— Сейчас закончу и поговорим. Закончил он минут через пять. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Так, для начала принеси-ка мне кофе, деточка, — сказал он хмуро, вглядываясь в какой-то документ. Я вылупилась на Волкова, как будто бы у него вдруг выросла вторая голова. — Вы… что…вообще… себе позволяете?! Я вам тут не секретарша! — с возмущенным придыханием и едва ли не начиная ронять слезы, сказала я. — В мои обязанности не входит кофе вам приносить! Волков с ледяным спокойствием отложил бумагу, и так же хмуро пронаблюдал за мной, раскрасневшейся, дышащей тяжело и возмущенно, лишь затем добавил: — Ты в больнице, Соловьева. У меня через десять минут операция, которая продлится не меньше трех часов. Это просто моя просьба. Вот и всё. Я покраснела ещё гуще. Я всё-таки всё слишком близко принимаю к сердцу. Мда, кажется, ему действительно нужна помощница покондовее, чем я. — Прошу прощения, — пробормотала я, вставая из-за стола. — Я…Конечно… — У раковины в углу полка, там кружка и остальное, — сказал Волков. — Воду лучше в кулере бери. Я рассеянно поднялась со своего кресла и, теряясь в мыслях, направилась к бытовому уголку в кабинете. Он был совсем небольшой, но очень аккуратный, находился за ширмой. Так его и не заметишь сразу. Чистая раковина, маленький икейный буфет, островок с небольшим количеством утвари. Чайник здесь был, но он был убран вниз и отключен, поэтому за водой — ну да, только к кулеру. — Сколько ложек кофе? — спросила я. — Сахар нужен? — Две ложки, — ответил Волков. — И сахара тоже две. Кружка у Волкова была одна — видимо, самая любимая. Красивая, с травяными узорами и с волком, держащим во рту цветок. Волк для Волкова. Мило. Но чашка, правда, красивая. Я вышла из кабинета и направилась к кулеру. Любаша махнула мне и качнула головой, мол, ну как. Я ей показала чашку Волкова, и та закатила глаза, улыбаясь. Заварив кофе и по дороге растерянно размешивая сахар, я возвращалась в кабинет Дмитрия Романовича. Волков всё так же сидел за своим столом, но уже убирал бумаги в папку, собираясь идти готовиться к операции. Нет, сегодня не мой день! Я это поняла в следующую секунду после того, как прошла половину пути к столу Дмитрия Романовича с его же чашкой кофе. Вот оно! По закону всех неудачных первых дней на работах, я, конечно же, споткнулась и полетела. Я уткнулась рукой в стол, удерживая равновесие, чашка же в моей руке подпрыгнула в воздух, и всё её содержимое красивыми художественными брызгами полетело на стол Волкова и на все его бумаги. Слава Богу, не на него самого. Хотя белоснежному халату тоже досталось пару кофейных узоров. Волков, сидя на стуле, качнулся к стене и в ужасе уставился на то, что произошло. Я, зависнув перед его столом, на одной ноге и с вытянутой рукой, держащей чашку, взирала на то, что произошло с ещё большим ужасом, чем он. Но если Волков через секунду взял себя в руки и посмотрел на меня, не скрывая колоссального гнева в глазах, то я, пропищав извинения, лишь попятилась к своему столу, всё быстрее сжимаясь в комочек и покрываясь краской от корней волос до самых ключиц. — Это случайность… — только и смогла прошептать я. — Ума не приложу, как можно быть такой бестолочью, — рявкнул Волков, вскакивая со стула. Он взмахом руки, указал на стол. — Чёрт подери, у меня операция через две минуты, и что мне с этим теперь делать! — Я всё уберу, — пообещала я. — Ничего ты не уберешь, тут половину документов переделывать надо, — возмутился Волков. — Ты ещё более бестолковая, чем все остальные, даже, чем дурында Таня! Тьфу ты! Отправишься к Котовскому работать, как только он из отпуска выйдет, раз ты так Степановой понравилась. Ему всё равно помощница нужна, а мне здесь такие бестолочи не нужны. Так ей и скажу сейчас. — В конце концов, я вам не официантка! — в отчаянии крикнула я, ощущая, как сердце рвется на части. — И не для того меня сюда работать пригласили! Я заревела. Волков равнодушно приподнял бровь, глядя на меня. Закатив глаза в раздражении, он лишь сказал: — Если ты даже такой мелочи сделать не можешь, то чего от тебя ждать в большем. Он снял халат и кинул его в джутовую корзину за фикусом, снял с крючка запасной и переоделся. Я продолжала тихонько реветь, сидя на своем месте, и думая о том, за что мне всё это после всего, что я пережила. — Позовёшь уборщицу, заменишь все документы. Через два часа зайду и проверю. И хватит реветь. Волков вышел в коридор, я подхватила со стола блокнот и кинула в дверь. Тот с небывалой точностью пролетел туда, куда был направлен и с глухим звуком влетел в дверное полотно, после чего благополучно шлепнулся на пол. * * * Честно говоря, мне хотелось прямо сейчас взять и уйти. Просто сказать, что увольняюсь, закрыть за собой дверь клиники, оказаться на осенней улице и пойти домой. Но потом мне стало стыдно — как же я оставлю в таком виде стол и документы Волкова? У него и так операции сплошняком, а я ему еще все испортила с этими документами, на которые у него и так времени не было… Потому и помощника всё ему и искали. А второе… Я вдруг представила, как через месяц буду проходить мимо этой клиники, смотреть на неё и вспоминать этот день — буду ведь жалеть, не иначе… Что ж. Ладно. Пойду к девочкам в картотеку, попрошу помощи. Может, смогу как-то поправить то, что случилось. Но вот всё-таки насчет увольнения… Наверное, сделаю всё, и решусь уйти. Вряд ли я смогу работать с Волковым. За два часа мы с Оксанкой и Любой все привели в порядок. Документы девчонки по-быстрому заменили, я сбегала, проставила печати, собрала подписи. Волков зашел через два часа, он был в специальном халате и шапке, которые собирался сменить после короткого перерыва — это была форма для работы в операционной. Быстро все проверив, он остался весьма доволен тем, что я все успела поправить. Дав мне пару заданий по картотеке и договорам, он снова ушел. Через час пришел, и получил их выполненными в полном объеме, чем снова остался весьма доволен. До самого вечера Дмитрий Романович появляться больше не собирался. Он ушел, а я вдруг подумала о том, куда это интересно со своего рабочего места пропала Таня. Хорошо, конечно, что она мне мозги не выносит, но всё это странно. Я продолжила работать, занимаясь документами. И как раз, когда мой рабочий день начал подходить к концу в комнату вдруг ворвалась эта самая Таня. — Значит так, мышь ты серая, если ты удумала к Волкову подкатывать, то я тебе быстро кое-что пообламаю, поняла? — язвительно пропищала Таня тонким голоском, захлопывая за собой дверь и тыча в меня пальцем. — Он мой! У нас с ним любовь! Мы спим с ним, ясно? — Да пожалуйста, — ровно ответила я, складывая бумаги в папку. — А при чем тут я? Я сюда на работу пришла, и помимо работы меня здесь ничего не интересует. Таня взмахнула наманикюренным пальчиком. — Вот и отлично! Даже не думай! А то знаю я вас…Мышей! Я вдруг посмотрела на свои руки, и поняла, что внутри меня снова начинает сжиматься то старое, но ещё не зажившее страдание — эта липкая боль после всего пережитого. Это всё сейчас мне напомнило то, что было тогда. Я почувствовала, как ком из слез подкатывает к горлу. Нет. Я не смогу здесь работать. Не получится ничего. Ни с этой Таней, ни с Волковым, нет-нет. Ещё слишком мало времени прошло, а раны ещё не зажили. — Я должна уйти, — прошептала я, роняя слёзы прямо на папку. — Ну и уходи, — удивленно пожала плечами Таня, глядя на меня. — Кто держит? Дверь открылась, и в кабинет вошел Волков. — Ой-ой, Дмитрий Романович, — побледнев вдруг, залепетала Таня. — Ой, я вас так ждала — у меня очень важный вопрос. Вы уже всё, да? Освободились после операции? — Помолчи, а, — брякнул Волков, и Таня сразу примолкла. Дмитрий Романович посмотрел на меня. — Соловьева, ты закончила? Я уже совсем не сдерживала слёз. Хватит, и так всё понятно — не смогу я здесь работать. Пусть зарплата высокая, пусть престиж, пусть хоть что… Но я все ещё слишком разбита после того, что со мной произошло, чтобы терпеть всю эту гадость, всё это давление в этом лощёном серпентарии. Ничего не говоря, я быстро подхватила папки, с которыми как раз закончила и по которым с такой тщательностью разложила все бумаги, затем с грохотом водрузила их на стол к Волкову. Забрав свой мобильный телефон и пакетик с пропусками и какими-то брошюрами для новых работников, который я сразу собиралась выкинуть в урну, как только выйду из клиники, я развернулась и направилась к выходу из кабинета. Я прошла мимо ошеломленной Тани, затем мимо Волкова. В горле так скреблось, что я даже не удосужилась попрощаться с ним. Выйдя из кабинета, я со всей злости хлопнула дверью у всех на глазах. На меня вылупились все медработники, которые ещё оставались на этаже, заканчивая свои дела, но мне было плевать. Я уже решила, что уволюсь. Так что гори оно огнём. Хорошо, что хоть кружку свою не успела принести! Я уже шла по направлению к лифтам, когда услышала, как где-то сзади хлопнула дверь, и кто-то куда-то побежал. Через несколько секунд совершенно внущеапно меня крепко схватили за руку и развернули к себе. Я так растерялась, что даже не нашла в себе сил, чтобы сопротивляться. А когда увидела, кто это был, то и вовсе остолбенела. — Так, Соловьева, — не сдерживая легкой отдышки, обратился ко мне Волков. — Ты куда собралась? Он все ещё держал меня за руку — и мне казалось, что этот наш контакт какой-то словно бы электрический. Меня вдруг всколыхнуло. Это электричество словно стало разрядом, поступившим ко взрыву бомбы. — Что значит куда собралась? — спросила я, начиная реветь. — Я собралась, блин, домой. Я не в армии тут и не в тюрьме! У меня рабочий день закончился. Что-то дрогнуло в красивом лице Волкова. Он едва приподнял бровь, пронаблюдав за мной, но сказать ничего не сказал. — Что-то мне подсказывает, что ты этот свой рабочий день хочешь сделать последним здесь. — Вот точно, — буркнула я. — Угадали, Дмитрий Романович. Счастливо оставаться. Я вытянула руку из его хватки и, развернувшись, снова направилась к лифтам. Далеко я, конечно же, не ушла. Волков снова схватил меня за руку. — Вы прекратите меня всё время хватать или нет? — спросила я уже спокойнее. — Что вам нужно? — Идём-ка в мой кабинет, — сказал он, направляясь обратно и ведя меня за собой. На нас так таращились, что я уже почувствовала, как лицо начинает заливать краска. — И спокойно поговорим. — Таню вашу полоумную сначала выгоните оттуда, — сказала я в наглую. — Я не буду при ней разговаривать. — Я уже выгнал её. Погнал заявление на увольнение писать — достала она со своей любовной клеветой. Пусть Котовский сколько хочет обижается, я его бл… простите, баб, племянниц и кого ещё не буду тут одаривать работой и вниманием. Волков открыл дверь своего кабинета и указал мне на него. — Прошу.