, совсем мало времени. Багаж, прививки, прощания с друзьями, куча бумаг – «ты даже не можешь представить!» Леня закопался в бумагах и в книгах, но ничего другого никто от него и не ожидал. Короче, все на Грише и Тане. А дальше были слова о любви. Так много слов, что Любе было смешно… Много слов и много обещаний: писать, звонить, вернуться за ней. Ничему Люба не верила. В день перед отъездом он стоял под ее окнами и кричал, что любит ее. К окну Люба не подошла. А весь следующий день просидела как раз у окна – они жили недалеко от Шереметьево – провожая глазами пролетающие самолеты. И ей казалось, что вот он, его самолет. Или нет, не его? Люба оказалась человеком сильным, железным. Собрала силы в кулак, выпрямила спину, вздернула голову и… Через восемь месяцев вышла замуж за Илью. А что, хорошая партия! Ей повезло. Так считали все, в том числе мама с папой. После разрыва с Гришей родители ее не пытали и в душу не лезли. Мечтали об одном – чтобы у Любочки, у их прекрасной девочки, у их белого ангела появился новый юноша. На плохого парня их дочь не позарится, наверняка будет хороший. Хотя и про Гришу этого, не к ночи будь помянут, Любаша тоже говорила восторженно. А что вышло? Страдания, слезы, бессонные ночи. Да, дочь все скрывала, но и они не слепые. Все видели: и заплаканные глаза, и сваливающиеся юбки. И слышали все: и плач по ночам, и как она ходит по комнате. И замечали проникающий из-под дверной щели свет ночника. «Бедная наша девочка! Испытать предательство в таком юном возрасте! Впрочем, кто из живущих не испытал разочарований в любви?» Когда на горизонте появился Илья, мама с папой обрадовались. Любаша повеселела, приходила домой с букетами, а на ее день рождения кавалер принес флакон французских духов. Правда, мама засомневалась, стоило ли принимать такой дорогой подарок, но папа дочь поддержал: не золото и не бриллианты, не машина и не квартира. Подумаешь – духи! А мама все сомневалась. Кстати, духи Любе не понравились – резкие, душные. И пользоваться она ими не стала. А Илье наврала, что на духи у нее аллергия. Он слишком быстро сделал ей предложение. Любовь с первого взгляда? Невозможность прожить без нее? Да нет, непохоже. Впрочем, это она молода, а он вполне созрел до законного брака. Двадцать семь, пора создавать семью. Илья Любе нравился: высокий, крепкий, солидный. Мужчина, а не пацан. Куда рядом с ним лохматому и тощему, носатому и нелепому Грише? Он хорошо одевался: американские джинсы, итальянские ботинки, кожаные куртки, дубленка. Люба ловила недоуменные и разочарованные взгляды – такой красавец и рядом такая обычная, невзрачная девица? А ведь ему стоит только свистнуть, и первые красавицы будут возле него. Вот она, жизненная несправедливость! Ухаживал Илья красиво. Водил в театры и кафе. У него имелись деньги. Любу это не волновало, но пойти в театр или посидеть в хорошем кафе было приятно. Но если бы ей предложили выбрать между театром и кафе с красивым и вальяжным Ильей и холодным, темным подъездом с лохматым и смешным Гришкой, она бы не задумывалась, какой сделать выбор. Она не была влюблена в Илью. Она по-прежнему любила своего нелепого предателя Гришу. – Замуж? – недоуменно переспросила она Илью. – А зачем? И вправду – зачем? Ей и так хорошо. Хорошо жить с родителями, хорошо встречаться с Ильей. Ей-богу, замуж не хочется! А с другой стороны… Она ненавидит его, этого Гришу! Ненавидит всем сердцем. Сколько боли он ей причинил, сколько страданий! Вот возьму и выйду! Назло! И до него наверняка эта новость дойдет – все в институте узнают, что его бывшая девушка вышла замуж! И донесут, напишут, он же со многими переписывается! Итак, решено. Она выйдет замуж. Чтобы ему было так же горько и больно, как ей. Этого она ему желает! И еще – Люба была уверена, что никогда и никого больше не полюбит. Тогда какая разница: Илья, не Илья? «Илья фактурный, – сказала мама, – умеет ухаживать, кавалер». «Умеет зарабатывать, что немаловажно, – вторил ей папа. – За ним будешь как за каменной стеной», – твердил он. Выходит, все правильно? Правильно, неправильно… По большому счету ей наплевать. «Странная она, – думал Илья. – Вернее, чудная». Таких у него еще не было. Скромница, тихоня, недотрога. Смешно! В наше время – и недотрога! Он был уверен, что таких давно нет. Невзрачная, но если немного косметики и наряд поярче, становится очень даже! Люба из тех незаметных и неприметных блондинок, которых в два счета можно приукрасить, нарисовать на лице что угодно, хоть женщину-вамп. Он где-то слышал, что такие лица любят фотографы и кинооператоры. Но ему женщина-вамп не нужна. Ему нужна жена, верная, преданная, послушная. Но не мямля и не пластилин, нет. В ней, в этой тихоне, чувствуется характер. Стальная пластина внутри. Люба из тех, кто не сломается ни при каких жизненных обстоятельствах – он это чувствует. Вперед не полезет, всегда будет чуть позади. Из деликатности. Муж на первом месте, она тихо сбоку. Незаметно, но очень ощутимо. Особенно в тяжелые дни. А кто сказал, что их не будет? Он в ней уверен, вот что главное. Она не пойдет на сторону, не предаст. Люба – жена. А еще ко всему этому прилагается хорошее воспитание. Люба готовит и печет, Люба чистюля. А как смотрит на него, как влюблена! Или ему кажется? У него же самомнение, как же! Да нет, влюблена. И все же чудачка: он целует ее, а она пытается отвернуться. Обнимает – она вырывается. Пытался расстегнуть ей пуговицы на платье – боже-боже! Гнев ее был страшен, вырвалась и убежала. Смешная. Ладно, он подождет. Вернее, с ней подождет, ему спешить некуда. Сексуальные порывы он удовлетворит, не сомневайтесь. Как только откроет записную книжку. А с ней, с Любашей, все будет так, как положено. По традиции: первая брачная ночь и все такое. Небось все будет без света и с закрытыми глазами, ха-ха. Нет, ну правда, смешно! Дура она. Страшная дура. Зачем согласилась? Нет, ничего в нем плохого, в этом Илье! А даже наоборот. Только она его ни капли не любит. Ни капли, ни капельки. Ей становится нехорошо, как только он до нее дотрагивается. Дурно становится, мутит, как при отравлении. Она закрывает глаза. И от поцелуев его плохо становится. Муторно. И от рук. Хотя руки очень красивые, не то что у Гришки – с обломанными ногтями. И губы красивые, и зубы. У Гришки зубы были смешные, кривые. И губы покусанные. От Ильи пахнет хорошим одеколоном. От Гришки пахло конфетами «Взлетные». Пока не поздно, надо все прекратить и отменить эту свадьбу! Извиниться, компенсировать расходы семье жениха и поставить жирную точку. Зачем она согласилась? Из мести? Чтобы предателю Грише кто-нибудь написал? А если никто не напишет? Просто поленится – тоже мне новость, масштаб – Люба Макеева выходит замуж! А если и напишет, почему она уверена, что Гришу это взволнует? Почему она уверена, что он ее не забыл? Что он все еще чувствует свою вину, вспоминает ее, тоскует по ней? Еще одно подтверждение что она глупа и наивна. Наверняка забыл. Давно забыл. Забыл и живет своей жизнью. Что там, в Америке, мало девиц? Люба, остановись. Конечно, родители разозлятся. Но поворчат, покричат, а потом простят и поймут, они замечательные. И все-таки стыдно ужасно. Она ведь разумная, а тут нате вам… И Илью жалко. За что ему? В отличие от Гриши он ни в чем перед ней не провинился. Илья хороший. Внимательный, добрый. Илья нравится родителям. Илья – надежный, вот что главное. А то, что она его не любит… Так что с того? Вот Гришу она любила. И где тот Гриша? И как он с ней обошелся? Он ее не хотел. Совсем не хотел. Вялая женщина, без огонька. Жена – да, но не любовница. Ладно, жену найти куда сложнее. С любовницами проблем нет. И свою сексуальную жизнь он как-нибудь да устроит. Свадьбу не отменили. Люба ни в чем не призналась. Виновата – плати сама. Ведь если сейчас объявить, что будет с мамой и папой, что будет с Ильей и его родителями? Страшно представить. Позор. Нет, так она поступить не может, не имеет права. Она перетерпит. А потом… Жизнь все расставит по своим местам. Или она, Люба, расставит. Но не сейчас. Сейчас у нее не хватит мужества. Свадьба была не роскошной, но, по выражению мамы, «очень приличной, а главное – не купеческой». Симпатичное кафе у метро, мамины пироги и кафешные салаты. Стол был на уровне, гостей в меру, никаких там посещений Красной площади – пошлость и банальность. Сфотографировались на Ленинских горах и поехали отмечать.