Я молча кивнул. — И как это так вышло, что она вдруг здесь оказалась? — искренне удивляясь, спросил Егор. — Как раз ничего удивительного, — ответил я, делая ещё глоток кофе. — Ещё тогда в больнице, Иванова про её документы говорила, что она москвичка, мол, с Шаболовки. Я ещё подумал — надо же. Соседи. Она же работала в медицинском центре, там они и познакомились с этим…ублюдком. — Денисом, — почему-то поправил Котовский. — Тарасов Денис, кажется. — Совершенно не имеет значение его имя. — Котовский поджал губы на мои слова — вечно обижается на какую-то ерунду. — Кроме как зверюга и ублюдок, я его назвать никак не могу… — Дим, ну он же не в себе, — спокойно добавил Котовский. — Пациент. А тебя понесло…. Неравнодушен ты к Варе, всё-таки, а. Кольнуло. Где-то внутри кольнуло кошачьим коготком и дернуло. — Что, значит, неравнодушен? — буркнул я. — После всего того, что тогда произошло, конечно, неравнодушен — мне хочется ей помочь в себя прийти, Егор, она пострадала… А ты с чего это вдруг защищаешь того гада? Вот этого я как раз не пойму. Пациент он… — Так что насчет Вари? — как-то резковато спросил Егор. Но через минуту как будто бы пришел в себя. — Насчет вас с Варей? — Мы просто коллеги, — ответил я. — Не знаю, как уж так вышло. Но на всё воля Божья, раз Варя вновь появилась в нашей жизни. Она хороший работник. Хотя и ранимая очень девочка, но после всего и неудивительно, хотя, думаю, что она всегда такая… Пытаюсь научиться с ней работать — я для неё, конечно, жестковат манерой, а ранить ее лишний раз очень не хочется… ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Котовский помолчал. Я тоже говорить не торопился. И так уже растрещался. Хватит. Егор выглядел задумчивым. Он всё смотрел в свою чашку кофе, и всё никак словно бы не мог успокоиться. Такое ощущение, что голову ему теснили самые разные вопросы. — Ты скажешь ей? — спросил Котовский. Я пристально посмотрел на него. Мы почти сцепились взглядами, но я молчал. И он молчал тоже. — Нет, — наконец ответил я. — Она сказала, что ничего не успела узнать о враче, который её спас, хотя и очень хотела. А после того, как уехала в Москву поспешила всё забыть. Я не хочу ей напоминать об этом. — Ты сам не перестал об этом думать, правда ведь? Я усмехнулся. — Знаешь, со мной такое впервые было — мне до сих пор кажется, что ничего кошмарнее в жизни я не видел. Я замолчал, допил кофе и направился в прихожую. Надо было ехать домой, завтра операция. Прощаясь с Котовским, спускаясь вниз и уже садясь в машину, я всё думал об этом нашем разговоре. О том случае в Солнечногорске. У меня до сих пор перед глазами те страшные картины стояли, хотя уж я на своем веку успел повидать немало случаев, да и операции разные были. Но Варя… Варя стала первым случаем того, отчего моё сердце раскололось вдребезги на тысячи осколков. Я всё помнил… Всё до последней детальки, словно бы это было вчера. — Волкова сюда! Волкова быстро! — орал Котовский, расталкивая плечами людей в медицинской форме. — Здесь я Егор, здесь… — ругаясь на себя за свою нерасторопность я вошел в маленькую квартирку — ветхую, с закоптелыми потолками, старую, но чистую и довольно уютную. Она лежала на кухне. Я не мог сделать даже шага. Увидел её и словно бы врос в землю, хотя Котовский орал, как ненормальный, да и люди из скорой всё пихали меня в плечи. Она была как будто ненастоящей. Нарисованной, может быть. Тонкая, словно тростинка. В коротком белом платье в мелкий синий цветок с открытыми плечами и в луже крови… Господи, мне было впервые в жизни страшно от того, что я видел столько крови. Она была на полу маленькой шестиметровой кухни, везде, казалось — то расплывалась пятнами, то словно бы тянулась линиями, складываясь в какие-то узорные рисунки или знаки. Девушка, обычная девушка: темно-коричневые волосы, бледное лицо, прямой нос…. Волосы её слиплись, казались грязными, даже черными, глаза были прикрыты. А губы бледные, бескровные, как и все тело. Она показалась мне очень красивой, хотя и была совсем обычной по меркам большинства. Девушка была вся в ранах… Множество ран, ссадин, ушибов — боролась с ним, с этим ублюдком. А главные порезы те три: на шее, где-то на боку, кажется, не видно отсюда, и под ребром — та самая страшная, зияющая черной бездной. Там был нож. Они уже вытащили. Потеря крови была колоссальной. Спасти её — это очень-очень маленький шанс. Меня словно бы вышибло куда-то в реальность, я кинулся к девушке, подхватил тонкое, почти прозрачное запястье и, напряженно считая пульс, начал давать команды Котовскому. У нас очень мало времени. Но мы можем успеть. — Как зовут? — шепнул я Котовскому, уже когда были в больнице. — Варя. Соловьева Варвара Андреевна. Я закрыл глаза, устало вздыхая. Мерно пищала аппаратура, звенели инструменты. Как много работы, как много сил ей надо, чтобы выжить, чтобы вынести это… «Варя, Варечка… — думал я. — Не умирай». 3 Я сложила договора в идеально ровную пластиковую папку и убрала в нижнее отделение стола. Передам Оксане, пусть в бухгалтерию занесет. — Как всегда — ничего не изменилось, ни обслуживания нормального, ни отношения… — услышала я над ухом. Я всматривалась в строчки справочника с выписанными из клиники за последний месяц пациентами, и даже ещё не успела увидеть, кто это говорит. Но голос пренеприятный, женский, тягучий. — Девушка, вы вообще чего-нибудь видите вокруг, кроме своих бумажек-какашек? Я вскинула брови. Навык работы с клиентами — единственное, что было отточено во мне на все сто процентов, поэтому панцирь у меня был крепким, можно было даже не волноваться. Первое, что я заметила, что длинноногая и худая вся из себя блондинка лет тридцати, даже не удосужилась надеть бахилы. Второе — хамское обращение. Третье — лицо её, хотя и красивое, но сочилось таким знатным презрением, что я даже поёжилась. Блондинка была одета в высокие сапоги, короткое платье оливкового цвета, короткую кожанку. Волосы её были длиной до плеч, светлые, хорошо уложены. Лицо узкое с ярко подведенными зелеными глазами, курносым носиком и мягким изгибом губ. — Здравствуйте, — ответила я ровно. — Наденьте, пожалуйста, бахилы. И снимите, пожалуйста, верхнюю одежду — её можно сдать в гардеробную комнату на первом этаже или повесить на одну из вешалок, что стоят у того окна. У блондинки вытянулось лицо. — Ты вообще знаешь, с кем ты разговариваешь? — Будьте добры, соблюдайте дистанцию и правила этикета, иначе мне придется позвать заведующую отделением, и вы будете разговаривать с ней. Блондинка вдруг прищурилась. Она некоторое время вглядывалась в мое лицо, медленно, даже подробно осматривала, гуляя взглядом сверху вниз. — Ты Соловьева, — тихо выдохнула она. — Ах, ты же Соловьева! Я удивилась. Хотя я и носила бейджик, но мне показалось, что женщина узнала меня сама по себе. Как странно, уж я абсолютно точно её знать не могла. Эту бы я запомнила. — Я видела. Он подвозил тебя неделю назад, — она прищурилась, сверля меня ещё более въедливым взглядом. — Мой бывший муж. Волков. Вот оно что… — Она хлопнула себя по бокам, так, что её маленькая кожаная сумочка качнулась из стороны в сторону. Женщина возмущенно посмотрела куда-то в сторону и покачала головой. Как хорошо, что кроме Любаши и Оксаны в зале никого не было — клиенты были бы в шоке. — Вот оно что! Нашел себе шлюху на работе! — Эй! — возмущенно воскликнула я наравне с Оксаной и Любашей. — Вы выражения-то выбирайте! И нечего тут придумывать всякую ерунду! — Вы должно быть Арина Волкова? — спросила Оксанка, складывая руки на груди и угрожающе глядя на блондинку. — Не Волкова! — выпятив палец и размахивая рукой из стороны в сторону возмутилась Арина. — Я не ношу эту позорную фамилию уже больше года! Калинова! — От слова «кал», наверное? — съязвила Любаша, и мы с Оксанкой прыснули. — Как вы вообще имеете право называть фамилию многоуважаемого врача — позорной! — Да как ты, жиробаска, имеешь право меня с дерьмом смешивать! Скандал грозился превратиться в бурю. Из кабинетов уж начали выглядывать врачи, а мимо проходящие клиенты, то и дело застывали на лестнице, прислушиваясь к тому, что происходит. — Арина, — суровый голос Дмитрия Романовича заставил всех разом замолчать. Калинова обернулась и, увидев Волкова, с презрением и даже ненавистью сжала губы. — Вот и ты. — Ещё одно хамское слово по отношению к сотрудникам клиники или несоблюдение правил — ты уберешься отсюда очень быстро при помощи вызванной охраны. Я им, кстати, уже сообщил о нарушении спокойствия. А ещё не забывай — тут камеры в зале. Внесут в черный список — никто тебя сюда вообще больше никогда не пустит. Калинова буквально покраснела, желая разразиться самой гнусной тирадой. Я видела это по её лицу и её глазам, но строгий вид Волкова, строгий и спокойный, его суровый взгляд синих глаз заставил её взять себя в руки. Было, конечно, явно приложено колоссальное усилие, но… — Ненавижу тебя, Волков, — прошептала Калинова. — Ты зачем сюда пришла? Арина сложила руки на груди и стала в позу. — Верни мне то, что так до сих пор и не удосужился вернуть — коробку с моими вещами. — Ты с ума сошла? — спросил Волков холодно. — Какими вещами? Твои вещи давно были перевезены тобой в твою квартиру. — Моя фототехника! — зарычала Арина, нервно тряся кулаком. — Моя фототехника в коробке у тебя дома! На почте мне сказали, что отправили её обратно! — Я отправлял её тебе с адреса Котовского. С него и спрашивай. — И спрошу!