Волков коротко посмотрел на меня, я на него. Я чуть улыбнулась, но моя улыбка осталась без ответа — как всегда, в принципе. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он вдруг, глядя куда-то вперед через прозрачный наклон лобового стекла. — Всё хорошо, — соврала я. — Спасибо. Чувствовала я себя ужасно. Он, конечно, видел это. День выдался тяжелым, и мне пришлось прикладывать немало усилий к тому, чтобы работа не пошла под откос. После разговора с Котовским Волков как-то и вовсе помрачнел, я даже под вечер пожалела, что согласилась на эти все подвозы. И пешком бы дошла. Только сейчас, сев в машину, поняла, что сил совсем нет. Честно говоря, я думала, что мы будем молчать всю недолгую дорогу от клиники до моего дома, но как только машина тронулась с места, Волков заговорил первым. — Варя, у тебя что-то случилось? Только не ври. Я промолчала, но удивилась, если честно. С чего это у него такие вопросы? И с чего бы мне отвечать ему. Я вдруг подумала, что раз уж он начальник, то интересуется со стороны того, что мое состояние может отразиться на работе. — Всё нормально. Почему вы спрашиваете? Волков не ответил, свернув на маленькую улочку, замедлил ход и повернулся ко мне. Пронзительный взгляд его синих глаз заставил меня сжаться — то ли от чувств, то ли от строгости. Я так и не поняла. — Котовский рассказал мне, что два года назад он был на практическом выезде в Солнечногорске… Я вздрогнула, даже дернулась, отодвигаясь к окну. — Что… — прошептала я, въедливо вглядываясь в лицо Волкова. — Что Вы хотите у меня узнать? Что? — Варя. — Волков остановил машину. — Он просто сказал, что был в Солнечногорске два года назад и, кажется, видел тебя в Центральном медицинском центре.… Ты же вроде там работала? — Да-да, работала, — начиная ощущать легкую нервную дрожь, ответила я. — Я работала там… Да. Не помню Котовского. Наверное, пересекались…Я в хирургии ведь работала тоже. Я трещала без умолку, опустив взгляд вниз, и даже не замечая, как глаза начинает щипать всё сильнее и сильнее, и слезы, такие крупные, солёные, даже горькие, начинают скользить по щекам. — Варя… — удрученно произнес Волков. Я подняла лицо, и поняла, что мы стоим у моего дома во дворе. Что вон там, прямо за вишней, виден мой подъезд. Я посмотрела на Дмитрия Романовича. Тот был хмурым, губы его были плотно сжаты — и весь он выглядел очень сурово, холодно, но в глазах я читала то ли боль, то ли сочувствие, сама не могла понять. Он вот сейчас назвал моё имя. Для чего? Позвал меня? Зачем? Чтобы сообщить, что мы приехали? Чтобы спросить что-то еще? Да, я была не в себе. Особенно сегодня. Вылететь с работы за это — меньше одной секунды, но это только сегодня, правда. Только сегодня я так расклеилась. Словно бы кто-то что-то подсыпал мне в воду с утра, и всё… Всё, хватит. — Вы знаете о том, что там произошло, в Солнечногорске? — спросила я ровно. — Два года назад? — Знаю, да, — ответил Волков. — Один из врачей… пытался убить свою девушку в квартире, которую они снимали. Совершить какой-то зверский ритуал или что-то такое. Я промолчала. Не могла говорить больше. Внутри все болело и рвалось на части. — Спасибо, что подвезли, Дмитрий Романович, — я схватилась за ручку двери. — Соловьева… Я закрыла глаза. — Я была этой девушкой. Меня спасли только потому, что соседка позвонила в дверь — она хотела спросить про свою кошку. Вот так, представляете? Просто вжух, и вот так — позвонила второй раз за весь год, что мы жили там. Жить мне хотелось, знаете. Очень хотелось. Я уже не помнила себя от боли, но в сознании была, у меня под ребром плавал нож, но мне каким-то чудом хватило сил закричать, — сказала я так, словно бы отвечала на судебном заседании. Немного помолчав, я продолжила. — Он сбежал. Его поймали потом, и упекли в психушку. Но я… — Я посмотрела на Волкова. — Я бы умерла, если бы не врач, который возился со мной двенадцать часов, не покладая рук. Волков отвернулся, упираясь хмурым взглядом куда-то за капли, ползущие по стеклу. Начался дождь. Небо стало не просто сумрачным, но каким-то страшно-холодным, темным, давящим. — Мне жаль, — тихо сказал он. Я покачала головой. — Мне жаль только, что я так и не узнала, кем он был, этот врач — он был проездом в этом… незабываемом теперь для меня Солнечногорске. — Я прикусила губу, побегала взглядом, рассматривая двор — спешащих в подъезды старушек, людей, открывающих зонтики, мрачный темнеющий от воды кирпич. Свет, зажигающийся в окнах. Он будто бы меня согревал. — Меня при первой возможности для перевода увезли в Москву, и дальше всё. Я больше не хотела возвращаться в ту страшную историю ни вопросами, ни мыслями, ни чем-либо ещё. Просто закрыла эту станицу, оставив всё в прошлом. И плевать мне на всю эту психотерапию. Я просто не могу. Мы молчали, наверное, ещё минут пять. Потом я нашла в себе силы повернуться к Волкову. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Вы теперь уволите меня? Он вдруг рассмеялся. — Ну, ты меня мнишь большим страшным волком, кажется? Я улыбнулась, и Волков вдруг протянул ко мне руку, уверенно так, без всяких сомнений, и оттер пальцами мои слезы со скул. Я замерла — от какого-то восторга, неожиданности. Мои глаза распахнулись, и сердце, кажется, готово было выпрыгнуть из груди. Его пальцы были шершавыми, сильными. Мне хотелось закрыть глаза и повернуться щекой к его ладони, прижаться к ней лицом. Но я вовремя себя остановила. — Я не уволю тебя, Варя, — сказал он вдруг серьезно. — Ты прекрасный работник, и замечательная девушка. И знай, у всех что-то где-то есть. Такое горе или боль, что сердце может разорваться, если долго за все эти горестные нити дергать. Знаешь, я четыре года прожил с женщиной, которая изменяла мне, ненавидела меня, качала из меня деньги, при этом считала лучшим мужчиной в своей жизни. Она хотела, чтобы я был ее эталонным, красивым, воспитанным и образованным мужем, известным врачом-светилой, пока она проводит время в борделях и сношается с садовником на соседской даче или с сантехником из нашего же домового ТСЖ. Ей хотелось надежный тыл для веселой и разгульной жизни, а я ненавидел только себя, зная, что когда-то согласился на её обалтывания о том, что мы будем прекрасной парой, семьей, родителями. Я предал себя в тот момент, когда женился на той, кого не любил и не хотел любить. Остальное — расплата. До сих пор расплачиваюсь, если честно. — У вас-то точно всё будет хорошо, Дмитрий Романович, — прошептала я. Он усмехнулся. — Почему это? — Потому что вы — хороший человек. Волков посмеялся. — А ты плохой, что ли? — Не знаю, — пожала плечами я. — Но вы спасаете людям жизни, и я уверена, что Бог вас не оставит. А я не могу так… Мое лечебное дело, которое я окончила в меде — это моя мечта, но я так и не смогла решиться стать настоящим врачом — кишка тонка, я слишком боюсь нанести людям вред. Все мы допускаем ошибки, я не прощу себе, если допущу. — Ты делаешь то, что можешь в меру своих сил, и ты тоже помогаешь, не меньше моего — все мы винтики одной системы. Выпадет один — рано или поздно где-то что-то пойдет не так, — сказал Волков серьезно. — А теперь иди, тебе надо выспаться и отдохнуть. Я вышла из машины и направилась к своему подъезду. Обернулась, уже когда домофон запищал об открытии двери. Белые фары горели в осеннем тумане, Дмитрий Романович смотрел на меня. Я почти не видела его красивого лица, но от всего сердца в эти странные минуты, мне хотелось, чтобы он пошел со мной, остался со мной в моей квартире… Остался со мной навсегда, чтобы я больше никогда не была одна. Ведь это незнакомое мне ощущение того, что он моя самая крепкая защита, не оставляло меня до сих пор. Мое сердце рвалось и болело. Но когда я смотрела в его синие глаза — я тонула в самом глубоком мире спокойствии. Я вошла в подъезд, в полутемный, сухой и пыльный, и все уличные звуки будто бы разом исчезли. Я закрыла глаза и улыбнулась. Большой, страшный волк… Я влюблена в Вас. Не отпускайте меня ни за что… Великолепная высотка, где приобрел себе недвижимое имущество Котовский, была построена совсем не так давно и была расположена недалеко от места, где некогда располагался кинотеатр «Алмаз», мой любимый, кстати, и, к сожалению, ныне снесенный под самое основание. Котовского, как мне казалось, больше подкупил лозунг «Живут же боги», нежели, чем всё остальное, хотя всё остальное как раз было весьма на высоте. Кроме этого лозунга. Внутридомовая территория была колоссально приятной — со всеми этими зонами отдыха, зеленым газончиком, прудиком, лавочками и изящными дорожками. Все идеально. Как и сами дома с блестящими от чистоты и лоска подъездами, с охраной, камерами, консьержами, стойкой информации и так далее. Мне всё это напоминало больницу или даже нашу клинику. В общем, красота красотой, все эти дома. Не считая только того, что район, в котором я прожил больше тридцати лет, превращали изо дня в день как будто бы совсем в другое место. Блестящие лоском подъезды, великолепные окна, огромные квартиры. У Котовского была холостяцкая квартира — двушка, дизайн-проект которой делала ему девушка, с которой он успел не раз переспать в этой же квартире. В любом случае, сделала она ему дизайн квартиры вполне себе на уровне. Кухня с монолитными панелями без ручек, как нынче было модно, квадрат света на потолке, навороченная встроенная техника, не менее навороченная сантехника. Кухня у него была объединена с гостиной, где часть была выделена под столовую — белый стол, голубые мягкие кресла высшего качества и дизайна, а там, у второго окна диваны из коричневой кожи, низкий столик из стекла и телевизор во всю стену. Котовский обожал вечеринки. Я бывал на одной из них, с которой мне с трудом удалось сбежать. После чего избегал приглашений на подобные мероприятия всеми своими силами. Квартира Егора так же отличалась двумя огромными санузлами, в одном из которых была ванная со стеклянной шторой. Про штору Котовский мне почему-то всё время задвигал, что эта вещь добавляет определенный шарм в сексуальные отношения с девушкой, которую плохо знаешь. Каждый раз я раздумывал над тем, что именно он имеет в виду, но звучало это его умозаключение как-то не очень. Во втором санузле у него была постирочная. Как по мне попрактичней шторы будет. Собственно, комнаты в его квартире заканчивались просторной спальней с огромной кроватью, гардеробным отделением и с панорамными окнами почти во всю стену. Вид, конечно, из окон был хорош, и сама квартира вызывала приятные ощущения, но моя малогабаритная по современным меркам, хотя и побольше площадью, чем двушка Котовского, четырешка в доме тридцатых годов мне всегда казалось куда уютнее, практичнее и лучше. Впрочем, Котовский меня не понимал. Хотя моя квартира, и ремонт, в который я вложил, надо сказать, немало денег его основательно поразили, когда он пришел ко мне в гости впервые, но он не уставал повторять о том, что старый и гнилой фонд с деревянными перекрытиями — дремучий век… а тут Олимп со всеми новоротами! Это вам не два угла для сравнения. Дизайн-проект мне, кстати, тоже делала весьма талантливая девушка, закончившая архитектурный. Только я с ней, в отличие от Котовского, спать не собирался. И дизайн, между тем, вышел тоже на весьма приличном уровне. — Дима, Дима! — обнимая меня в прихожей, заверещал Котовский. — Как давно не сидели! Кофе будешь? Или виски? — Я за рулем, Егор. — Ах, ну да, — поправляя свой щегольский халат, почесал подбородок Котовский. Он хитро улыбнулся. — Ты Варю подвозил? Я молча повесил пальто на крючок и посмотрел на Егора. — А что ты волком-то на меня смотришь, Дим? — обиженно развел руками Котовский. — Я просто спросил. Ты вообще можешь машину у меня оставить и пешком до дома дойти, так что и выпить… — Егор. Всё, — отрезал я, и направился в ванную. — Ты меня сюда для чего тащил? Ты же знаешь, что день сложный — для посиделок не самый удачный. Котовский помолчал, звякая в кухонной зоне посудой. — Да, — сказал он. — Я поговорить хотел. Я прошел мимо гостиной и сел на голубое кресло в столовой зоне. Котовский принес две чашки крепкого кофе, поставил одну передо мной и чуть прищурился. — Так говори, — ответил я, отпивая обжигающе горячего кофе. — Варя… Эта Варя ведь та самая Варя Соловьева из Солнечногорска, да? — спросил он то, чего я ожидал от него услышать.