Но этого не произошло. Хейзел испугалась: вдруг он все еще ждет объяснений по поводу ее родителей? Поэтому она сказала: – Мой папа всегда следит за тем, куда я хожу и с кем общаюсь, а мама боится всего на свете. Она постоянно рассказывает истории про чьих-то дочерей, которые влюбились в никудышных и опасных парней, и что произошло с ними потом. – Никудышных и опасных, – повторил Джеймс. Хейзел предупреждающе подняла руку. – Нет, прекрати сейчас же, – сказала она. – Ты ведь понимаешь, что я не это имела в виду. Он ухмыльнулся и признал, что просто ее поддразнил. – Папа предупреждал меня и насчет солдат, – призналась Хейзел. – И… я его понимаю. Он не хочет, чтобы мне было больно. Джеймс аккуратно провел большими пальцами по ее скулам. – Я никогда не причиню тебе боль, Хейзел Виндикотт. Она была готова поцеловать его сама. – Я знаю, – прошептала девушка. – Но ведь это не зависит от тебя. Никто из них не мог подобрать нужные слова, чтобы выразить все, что они не решались сказать. Наконец она пробормотала что-то о холоде и упомянула поезд. Они оторвались друг от друга, дошли до станции и сели в вагон. – В общем, – сказала Хейзел, возвращаясь к старому разговору. – Если бы я рассказала о тебе родителям, они бы настояли на встрече с тобой, начали бы приглядывать за нами, ограничивать время наших встреч. А мне было бы этого недостаточно, – она доверчиво посмотрела в его темные глаза. – У нас есть всего одна неделя. Я не хочу потратить ее впустую. Если бы в тот момент на них не смотрела любопытная пожилая леди на другой стороне вагона, Джеймс сжал бы Хейзел в объятиях. – Мне кажется, я могу рассказать тебе обо всем, – сказал он. – Думаю, я уже это сделал. И правда, и ложь. Он не мог сказать ей, что чувствует на самом деле. – Тогда почему ты еще меня не поцеловал? Все ее тело напряглось, как будто достаточное напряжение всех мышц позволило бы ей забрать эти слова обратно. Но Джеймс вмиг позабыл про назойливую старушку, обвил руку вокруг Хейзел и притянул ее ближе. – Не переживай, – сказал он. – Я и сам собирался тебя поцеловать. Его лицо было в нескольких дюймах от нее. Девушка глубоко вдохнула. И ничего не произошло. Если он пытался убить ее, отказывая в поцелуе, то у него определенно получалось. Хейзел попыталась казаться безразличной: – И сам собирался, да? Джеймс очень серьезно кивнул, но в его глазах пробежал озорной огонек. – Я жду подходящего момента, – сказал он. – С этим нельзя торопиться. – Вообще-то, – возразила Хейзел, – можно и поторопиться, если очень хочется. Он был так близко, что она могла рассмотреть текстуру его кожи и начинающую пробиваться щетину. Она видела его зубы – очень симпатичные – и очаровательные ямочки, когда он улыбнулся. – Я поцелую вас, мисс Виндикотт, если вы позволите, – сказал Джеймс. – На перроне Черинг-кросс в следующую субботу. Как раз перед моим отъездом во Францию. Я не была в восторге от этой идеи. Терпеть не могу промедлений. А вот Хейзел это понравилось. Она засмеялась, и при виде ее улыбки Джеймс еле удержался, чтобы не отказаться от ожидания. Он прижался к ней щекой, прямо как в тот вечер, когда они танцевали. – Я ценю, что ты предупредил меня заранее, – сказала девушка. – У меня будет шанс нарядиться для такого события. – Ты навсегда запомнишь этот поцелуй, – ответил он. – Я об этом позабочусь. Хейзел засмеялась ему в ухо. – Только не забудь об этом обещании. – Не забуду. Она нехотя отстранилась и посмотрела ему в глаза. – Просто из любопытства, – поинтересовалась девушка. – Почему именно в субботу? Чтобы мы выглядели как парочки на фотографиях из газет: солдат и его возлюбленная прощаются на перроне? Джеймс покачал головой. – Мне нужна причина для того, чтобы прийти на вокзал. Что-то, чего я ждал бы с нетерпением. Хейзел не поняла, что произошло в тот момент, но она почувствовала это всеми фибрами своей души. Арес, ты был тем мужчиной, что сидел в ряду за ними. Война, пытающаяся разлучить их своими холодными руками. – К тому же, – сказал Джеймс. – Если я поцелую тебя раньше, то могу вообще не сесть в поезд. Афродита Пытка – 25–26 ноября, 1917 Они попрощались. Это было пыткой. Хейзел вернулась домой, где ее уже ждали родители. Это было пыткой. Вместо того, чтобы злиться, они чувствовали себя преданными и разочарованными, что было намного хуже. Джеймс вернулся домой и узнал, что ему пришла телеграмма. Джеймс и Хейзел договорились встретиться на следующий день за ланчем. Ждать следующей встречи всю ночь и все утро было пыткой. Но это показалось мелочью, когда она прождала его в кафе до вечера, а он так и не пришел. Это было мелочью, по сравнению с тем, какие мучения испытывал Джеймс, смотря на серое лондонское небо через окно поезда, направляющегося в Дувр. Совсем скоро он сядет на корабль, приплывет в Булонь-Сюр-Мер, а оттуда – поездом поедет в Этапль, где располагался тренировочный лагерь экспедиционных войск. Это было сущей ерундой, по сравнению с отчаянием Хейзел, когда она получила письмо о том, что его призывают на службу раньше, чем планировалось. Премьер-министру Ллойду Джорджу и фельдмаршалу Хейгу требовалось срочно восполнить человеческие потери на фронте. И в военном бюро решили, что Джеймс Олдридж подойдет для этой цели не хуже, чем все остальные. Афродита Первая ночь – 26 ноября, 1917 В ту ночь между Хейзел и Джеймсом возникла невидимая связь. Может, она не заметна в масштабе земного шара, но, соединяя влюбленные сердца, она может пересечь даже Атлантический океан. Хейзел ходила по своей комнате из стороны в сторону, сжав фланелевую сорочку на груди. Она никак не могла согреться. С континента, из самой Франции, дул ледяной ветер. Он был достаточно холодным, чтобы девушка дрожала от холода в своей спальне, что уж говорить про солдата на корабле или в палатке. Она видела фотографии и даже фильмы, где английские солдаты маршировали, строй за строем. Впечатляющее зрелище, прекрасный образчик дисциплины и единообразия. Хейзел дрожала от осознания, что теперь одно из этих неподвижных лиц принадлежит ее Джеймсу. Его живой ум и горячее сердце теперь заперты в этой клетке цвета хаки. Его теплое тело, высокое и изящное, стало мишенью для немецких пуль. Она почувствовала бы хоть какое-то облегчение, если бы смогла разрыдаться. Выплакать все слезы и наконец заснуть. Это было лучше кома, застрявшего в горле, и свинцовой тяжести в желудке. Хейзел ходила по комнате из стороны в сторону. Пятница, суббота, воскресенье. Одни выходные. Только и всего. Целая жизнь, пролетевшая за три дня. Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница и субботний поцелуй – все было украдено. Если их сердца и души так переплелись за эти три дня – что произошло бы за неделю? О чем бы они успели поговорить? Какие общие воспоминания смогли бы создать? Что бы они смогли друг другу пообещать? Неужели все, что произошло, было сном, который забывается наутро?