Такие артисты приводили зрителей в восторг. – Посмотрите на смешного негра! – визжали женщины. – Спой еще раз, черномазенький! Но отцу Хейзел это не нравилось. Когда выступали мужчины с черной краской на лице, его рот складывался в напряженную, прямую линию, а взгляд не отрывался от клавиш. – Твой папа – трус, Хейзи, – сказал он. – То, чем они занимаются – неправильно. Это отвратительно и не по-христиански. Если бы я был мужчиной, я бы уволился в знак протеста. Отец взял ее за руку. – Чем бы ты тогда занялся? – Это не важно, – вздохнул он. – Я – трус. Я поддерживаю эту чушь, чтобы платить по счетам. Помни, мы все – божьи дети. Будь смелее меня. Хейзел не могла представить себе ситуации, в которой ей понадобилось бы проявить смелость. Но уже очень скоро она вспомнит напутствие отца. Декабрь 1942 Первый свидетель – Я хочу вызвать своего первого свидетеля, – сказала Афродита судье. Арес кладет подушку на свою оголенную грудь. – Ты же не позовешь сюда смертных? – Держи себя в руках, – говорит ему богиня. – Ваша Честь? Вы позволите? Гефест размышляет: на что он соглашается? План побега? Попытка позвать на помощь? Но она зашла так далеко в своей истории. Ему любопытно, и он молча кивает. Она бросает взгляд на окно. По нему проносится яркий световой луч, и уже через секунду они слышат стук в дверь. – Заходи, – говорит Афродита. В номер заходит высокий мужчина в свободном полосатом костюме голубого цвета, гибкий и атлетичный. На нем яркий галстук цвета фуксии, бело-коричневые оксфорды и белая шляпа, надвинутая на лоб. Слишком много мужской красоты для одной комнаты. Вновь прибывший просто прекрасен. Греческий профиль, мускулистая фигура, золотистое сияние кожи. Он идеален. Молодой мужчина видит пленников, накрытых золотой сетью, и фыркает от смеха. – Даже не представляю, что у вас тут происходит, – он поднимает руки в воздух. – Но я вас не осуждаю. В конце концов, не я здесь судья, – юноша замечает в руках Гефеста судейский молоточек. Посмотрев на Афродиту, он приподнимает шляпу в приветственном жесте. – Добрый вечер, сестренка. – Добрый вечер, Аполлон, – отвечает богиня. – Закат сегодня особенно прекрасен. – Приятно, что ты заметила, – он прыгает на кровать, проверяя, насколько в матрасе упругие пружины. – Так что у вас происходит? – Трибунал ревнивого мужа, – объявляет Арес. – Его жена выбрала мужчину получше. – Тебе нужно окунуться в ледяную воду и прийти в себя, – вмешивается Гефест. – Она рассказывает историю, – говорит Арес Аполлону. – Чтобы объяснить, почему она выбирала меня. Почему Любовь любит Войну, так сказать. Он чувствует себя умным. Редкое явление за пределами поля боя. – Ты вообще слушал меня все это время? – огрызается Афродита. – Почему Любовь любит Войну? – эхом повторяет Аполлон. – Дело совсем не в этом, – протестует богиня, но Аполлон уже заинтригован. – Я просто без ума от Войны, – заявляет он. Арес морщит нос. – Что ж, это довольно неловкая ситуация… – Возможно, в другой раз, – говорит Аполлон с ленивой грацией. – Я не тебя имел в виду. – И Колизея не хватит, чтобы вместить самовлюбленность этих двоих, – бормочет Гефест. – Афина – вот кто в моем вкусе, – объясняет Аполлон. – Яростная, прекрасная, невероятная. Война, мудрость и ремесло. Мы были бы отличной парой. Изысканной и модной. Богемной, но приземленной. Только представьте, какие бы у нас были дети. – Забудь об этом, – говорит Афродита. – Афина не влюбится ни в тебя, ни в кого-либо еще. Поверь мне. – Я еще завоюю ее сердце, – отвечает Аполлон. – Но, возвращаясь к твоему вопросу, в чем притягательность Войны? Гефест стучит своим судейским молотком. – Вопрос отклонен. Меня это не интересует. Аполлон задумчиво потирает подбородок. – Взять, к примеру, чуму. Во время последней войны, моя так называемая «испанка»[8] стала настоящим триумфом. Она забрала вдвое больше душ, чем твоя «великая» война, Арес. – И ты этим гордишься? – изумляется Гефест. – Дело не в количестве трупов, бог вулканов, – говорит Аполлон. – Я имею в виду ужасающую красоту масштабной, разрушительной силы. Когда Посейдон сотрясает землю и цунами смывает в океан все прибрежные поселения – это стоящее зрелище. Признай, тебе понравилась трагедия, разыгравшаяся у подножия Везувия. Ты гордишься тем, что случилось в Помпеях. Гефест старательно изображает скромность. – Прошло уже две тысячи лет, а люди все еще говорят об этом. Аполлон пожимает плечами. – Мы – художники, – он призывает из воздуха блюдо с виноградом, финиками и сырами, съедает несколько кусочков, а затем обращается к Аресу. – Не говори, что ты не наслаждался Битвой на Сомме или при Вердене. Ты был пьян от крови, – Аполлон жестом указывает на блюдо с яствами. – Угостишься? – Ты – глупец, – говорит бог войны. – Я всего лишь хочу сказать, – Аполлон все еще жует, – что мой маленький вирус гриппа – микроскопическое и очень заразное произведение искусства, – он причмокивает губами. – В аннигиляции есть определенная je ne sais quoi[9]. За каждым из вас есть такой грешок, так что не читайте мне проповеди. – Я здесь ни при чем, – говорит Афродита. – Разрушение – не моя стезя. Боги-мужчины несколько секунд молча смотрят на нее, а затем в номере раздается их громкий хохот. Афродита поворачивается к ним спиной. – Нельзя забывать и о поэзии, – говорит Аполлон. – Это еще одна причина любить войну. Великая война рождает великие строки… К примеру, небезызвестные события, развернувшиеся у стен Трои. Вот, позвольте я продекламирую… – Нет! – прозвучали в унисон три божественных голоса. Аполлон выглядит искренне удивленным. – Не хотите? – Он создает из воздуха укулеле. – Что ж, будь я проклят. Но ведь есть еще музыка. Великая война разжигает музыкальный огонь, который охватывает весь мир. – Об этом мы и говорили, – замечает Афродита. Арес хмурится. – Неправда. – Аполлон, я призвала тебя для того, чтобы ты рассказал свою часть одной истории, – Афродита игнорирует слова бога войны. – Какой истории? Богиня бросает на него многозначительный взгляд. – Ах. Той истории.