считаете себя писательницей?Сабина почувствовала, как в ней нарастает внутренний протест против ситуации, к которой ее подвели. В конце-то концов, это уже чересчур! Ей что, уготована здесь роль мальчика для битья? Пускай в глубине души она несвободна от сомнений, но зачем же выслушивать публичные оскорбления? Да она продала больше книг, чем все они вместе взятые и умноженные на пять!Она бросила взгляд на свою руку: на пальце блестел крупный бриллиант, который она сама себе купила.— А почему бы и нет? Я пишу книги и этим зарабатываю. Думаю, это входит в определение слова «писательница». Столяр зарабатывает тем, что делает мебель, врач — тем, что лечит людей…Телешко посмотрела на нее с нескрываемым отвращением:— Видите ли, сегодня, к сожалению, книги пишут все, но, прошу меня простить, это примерно как сравнивать маляра-штукатура с Микеланджело.Это была уже тяжелая артиллерия, но Сабина увернулась от удара и в долгу не осталась:— О, это правда, пишут все, но лишь немногие этим зарабатывают, — будто нехотя бросила она. — Им платят сами читатели, покупая их книги. А не иностранные фонды, которые раздают пособия по бедности, именуемые почему-то стипендиями — наверное, с целью конспирации и утешения бедных бумагомарателей.Сабина обвела взглядом присутствующих и по выражению их лиц поняла, что затронула очень скользкую тему.Но было уже поздно: на нее будто что-то нашло. Может, потому что эту чертову Телешко ей столько раз подсовывали как пример «настоящей писательницы». Да, может быть, именно из-за Ружи… Вероятно, дело было в том, что Сабине хотелось услышать хоть что-то приятное от собственной дочери.Тем временем чертова Телешко снова зазвенела серебряными браслетами.— Если это был камень в мой огород, то… не знаю, отдаете ли вы себе отчет, с кем вообще имеете дело.— Ну что ж, о ваших книгах действительно мало что слышно. Оно и неудивительно, при таких-то тиражах… Но вы не беспокойтесь, я потрудилась поискать в «Гугле» ваше творчество. — Сабина, к собственному изумлению, давила на рычаг стервозности по максимуму. Внутри у нее все кипело. — Может, вы нам наконец расскажете, с кем нужно спать, чтобы получить статус самой выдающейся писательницы?После этих слов замерли все, в том числе и сама Сабина, которая лихорадочно думала: «Неужели? Неужели я действительно сказала это вслух?»Единственное, что было слышно в этой оглушительной тишине, — сдавленный смешок одного из операторов. Ведущая нервно рылась в своих записях, выискивая хоть что-нибудь, что могло бы перевести разговор в другое русло. Камера показывала обескураженное лицо Телешко: она глотала воздух, силясь восстановить дыхание. На помощь ей пришел критик, который уже взял эмоции под контроль.— Вы делаете из себя посмешище! — выплюнул он в сторону Сабины. — Это безобразие! Вести разговор на таком уровне абсолютно недопустимо.— Я посмешище? — Сабина быстро прикинула, что, сказав «А», нужно говорить и «Б»: положение все равно уже не спасти. Она приподняла красиво очерченные брови. — Посмешище — это вы с вашей рубрикой для узкого круга избранных, которая выходит в газете раз в месяц. Вы с вашим раздутым эго, которое с трудом помещается в этом бараке, переделанном в телестудию. Вот она, ваша культура! Лицемеры! — Отстегнув микрофон, она отшвырнула его на стол. Два оператора не успевали снимать эту сцену с разных ракурсов.Сабина встала и вышла из студии. Она боялась, что если кто-нибудь сейчас ей что-то скажет, то вместо ответа она просто врежет в рожу. Понятно, затем ее сюда и пригласили: чтобы на контрасте с этими творцами, которых волнуют исключительно важные вопросы, показать, как она мелка. Унижение пронзало ее насквозь, переполняло каждую клеточку. Она была готова расплакаться.Схватив пальто и сумочку, она выбежала из барака. Достала телефон. На экране мигала кнопка «Сообщение». Сабина быстро кликнула на нее. От Ружи. «Я тебя стыжусь. Ты мне больше не мать».— Б**, б** и еще раз б**!Ей хотелось швырнуть телефон в грязь. Она ощущала, как пульсирует жилка на виске, еще мгновение — и лопнет, заливая кровью то злополучное пространство, в котором рождались все персонажи ее отвратительных романов.Сабина оперлась о стену. Попыталась выровнять дыхание. Позвонила в службу такси. Время ожидания — двадцать минут.Это время она решила сократить и направилась навстречу машине. Шагала между складами и бараками на высоких каблуках, то и дело спотыкаясь на выбоинах. Выбрала номер Люцины, нажала. После трех звонков та взяла трубку и защебетала:— Ну, как твои дела, дорогуша? Все удачно?— Люцина, твое счастье, что я до тебя сейчас не могу дотянуться… Оторвать бы твою рыжую башку! — заорала Сабина в трубку. — Ты меня под монастырь подвела! И хуже всего то, что ты отлично знала, что делаешь, мерзавка!— Я понятия не имею, о чем ты, бэби. — Прикидываться дурой Люси умела прекрасно, в этом ей не было равных.— О том, что я выглядела не просто особой, напрочь лишенной таланта и права писать хоть что-то, но и законченной идиоткой.— Ну что ты, Сонька… Ты преувеличиваешь, правда. Я все видела и уверяю тебя, что выступила ты блестяще, была очень откровенной, решительной… В конце концов, ты всего лишь защищалась!— Я оскорбила верхушку польского литературного мира. Это п**, меня теперь уничтожат, понимаешь? Придется мне взять новый псевдоним. А ты… Ты же знала, что бросаешь меня на растерзание, знала — и даже не колебалась! Все как всегда, Люси, все как всегда. Я сыта по горло, блин!— Что ты говоришь? Ты замечательно выкрутилась, когда тебе задали вопрос о литературе среднего уровня.— Это был не вопрос, а нападение. Впрочем, ты утвердила меня в правильности моего решения, и я надеюсь, б**, что тебе очень жаль. Амелия Крук умерла, и сейчас я оскверню ее жалкие останки. Не смей мне больше звонить!Сабина отсоединилась, со злостью нажав на экран смартфона. Заметив маячащее вдалеке такси, она замахала рукой, словно потерпевший кораблекрушение, который с необитаемого острова сигналит проплывающему кораблю.Прошло два часа, и на фан-страничке Сони Гепперт в Интернете появился пост со ссылкой на передачу «Писательский зал»:Дорогие мои! Сегодня я приняла приглашение «Пятого канала культуры» на культовую передачу «Писательский зал». Мы с Ежи Бобковским, Пшемыславом Новицким, Магдаленой Телешко и Янушем Червинским говорили о роли писателя в обществе. Это был блестящий и полезный обмен мнениями на высшем уровне — рекомендую самым взыскательным людям, которые и от жизни, и от журналистики хотят немного больше. А я возвращаюсь к работе — Амелия не позволяет мне оставлять ее надолго!Люцина нажала «Еnter» и с удовольствием наблюдала, как под ссылкой появляются комментарии и увеличивается число репостов. Так и надо! Неважно, что говорят, главное — чтобы говорили! There is no business like show business![6]Глава 3Тоже мне селебрити, жалкое существо!Зачем вообще было эту дешевку приглашать к культурным людям?Продажная кобыла, она разбирается в литературе, как свинья в апельсинах. Сколько лет уже дурит людей своими книжонками, считает себя великой писательницей, а сама отвратительна!Дамочка, ты хоть раз выйди из своего элитного жилища и полюбопытствуй, как живут люди на 1500 злотых в месяц.Сама небось трахается направо и налево.Может, пора проверить постель пани Гепперт?Сабина, точно загипнотизированная, всматривалась в экран айпада, медленно прокручивая страницы. Сотни, тысячи комментариев о ней в Интернете. На всех порталах о жизни знаменитостей. Такой рекламы «Пятый канал культуры» не знал за все время своего существования. Началось все с текста в «Суперфакте»:По праву богатого? Соня Гепперт унижает писателей, едва сводящих концы с концами, и обвиняет конкурентку, что та сделала карьеру через постель.Ну а потом ка-а-ак пошло! Все принялись копировать этот текст на свои ресурсы, склонять на все лады, анализировать. Разворачивались все новые и новые ветки интернет-споров, высказывались какие-то официанты из ресторана, в котором Сабина якобы обедала и закатила скандал, а в конце концов заорала: «Я вас уничтожу! Вы не знаете, кто я такая!» — и ушла, не заплатив. Появилась страничка «Читаем Соню Гепперт для стеба», где постили самые неудачные фотографии писательницы и фрагменты ее книг; а кроме того, очередные высказывания каких-то людей, которых Сабина отродясь в глаза не видала, а они выдавали на-гора все новые и новые примеры ужасного поведения этой «писаки», как то: влезание без очереди в такси на стоянке, скандалы в отелях и в аэропортах. «Фейсбук бурлит!» — сообщал основной портал светских сплетен, порождая очередные тысячи комментариев. Ибо ничто так не раздражает людей, как чье-то чувство превосходства.Виновница всего этого тарарама, правда, уже перестала плакать и обвинять себя во всем происходящем, поскольку была, как-никак, спровоцирована, — но все надеялась, что рано или поздно пробудится от этого дурного сна. Ее агентша не отвечала на телефонные звонки. Хитрая стратегия — переждать, пока все утрясется.Так или иначе, все это было каким-то безумием: фабрика лжи в гигантских масштабах производила высосанные из пальца истории, которые начинали жить своей жизнью. Что ж, Сабина никогда не уделяла особого внимания социальным проблемам, ходила иногда в норковой шубе, покупала дорогое белье и лучшие кремы, но ведь это еще не значит, что можно называть ее «тупой швалью, которая делает карьеру через постель» или «стареющей коровой, которая понятия не имеет, как живут на прожиточный минимум». Ложью были все эти сплетни о якобы ее безобразном поведении в парикмахерских и кафе, ложью было девяносто девять процентов из всего того, что она читала сейчас о себе в Интернете.Она взглянула на телефон, который как раз заряжался от розетки возле кровати. Скорее машинально, нежели обдуманно, выбрала из списка мобильных номеров единственный стационарный — тот, что начинался с цифр 32.Где-то в глубине одной из квартир в Катовице зазвонил телефон.— Алло, — после трех гудков отозвался хрипловатый баритон.— Мариуш? Это я… — слабым голосом произнесла она.— Сабина? — Голос мужчины в трубке зазвучал более участливо. — Что происходит?— Да я и сама, б**, не знаю… — в отчаянии простонала она.Если Сабина считалась царицей женской литературы, то Мариуш Зыгмунтович был безраздельным властелином мира детективов. Они не могли быть конкурентами, и, возможно, именно этот факт способствовал их удивительной дружбе. Сабина и Мариуш никогда не виделись вживую. Познакомились они в те времена, когда она была еще журналисткой, а он — уже довольно известным писателем. Она провела с ним интервью по телефону, и текст он принял без существенных правок, что было в его случае практически исключением. Зыгмунтович был известен как большой оригинал, отшельник и чуть ли не мизантроп — любовью к ближнему он явно не горел. Тем труднее Сабине было понять, почему именно ее он решил впустить в свою осажденную крепость, а затем и одарить небывалым доверием. Возможно, его тронуло то, что Сабина, ни капли не обидевшись на его, мягко говоря, малообщительность во время интервью, сама обратилась к нему вскоре после успешного выхода «Дождя, который к счастью» и попросила дать несколько профессиональных советов. Тогда она уже начала осознавать, что ее спонтанная писанина — не такая уж и ерунда, и столкнулась с ожиданиями читателей, возросшими после неожиданного успеха ее первой книги. Опытный писатель, внимательно прочитав то, что Сабина ему отправила, дал всего один совет: «Вот так же пиши и дальше и не беспокойся о том, что о тебе будут говорить и как отзываться. У тебя инстинкт. Этому не научишь».Зыгмунтович был на несколько лет старше Сабины. В Катовице он жил с самого рождения и никогда оттуда не выезжал. Его детективы в стиле ретро, сюжеты которых разворачивались во время оккупации, имели несколько неоднозначную славу. Кроме умело созданной интриги и педантичного соблюдения исторических деталей, творчество Зыгмунтовича отличалось исключительно смелыми эротическими сценами, которые, несомненно, внесли огромный вклад в популярность его романов.Знакомство двух писателей началось с обмена электронными письмами, а продолжилось по телефону, и вскоре эти периодические телефонные разговоры, длившиеся бесконечно, вошли у них в привычку. «Киска, мне уже пора ревновать?» — комментировал, бывало, Анджей, застенчиво улыбаясь, когда его жена снова более чем на час запиралась в комнате с телефоном. Эти намеки она не воспринимала всерьез, зная, что ревнующий Анджей — это оксюморон: измены попросту не вписывались в прямолинейную картину его мира. Да и причин ревновать не усматривалось: ее отношения с Зыгмунтовичем были лишены всяческой эротической окраски. И хотя из-под его пера рождались разжигающие воображение сцены для взрослых, в непосредственном общении их автор был деловит, местами подчеркнуто принципиален, и ни о каком флирте — даже невинном — не могло быть и речи.Впрочем, это не означало, что разговоры с Мариушем были скучны или слишком предсказуемы. Друг Сабины был увлекательным собеседником — блестяще интеллектуальным и немного саркастичным: иронией он пользовался мастерски. «Королевскую чету» литературы связывало также глубокое равнодушие к собственным успехам, прежде всего к тяготящим последствиям этих успехов, и ненависть к своим героям, принесшим им деньги и славу, но отнявшим покой и чувство жизненной свободы.— Теодора нужно познакомить с Амелией. У них будет пылкий роман с роковым концом: они погибнут от тайфуна, который, как на грех, разбушуется над предместьями Клодзко, где пара будет проводить романтический уик-энд, — начинала Сабина.— Да, но незадолго до этого Амелию изнасилует и жестоко изобьет Теодор, охваченный никогда ранее не случавшимся с ним приступом бешенства, — подхватывал Зыгмунтович.Вот уже несколько лет их ритуалом и излюбленным развлечением было выдумывание все более абсурдных способов умерщвления своих персонажей. (Теодор Бальцар, мрачный комиссар полиции, был главным героем детективной саги Зыгмунтовича.)Однако на этот раз было не до шуток. Положение у Сабины сложилось серьезное: из монитора на нее изливались нескончаемые волны ненависти — одна за другой. Такое удручило бы и самого крутого парня, не то что Сабину, привыкшую к милым письмам восторженных читательниц.— Включи компьютер и посмотри, что происходит, — сказала она в трубку.— Погоди-ка. — Послышался звук загружаемого компьютера, и после паузы Зыгмунтович произнес: — Ну, Сабина, у тебя есть яйца!— Яйца, может, и есть, а вот инстинкта самосохранения, похоже, нет. И что мне теперь делать, Мариуш?Писатель тяжело дышал, похрипывая в трубку.— Гм… Наверное, ничего. Все, что ты сейчас сделаешь, обернется против тебя. Пережди. Волны дерьма в Интернете пробегают быстро. Через несколько дней их жертвой станет кто-нибудь другой.— Легко тебе говорить — пережди… Они же меня линчуют.— Да ладно тебе!— Нет, в самом деле…— Сабина, — Зыгмунтович говорил без капли сомнения в голосе, — это всего-навсего Интернет.— Но за этим стоят реальные люди.— Успокойся, у каждого свои проблемы и счета, которые надо оплатить, у кого-то мать с болезнью Альцгеймера, у кого-то кредит во франках… Ты что, всерьез думаешь, что их волнует твоя жизнь? Это все спектакль.Сабина призадумалась:— Ты так полагаешь?— Ну а скажи, как повлияла на твою жизнь заварушка с той куколкой, что по пьяной лавочке закатила скандал в театре?— Никак.— А если б ты встретила ее сейчас, то что?— Ничего.— Вот именно. И обдумай это. Тебе ничего не угрожает. Сегодняшние скандалы — не то что давнишние. Сегодня никто никого не вызывает на дуэль. — Писатель ловко намекнул на героя своего последнего романа, который, защищая честь дам, отправлял мужчин к праотцам.Разговор с Зыгмунтовичем придал Сабине оптимизма. «Может, и впрямь нечего психовать? Еще немного, и все обо всем забудут. Ну, кроме Магдалены Телешко, но ее неприязнь мы уж как-нибудь переживем».Она решила принять душ с ароматными маслами, чтобы расслабиться и смыть с себя всю эту грязь. Но когда струи теплой воды сбегали по ее волосам, внезапно раздались адский грохот — кто-то что было сил колотил в дверь — и дикий ор:— Ты ненормальная! Ненормальная!Вода заливала Сабине глаза, и она принялась на ощупь искать выключатель на мудреной панели управления. Увы, вместо того чтобы перекрыть подачу воды, она нечаянно потушила свет и включила радио, что еще сильнее разъярило рвущуюся в ванную Ружу.— Тебе не удастся заглушить свою совесть этим идиотским радио! Ты не заставишь меня замолчать! Ты позоришь меня, и все. Я тебя ненавижу!Наконец у Сабины получилось перекрыть воду. Она вылетела из душевой кабинки, скользя на мокром полу, наспех обмоталась полотенцем и закричала:— Эй, Ружа, подожди! Я тебе все объясню!— Не желаю я слушать твои жалкие объяснения! Ты публично оскорбила мою любимую писательницу и продемонстрировала, насколько презираешь людей, которые беднее тебя! Ты, из года в год жравшая дешевые рыбные консервы на ужин! Никогда тебе этого не прощу! Никогда!Хлопнув дверью, Ружа выбежала из квартиры.Сабина оперлась спиной о стену, и слезы сами потекли из глаз.Электронное письмо от Люцины вызвало в Сабине нервную дрожь:Сонька, я надеюсь, ты не расстраиваешься. Это слава, все в порядке, все о нас пишут. Помни: не важно, что пишут, главное — чтоб упоминали имя. Кроме того, у меня возник гениальный план, как разрулить ситуацию, чтобы все тебя опять полюбили. Ты будешь довольна.Love[7].Писательница тут же потянулась за телефоном. «Привет, ты звонишь Люцине Кораб-Ольшанской, я сейчас не могу говорить, оставь сообщение, и я перезвоню», — бархатным голосом отозвался автоответчик. Сабину охватил страх. Она была на сто процентов убеждена, что в кризисном управлении — особенно когда кризис касается имиджа — Люцина не лучший специалист. Да и все «гениальные планы» в ее исполнении обычно заканчиваются провалами. А значит, стоит ожидать чего-то ужасного.Сабина целый день провела в ожидании катастрофы, которая надвигалась подобно афтершоку после землетрясения и могла ее добить. Она все время обновляла страницы самых популярных таблоидов и порталов светских сплетен. Забивала в поиск свое имя и фамилию — но, кроме уже виденных текстов и все возрастающего числа хейтерских комментариев, не находила ничего нового и в конце концов махнула рукой. Позвонила Руже, та тут же отключилась; снова набрала номер Люцины и оставила еще одно сообщение на автоответчике; наконец, обессиленная ожиданием очередного кошмара, упала в кровать. Уголком глаза Сабина заметила сквозь дверную щель, как в коридоре зажегся свет, — пришел Анджей, а общаться с ним сейчас ей хотелось меньше всего. Она накрылась одеялом и закрыла глаза.Проснувшись, она услышала, что в ванной шумит вода и Анджей, как обычно, напевает под душем какие-то дурацкие песенки, и накрыла голову подушкой. Полежала еще немного, позволяя мыслям течь свободно. «Не полезу в Интернет, пока не позавтракаю», — пообещала себе она, силясь взять под контроль растущий страх.Сабина встала, набросила шелковый халатик и босиком прошла в кухню. Включила кофемашину и открыла холодильник в поисках молока для пены. Достала йогурт, хлопья и купленные на экорынке ягоды. Ожидая, пока большой автомат, которого не постыдилось бы и приличное кафе, разогреется всей своей дизайнерски-причудливой глыбой, Сабина оперлась о дверцу холодильника. На кухонной стойке лежал айпад. «Не надо, — сдерживала себя она. — Спокойно».Она подставила чашку под кран автомата. Черная как смола жидкость начала распространять по кухне восхитительный аромат. «А-а, да черт с ним!» — не выдержала Сабина и взяла в руки планшет. Забила в поисковик свой псевдоним. «Кофейный автомат за тридцать тысяч? Вот какая роскошь дома у Сони Гепперт!» — гремела главная страница крупнейшего польского таблоида, и пущей выразительности этому заголовку добавлял фотоколлаж, на котором голодающий чернокожий ребенок нищенским жестом протягивал руку, стоя на фоне роскошного кофейного автомата.Сабина почувствовала, как кровь отливает от головы.Таблоид разместил интервью с Анджеем, который с обезоруживающей искренностью рассказывал, какой хороший человек его жена. Говорил о ее благотворительных жестах по отношению к бедным детям, о посылках на праздники для многодетной семьи из Подлясья, о том, что как-то они даже взяли собаку из приюта (правда, собака уже сдохла). Да, разумеется, у Сони Гепперт есть свои слабости, взять хотя бы кофемашину, эта покупка немного обеспокоила даже его, Анджея, но что поделать, писатели имеют право на капризы.Сабина читала интервью и ощущала, как с каждым абзацем у нее поднимается давление. Жилки на лбу пульсировали так, словно вот-вот лопнут. Дышать становилось все труднее. Она села на пол у кухонной стойки, кофемашина тихо урчала над головой. Из ванной, оставляя мокрые следы на полу, вышел благоухающий свежестью, довольный Анджей в белом полотенце, окутывавшем его, словно тога. Из двери вслед за ним выплыли клубы пара.— Милая, тебе хорошо спалось? А что это ты на полу делаешь? Упало что-то? — весело заговорил он с Сабиной и нажал кнопку кофемашины. — Сколько раз я говорил вам: сделали кофе — и выключайте эту штуку, она же электричества жрет немерено!Едва Анджей произнес последнее слово, как из-под кухонной стойки на него набросилась собственная жена. Она вновь обрела силы и теперь была похожа на внезапно атакующую кобру.— Я тебя убью, убью, дебил! Где нож, я тебя убью! — орала она, схватив его за горло.Обескураженный нападением супруг пытался защищаться, одновременно поддерживая белое полотенце, которое в столь нестандартной ситуации неумолимо начало съезжать.— Сабинка, что ты вытворяешь? — хрипел он. — Что на тебя нашло, дорогая?!— Осел! Ты осел! Ты… — Голос Сабины сломался, и крик перешел в плач. Она завыла, точно раненый лось. — Я убью тебя, убью Люцину, а потом убью себя.Она резко отпустила шею мужа. Тот отпрыгнул на безопасное расстояние и принялся ощупывать горло.— Что на тебя наехало?Вместо ответа она швырнула в него айпадом, и Анджей успел поймать его в последний момент, иначе гаджет ударился бы о стену и разлетелся на куски.— Смотри, читай, а потом иди и убейся сам. Я больше не хочу тебя здесь видеть. Никогда!Анджей пробежал взглядом по экрану.— Сабинка, но ведь тут ни грамма неправды, — пробормотал он.— Да, Анджей, я знаю. И сейчас я скажу тебе еще кое-что, в чем тоже не будет ни грамма неправды. — Нарыв у нее внутри созрел и лопнул. — Я тебя не люблю и не хочу больше иметь с тобой ничего общего. Пожалуйста, уходи и не возвращайся. Я давно собиралась тебе это сказать: я хочу развода.Глава 4Сабина была дома одна. Анджей, сокрушенный и, кажется, все еще не верящий, что это происходит с ним на самом деле, был принудительно выселен в их старую однушку на Хомичувке. Ружа в рамках бойкота вот уже третью ночь оставалась у подруги. Она оказалась достаточно любезной, чтобы поставить Сабину в известность об этом, но, отправив сухое сообщение «Я ночую у Зузы», не пожелала выходить на контакт ни в какой форме. Итак, никто из домашних под боком больше не вертелся. Но желанная еще недавно тишина, окружившая Сабину в ее просторной и в то же время странно гнетущей квартире, теперь совершенно не радовала. Роскошное жилище стало