Обычно – на самом деле, каждый раз до этого – любой скандал, который случался у нас с ним за эти годы, рассеивался, словно по волшебству, к следующему утру, и мы начинали все по новой. Новый день, новый мир, все хорошо. Этот раз был другим. Обычно в субботу утром Титус спускался в кухню в половине восьмого или в восемь, уже приняв душ и одевшись, и в течение часа занимался учебой. «Как день начнешь, так его и проведешь» – такой девиз привил ему Мэттью. Большую часть нашей семейной жизни я думал, как умно это было – обеспечить, чтобы первым привычным делом Титуса в субботу были самостоятельные занятия внизу, что давало нам возможность поваляться, наслаждаясь отсутствием необходимости вскакивать на работу. Затем, в девять часов, мы спускались вниз, где он уже накрывал завтрак, который приготовил для нас – не как какой-то затюканный ребенок, которого заставляют готовить еду родителям. Нет, ни капли; ему нравилось это делать. Его шоколадно-ореховая коврижка посрамила бы большинство высококлассных пекарен. Потом мы обсуждали планы на выходные, будь то совместный семейный поход куда-нибудь или свои дела у каждого. Мы не занимались диктаторством или муштрой, но этот субботний распорядок был нашей фишкой. Он закладывал фундамент хороших выходных. Задавал хорошее настроение. Делал нас счастливой семьей. Утром после всей суеты из-за попытки ограбления Титуса, за которой последовало откровение о том, что он счастливо спит со старшей школьницей, все это вылетело в трубу. Когда я проснулся без пятнадцати девять рядом с читающим книгу Мэттью, то не учуял аромата пекущихся маффинов или теплого хлеба. В доме стояла абсолютная тишина. – Что-то не так, – сразу сказал я, потягиваясь. – И тебе доброе утро, – ответил Мэттью, закрывая книгу и откладывая ее на прикроватную тумбочку. – Спускаемся завтракать? – Уже… уже поздно. Я проспал, – я почесал голову. Я чувствовал себя разбитым, как после ночи с друзьями. – Нам надо спускаться и проверить Титуса, – пробормотал я, вставая с кровати и надевая спортивные штаны. Сначала Мэттью ничего не сказал, только открыл дверь, выглянул и сказал: – Не думаю, что он встал. Его дверь закрыта. Это был плохой знак. Обычно это означало тяжелый случай гриппа или что-нибудь аналогично лишающее сил. Мы спустились на первый этаж и осмотрелись. В самом деле, ни Титуса, ни выпечки. Завтрак не накрыт. Наша домработница Джейн по выходным отдыхала, так что вчерашние тарелки, стаканы и коробки от пиццы никуда не делись. Мэттью подошел к кофе-машине, а я налил себе большой стакан воды. – Он точно здесь? – спросил я, слегка беспокоясь, что мальчик сбежал, чтобы встретиться со своей незаконной любовницей в глубине Кенсингтон-Гор. Как по команде, топот по ступенькам возвестил прибытие Титуса. Однако, это не был идеально одетый, улыбающийся, счастливый Титус, к которому мы привыкли по субботним утрам. Он был лишь в белых боксерах «Ральф Лорен», лохматый, а стесанная челюсть придавала ему безбашенный вид. Очевидно, что он только что встал с кровати. Как будто на кухню явился совершенно другой человек. – О, привет, – ровно произнес он и прошел мимо меня к холодильнику. Он достал банку «Кока-колы Зеро» – еще одно неожиданное изменение, поскольку обычно по утрам Титус пил только минеральную воду или маленький стакан апельсинового сока – и повернулся уйти. – Доброе утро, – сказал ему Мэттью, вынудив остановиться. – Было бы хорошо, если бы мы могли поговорить. Титус развернулся с невозмутимым лицом и небрежно пожал плечами: – Может, позже. Я еще немного поваляюсь. После чего повернулся к нам спиной и вышел из кухни. Дальнейший топот по лестнице и хлопок двери намекнули, что именно это он и собирался сделать. – Какого черта это было? – спросил я, повернувшись к Мэттью. Мэттью смотрел в пустоту. Он выглядел обеспокоенным и глубоко задумчивым. Я и без него мог ответить на свой вопрос. Титус показывал, что ему насрать на наше привычное субботнее утро счастливой семьи. По крайней мере, сегодня. – Я думаю, – медленно сказал Мэттью, – сегодня нам лучше оставить его переварить это самому. Я посмотрел на него. Изрядная смена ролей по сравнению со вчерашним вечером, когда я пытался успокоить его после мыслей о том, что его сына соблазнила хищная старшеклассница. Все еще находясь в глубокой задумчивости, он повернулся к кофе-машине и налил нам обоим по чашке. – Похоже, завтракаем мы самостоятельно, – сказал он, открывая шкафчики. – Так… мюсли или кукурузные хлопья? __________ Днем отношения с Титусом лучше не стали. Более того, они стали хуже, прежде чем стать лучше. Мэттью читал на балконе с цветами, а я изучал в интернете варианты по новой машине, когда меня отвлекли громкие голоса. Я оставил «айпад» на диване и вышел в коридор. Титус спускался по лестнице, Мэттью за ним по пятам, оба в процессе явно напряженного разговора. – Ты не идешь. Это не обсуждается. – И что ты сделаешь? – пожал плечами Титус. – Запрешь меня в комнате на весь день? – Если придется. Но я очень надеюсь, что до этого не дойдет. Возле двери Титус наклонился обуться. С собой у него была сумка для ночевки – он брал ее, когда гостил у моих родителей или мы ездили в Шотландию навестить маму Мэттью. – Что происходит? – спросил я. – Я поживу у Мелани. – Нет, – с нажимом сказал Мэттью. – Тебе четырнадцать лет. Ты не готов к… к тому, к чему думаешь. Титус фыркнул и принялся яростно завязывать шнурки. Я наклонился, чтобы быть на одном уровне с ним, и сказал спокойным голосом: – Может, пройдем в гостиную? Давай просто сядем и поговорим. После этого, если ты еще захочешь уйти, мы не будем тебя останавливать. Я услышал, как Мэттью втянул носом воздух, словно говоря: «Это мы еще посмотрим», но не стал перебивать. И, к моему удивлению, Титус посмотрел на меня, и его лицо смягчилось. – Ладно. Он первым прошел в гостиную и плюхнулся на один из диванов. Мы с Мэттью сели на двухместный диван напротив, и я заговорил, прежде чем спор возобновился. – Титус, у нас, как, я уверен, ты понимаешь, имеются определенные… ну, опасения. Опасения насчет разницы в возрасте между тобой и… – Мелани. – Да, Мелани. То, что тебе четырнадцать лет, остается фактом, и, хотя ты считаешь, что знаешь все об… интимных вещах, отношениях, любви и тому подобном, правда в том, что ты еще очень юн. А когда ты юн, легко ошибиться или запутаться. Он уставился на меня, его взгляд вновь стал непреклонным и холодным. – Думаю, что все это можно отнести и ко взрослым. Думаю, взрослые могут ошибаться. Делать глупости. Не думаю, что это связано с возрастом. Я кивнул: – Да, конечно. Но ты можешь по крайней мере понять наши причины? Даже если мы думали, что ты достаточно большой, чтобы знать, чего хочешь в… делах подобного рода… – Знаешь, ты можешь говорить «секс». Я не ребенок. – Ну, в этом-то и дело. Ты ребенок. И, как я говорил, даже если ты чувствуешь себя готовым… – Трахаться. Мэттью резко втянул воздух и хрустнул пальцами – он так делал, когда испытывал стресс. Я положил ладонь на его колено, молчаливо прося не возмущаться. – …Иметь близость с кем-то, – твердо сказал я, меня все еще сильно выбивали из колеи его грубые словечки. – Закон не согласен. Ты знаешь, что возраст согласия – шестнадцать лет. – Между нами всего три с половиной года. Я покачал головой: – Это не имеет значения. Она совершеннолетняя. Ты нет. То, что вы делаете, все равно незаконно. Он издал еще один недоверчивый звук. – Не думаю, что любой судья или присяжные бросят меня в тюрьму за минет после школы. Мэттью снова хрустнул суставами. – Да, я уверен, что тебя не накажут. Но ее могут. В глазах закона она занимается сексом с ребенком. – Ой, да ладно. Есть же «законы Ромео и Джульетты», верно? Я точно уверен, что читал про них. Я поморщился. Это был один из редких случаев, когда Титус плохо подготовился. Обычно он стремится верно оценить факты. Это и делает его хорошим учеником. Но здесь он ошибся. – На самом деле, я почитал об этом утром, – ответил я, стараясь сохранить спокойный, размеренный тон. – Законы, на которые ты ссылаешься, это противоречивые законы в Соединенных Штатах, иногда известные как «исключение для небольшой разницы в возрасте». И если двух несовершеннолетних шестнадцатилеток не будут спешить привлекать к уголовной ответственности, закон не отметается для людей старше шестнадцати, которые имеют сексуальные отношения с кем-то младше возраста согласия. Даже если партер всего на пару лет старше. Хотя я был практически уверен, что это правда, я не выяснил, насколько часты подобные дела – и случались ли они вообще. Все это было незнакомой территорией для нас с Мэттью. Я знал, что в свое время нам придется столкнуться с подростковыми влюбленностями и разбитым сердцем и обсудить с нашим мальчиком секс и отношения, но я даже не представлял, что тема проявится в такой щекотливой и сложной форме. – Титус, мы просто хотим, чтобы ты был в безопасности, – сказал я менее твердо, раскрыв ладони перед собой. – Мы хотим, чтобы ты был счастлив, и, конечно, мы знаем. что ты будешь… ну, экспериментировать и пробовать подобное в подростковом возрасте. Но правда, мы с твоим папой хотим сказать, что не надо торопиться. Ты еще так юн. Так что, может, ты просто подумаешь об этом? И если эта Мелани не продумала сложную ситуацию, в которую поставила вас обоих, то, возможно, она не та девочка, что тебе нужна? По крайней мере, в данный момент времени. Я смотрел, как он обдумывает сказанное. Меня беспокоило, что критика Мелани, хоть я и старался говорить как можно более доброжелательно и дипломатично, окажется плохим ходом. Но, к моему удивлению, Титус опустил взгляд на руки, стиснутые в кулаки на коленях, еще несколько секунд размышлял и наконец коротко кивнул: – Да. Ты прав. Простите. Я почувствовал, как напряжение отпустило Мэттью, услышал его выдох, как будто он не дышал с тех пор, как мы сели. Мы добились прогресса, и неожиданно воздух вокруг стал менее густым, меньше предвещающим бурю. – Все нормально. Ты не обязан просить прощения, – сказал Мэттью, пересел к Титусу и обнял его одной рукой за плечи. – Извини, что слегка психанул. Это все слегка внове для нас. Я просто не хочу подвести тебя. И… и не хочу подвести твою маму. Это редкое упоминание о сестре Мэттью заставило меня встрепенуться. Я выискивал на лице Мэттью тревожные признаки. Он был склонен к слезам в случаях, когда говорил про Колетт. Он слегка прикусывал губу, но, похоже, держал себя в руках. Титус же еще раз коротко кивнул и позволил обнять себя. – Простите, – повторил он и почесал порез на подбородке, вокруг которого наливался синяк. Наверное, его до сих пор потряхивало от переживаний, и отчасти его взрыв утром был обусловлен именно этим. – Мы думали пригласить Рейчел на ужин, – сказал Мэттью. – Может, в следующие выходные. Просто чтобы поблагодарить за помощь вчера. Титус улыбнулся: – Да. Она мне очень нравится. Она была… ну, она была великолепна.