– О господи… – простонал Соломон, по-прежнему отказываясь верить. – Служитель церкви! – Он знал, где лежит ключ от цепей мальчика, – констатировал Блэквуд. Огонек свечи лизнул белое одеяние, ткань моментально вспыхнула. – Ты что творишь? – испугался Соломон. Блэквуд швырнул горящую мантию на стол. Сера мгновенно занялась, запылала синим пламенем, каморку наполнил «аромат» тухлых яиц. – Вся церковь сгорит дотла! – ужаснулся Соломон. – Разумеется. Огонь уже переметнулся на пол. – Это поджог! – негодовал Соломон, бессильный помешать стихии. От вони было не продохнуть. Не сговариваясь, они поспешили прочь из каморки. Эрл на ходу составлял план действий. Вызвать пожарных. Аккуратно допросить Эпперта, не привлекая внимания митингующих. Арестовать Хьюго Блэквуда. Не допустить кровопролития. В церковном зале они наткнулись на пастора с серебряной проседью в смоляных волосах. – Как вы посмели! – загремел он. – По какому праву? Соломон угрожающе ткнул в него пальцем и возвысил голос: – Покайтесь в своих злодеяниях! – Ко мне приходят за покаянием, а не наоборот, – возразил Эпперт, останавливаясь перед алтарем. – Сознайтесь, иначе, клянусь Богом, я отдам вас на растерзание толпе. Эпперт покосился на Блэквуда, тенью маячившего за спиной агента: – Кто этот человек? Вы оба, прочь из церкви! Не смейте осквернять своим присутствием храм Божий! Матушка, зови шерифа! Только сейчас Соломон заметил странную тишину. Музыка на хорах смолкла. Но Соломона обуяли безудержный гнев, ненависть к тому, кто скрывался под личиной священнослужителя. – Вы говорили, что Вернон Джамус был лучшим учеником воскресной школы. «Он был лучше всех нас» – ваши слова, верно? Эпперт растерялся от яростного напора: – Так и есть. – Вы заподозрили в его болезни происки дьявола. Сказали, сам дьявол приложил к этому руку. И ведь не соврали! Из ризницы потянуло дымом и запахом тухлых яиц. Эпперт принюхался: – Пожар? Господи, что вы наделали?! – Нет, что вы наделали! – взревел Соломон, хватая священника за воротник. Эпперт решил держаться до последнего. – Я пытался ему помочь! – Вы осквернили ангела, чистую душу, – вмешался Блэквуд. – Использовали его в качестве проводника, посредника, чтобы осуществить свою месть… Через него вы надеялись пробудить призраков рабов, чья кровь и страдания легли в основу церкви. Вернон Джамус – лишь пешка, инструмент в обряде черной магии. Собственно, как и вы. Блэквуд поднес раскрытую ладонь к лицу пастора и поманил его пальцем. Соломон в растерянности наблюдал за происходящим. Блэквуд шепотом зачитал заклинание на латыни. Веки Эпперта затрепыхались, зрачки расширились и закатились. Он обмяк и начал оседать на пол, удерживаемый лишь рукой агента. Соломон подхватил безвольное тело и пристроил между рядами. – Какого дьявола?.. – начал он, выпрямляясь. – Что вы с ним сотворили? Блэквуд устремил взгляд на хоры. Обычно органисты сидят спиной к пастве, а сам инструмент с восходящими по высоте трубами обращен к алтарю. Здесь же орган был повернут к залу и полностью скрывал музыканта. Внезапно на верхней площадке возникла исполнительница. Она точно плыла по лестнице, разделенной на два пролета – левый и правый. В противоположность пастору короткие седые волосы женщины украшала единственная смоляная прядь. Матушка оказалась женой Эпперта, максимум на пару лет старше, а может, и вовсе ровесница. Бордовое одеяние до колен кроем разительно отличалось от белой мантии, обнаруженной в каморке за алтарем. Церковь стремительно наполнялась запахом тухлятины, в воздухе роем мух кружил пепел. Супруга пастора двигалась как автомат, словно чьи-то незримые руки толкали ее вперед. Голова свесилась на грудь, – казалось, женщина спит. Блэквуд достал из кармана кожаный сверток и развернул его на скамье. Матушка тем временем спустилась вниз, к последним рядам, балансируя на кончиках пальцев, как балерина. Руки безвольно вытянуты по швам, ступни в сандалиях неестественно изогнуты. Блэквуд шагнул на середину прохода и замер в десяти футах от матушки. – Не смотри ей в глаза, – предупредил он Соломона. Женщина вздернула подбородок. Соломон уставился на нее как завороженный, не в силах отвести взгляд от молочно-белых глаз. Если матушка и была слепой, то обладала поистине необъяснимым шестым чувством, поскольку оба ее бельма обратились к Блэквуду. Она открыла рот, но англичанин ее опередил: – Non butto la cenere… – Я разбрасываю не прах… – Ma butto il corpo e l’anima Abdiel… – А тело и душу Абдиэля… – Che non n’abbia più pace… – Да не обретет он никогда ни покоя, ни счастья. Не прерывая заклинания, Блэквуд полез в мешочек и на манер сеятеля принялся разбрасывать невесомый порошок. Крупицы парили в воздухе, подбираясь к матушке, застывшей соляным столбом при первых звуках голоса Блэквуда. Соприкоснувшись с женщиной, порошок обратился в дым. Дымовая завеса поглотила ее и столбом взметнулась к потолку. Очертания матушки не изменились, но сквозь них проступил призрачный силуэт, втрое выше и массивнее. На фантоме развевалась тонкая, словно сотканная из тумана сорочка. Демон, вселившийся в жену священника – именно так рассудил Соломон, таращась на исполинскую фигуру, – перебирал руками, точно пловец в вязком болоте, черные волосы струились по плечам и темной аурой обрамляли лицо. Черты искажены тревогой или агонией. Хьюго! – Раздалось вдруг не из завесы, а из воздуха вокруг Соломона. Темнокожую, разменявшую пятый десяток матушку заслонил гигантский образ белой женщины едва ли за тридцать, с перекошенным от боли лицом. Услышав свое имя, Блэквуд замер, всматриваясь в истерзанную красавицу. Сколько горя, отчаяния промелькнуло в его глазах! Загипнотизированный зрелищем, Соломон чуть не опоздал. Повинуясь чужой воле, пастор Эпперт поднялся с пола и попытался накинуться на Блэквуда со спины. Соломон крепко ухватил крупного мужчину под мышки и поволок прочь. Блэквуд возобновил ритуал: звучали все новые заклинания, под сводами клубился дым. Упираясь коленом в спину священника, Соломон заметил, как на глазах у изумленного фантома пепел складывается в гигантскую ворону. Серая птица обрушилась на призрака, поглотила его и… рассыпалась золой. Исполинская фигура померкла и вскоре исчезла без следа. Матушка лишилась сознания и рухнула навзничь. Блэквуд опустил руки, словно дирижер, отыгравший безумную симфонию. Эпперт пошевелился, застонал. Соломон ослабил захват и попятился, стараясь заглянуть священнику в глаза. Пастор изумленно озирался по сторонам, как будто пробудившись после долгого сна. – Как я здесь очутился? Кто вы? Блэквуд, собрав свои таинственные принадлежности, склонился над распростертой женщиной в бордовом одеянии и помог ей подняться. Тело матушки содрогалось в рвотных позывах, ее лихорадило. Сквозь бельма обозначились зрачки, радужка покраснела по краям, веки судорожно подергивались. С седых волос сыпалась сажа. Соломон выволок пастора в проход. Заметив жену, Эпперт, шатаясь, бросился к ней: – Матушка! Внезапно тишину разорвал гневный вопль. Соломон обернулся, готовый увидеть монстра или очередное потустороннее существо. Из ризницы вырывалось пламя; на присутствующих повеяло копотью и жаром, тонкая перегородка перед алтарем обуглилась, почернела, не в силах выдержать натиск огня; пламя молниеносно перекинулось на крест. На пороге столпилась черная паства с криком: – Пожар! Горим!