Услышав это, она резко выпрямилась. – Ты знаешь, иногда мне и правда хочется быть там, – Хейзел увидела его удивленное лицо. – Я не имею в виду поле боя или траншеи. Думаю, я для этого не гожусь, – она улыбнулась. – В моей школе были девчонки, которые могли дать отпор кому угодно, только подойди. Но не я. И из меня выйдет ужасная медсестра. Вся эта кровь! Мне стало бы плохо прямо у хирургического стола. Джеймс едва не рассмеялся, но сдержался. – Но мне хочется чем-то помочь, а не сидеть дома и готовиться к прослушиванию, пока юноши умирают на чужой земле. Свет стал более приглушенным, а рев толпы сошел на нет, превратившись в тихое журчание. Джеймс наклонился к Хейзел и прошептал ей на ухо: – Сделать мир безопаснее для людей, которые готовятся к прослушиванию – хорошая причина для того, чтобы отправиться на войну. Если не станет музыки и искусства и вся красота исчезнет – что у нас останется? Он смотрел, как она широко открыла свои большие глаза с длинными ресницами. Эта красота никогда не исчезнет. В темном зале, освещенном только огнями сцены, их взгляды встретились. «Поцелуй ее. Давай». Музыканты начали настраивать инструменты. Чары разрушились. Конферансье поприветствовал зрителей и зачитал номера программы. Затем на сцену вышел дирижер – мистер Лэндон Рональд, и все музыканты оркестра поднялись. Альберт-холл наполнили аплодисменты, мистер Рональд поклонился, и оркестр занял свои места. Огромный зал погрузился в тишину. Началась музыка. Джеймс и Хейзел закрыли глаза, позволяя музыке унести все их мысли и сомнения. Звучная труба начала с торжественных аккордов. Деревянные духовые словно играли в догонялки, и их легкие, невесомые мелодии кружились по залу, как бабочки. Затем деревянные духовые и труба вместе. Марш и танец. Солдат и пианистка. Хейзел вдыхала пульсирующий звук, наполняя им легкие. Она загадала желание: «Пусть этот вечер никогда не заканчивается. Пусть музыка играет вечно». Джеймс и раньше бывал на концертах, но никогда не слышал ничего подобного. Музыка окружала его и проникала в каждую клетку тела. Каждый полутон: такой живой, такой чистый и мощный. Хейзел перевела взгляд на Джеймса и заметила, что он дышит в такт с мелодией. Она увидела слезы в его темных глазах. «Вот этот, – решила она в тот момент. – Этот юноша для меня». Вот и все, дело сделано. Афродита Концерт продолжается – 25 ноября, 1917 Мисс Адела Верне играла первое соло «Фантазии на венгерские народные темы» Франца Листа. С точки зрения Джеймса она играла так же мастерски, как пианисты-мужчины. Он надеялся, что Хейзел будет особенно интересно увидеть солирующую пианистку. Поймав взгляд Хейзел, он показал на сцену. – Тебе бы хотелось выступить перед таким большим залом? Она улыбнулась. – Ты уже задавал этот вопрос. Он наклонился ближе. – Платье какого цвета ты надела бы на сцену? Она как-то странно на него посмотрела. – Черное, конечно. Пианисты не могут одеваться так же, как оперные певцы. – Так значит, ты бы хотела выступить? – Я далеко не так талантлива, как тебе кажется, – Хейзел улыбнулась. – Я обычная девушка, такая же, как все. Просто я умею играть на пианино. Джеймс посмотрел на ее длинные, тонкие пальцы. – А после консерватории? Она пожала плечами. – Если я хочу выступать, мне придется закончить консерваторию, – в этом утверждении прозвучало очень много «если». – Мои родители тяжело работают и жертвуют слишком многим, чтобы я могла позволить себе репетитора, который нам не по карману. Она перевела взгляд на рояль, стоящий на сцене. – Они так в меня верят. Я обязана им всем, что у меня есть и когда-либо будет. Джеймс не мог понять, почему она так противится идее выступать на сцене, поэтому ничего не сказал. Несколько секунд Хейзел раздумывала. – Если бы я могла прийти сюда ночью, – сказала она. – Включить только один прожектор, направить его на рояль и играть для темноты. Это было бы замечательно. Джеймс с интересом посмотрел на нее. – В одиночестве? Она кивнула. – Представь, как романтично было бы играть в темноте, только для этого пустого зала, который слышал и видел так много, – Хейзел потерла руки. – У меня от одних мыслей идут мурашки. – Но почему без зрителей? Мистер Лэндон Рональд снова поклонился, и зал взорвался аплодисментами. – Люди только мешают. Джеймс понизил голос, потому что дирижер вновь взмахнул палочкой. – Тогда представь, что я – не люди, – сказал он. – Потому что я обязательно пришел бы на твое ночное выступление. Она сжала его ладонь. – Посмотрим. Оркестр исполнял одну композицию за другой. Дворжак, и Алькан, и Падеревский, и Сен-Санс. Некоторым зрителям могло показаться, что концерт длится слишком долго, но только не Джеймсу с Хейзел. В конце они поаплодировали оркестру вместе с остальными и, задержавшись в зале, насколько это допускали приличия, вышли навстречу холодному сумеречному воздуху. – Выпьем по чашечке чая? – спросил Джеймс. Хейзел грустно покачала головой. – Не стоит. Я… эмм… не сказала родителям, куда я ушла. От удивления у Джеймса открылся рот. – Ты… что? Девушка стыдливо опустила голову. – Я обязательно им скажу. Просто я еще не придумала, как это сделать, – она подняла взгляд на Джеймса. – Они очень милые. Не могу поверить, что я так с ними поступаю. Думаю, ты им понравишься. – Спасибо, – засмеялся он. – Хочешь сказать, что я – на любителя? Сначала нужно привыкнуть, да? Она покраснела и пихнула его локтем в ребра. – Прекратить что? – Подшучивать надо мной. Джеймс остановился и повернулся к Хейзел. Она поежилась от холода, и он инстинктивно потянулся к ее лицу, чтобы согреть. «ЦЕЛУЙ ЕЕ». Хейзел задержала дыхание. Его карие глаза были такими красивыми. Теперь он точно ее поцелует.