Эй, Цветик. Ты с ума сошла! Что это еще за мимими с подружками жены Козыря? Ты забыла, в чьих часах тут расхаживаешь? Кстати… Я поднимаю руку и провожу пальцами по волосам якобы встряхивая начесанную и налаченную мою гриву. Широкая кожаная полоса бросается в глаза очень сильно — даже затянув на последнюю возможную дырочку, я все равно не теряю часы только потому, что ношу руки скрещенными на груди. Ну, то есть на том, на чем Вера Сехмет рисует. Кстати, о ней. Я оказалась права. У художницы, как и у встречавшихся ранее мне её коллег, оказывается отличная зрительная память. И если лица моделей и натурщиков художник обычно не утруждается запоминать, то эффектные часы на фактурной мужской руке — очень даже. — Нет, ну что вообще вы все в нем находите? — сердито интересуется Вера и в сердцах встряхивает идеальным своим каре. — Вот через одну буквально… — Вы? — удивленно приподнимаю я бровь. А Вера бросает недовольный взгляд за мое плечо и влево. Туда, где за углом особенно активно журчат чьи-то голоса. Если прислушаться — можно услышать высокий манерный женский голос. Если сделать пару шагов, чтобы сменить угол обзора — увидишь и хозяйку этого голоса в её ярком, режущим глаз платье. И мужчину, на плечах которого она виснет. Того самого, чьи часы сейчас цепко обхватывают мое запястье. Она… Не обманывает моих ожиданий. Эти идеальные локоны, уложенные роскошной пышной волной. Эти глянцевые губы, в которых так красиво отражаются вспышки столпившихся вокруг них фотографов. Эти ровные скулы и бедра… Я могла бы продолжать вечно. Если бы я хотела выгодно выскочить замуж — я бы была как она. Потому что если характер паскудный, значит, ты во всем остальном должна быть совершенством. Чтобы компенсировать. Я не хочу выйти замуж. Поэтому у меня нет ни выдающейся попы, ни пухлых губ, ни бесконечных ресниц. И сравнивать меня с Кристиной Козырь — все равно что сравнивать невзрачную камбалу с золотой рыбкой. Сам Козырь абсолютно бесстрастен. Он из тех мужчин, что может даже просто смотреть прямо перед собой, не улыбаться даже, держать морду кирпичом и быть при этом впечатляющим и фотогеничным. Их о чем-то спрашивают. Отвечает Кристина. Заразительно смеется, прикладывается идеально уложенной своей головкой на плечо мужа. Тише, Света, тише. Сними свисток со своего чайника, кажется, он слишком палевно кипит! Ты ведь этого хотела! Да. Именно этого. Увидеть его с женой, к которой он уезжает каждый вечер. Которую предпочитает мне. Мне не стоит обманываться его флиртом. Не стоит даже пытаться искать точки соприкосновения с ним. Он не годится ни для чего. Даже для секса не годится. Просто потому что! С Доминантами я не сплю. С простым, ванильным мужчиной — запросто. После него не буду давиться этой бескрайней горечью, лихорадочным желанием пустить мужчину дальше, преклонить перед ним колени, зубами вытащить ремень из его брюк… Я вдосталь пью их боли по выходным. Это помогает дышать. Это дает мне порцию лекарственного яда. Своей боли больше никому не дам. Хоть и не чувствую себя живой без неё. Быть мазохисткой — значит не только любить с утра нажимать на вчерашние синяки. Быть мазохисткой — это и осознанно шагать туда, где в ладонь твоей самооценки раскаленным глазком воткнется трубочка незатушенного бычка. И кожа под ним зашкворчит, прожигая тебя насквозь… — Смотри… — моя внутренняя гадюка шипит и любовно обвивает мою шею, приглядывая себе местечко для нового ядовитого поцелуя. Во время беседы с журналистами Козырь держит жену за талию. Даже нет, чуть пониже лежит его ладонь, на шикарной накачанной ягодице, откровенно демонстрируя желание. А она — не может унять свои руки, то пылиночку с лощеного черного смокинга снимет, то к очередному стремному галстуку на его шее когтистыми пальцами потянется. Льнет к нему всем телом, прижимается страстно, всем стервам в этом зале демонстрируя: “Мой, мой, мой”. Смешно. Особенно если вспомнить, как этот “её” мужик согревал мои пальцы своим дыханием и глазами жрал. Хотя… Может, у него просто недотрах? И зря я вообще принимала его интерес на свой счет? Может, это у них для журналюг так хорошо. А по жизни — она ему не дает, вот и ездит многоуважаемый Александр Эдуардович, катает студенточек на своем выпендрежном мерине, берет за провоз натурой. Господи, ну ведь мог же уже понять, что на меня уйдет слишком дохрена его бесценного времени. Для секса можно и посговорчивей вариант найти. Он ведь не из этих — озабоченных идиотов, которые на дыбы встают, когда их кто-то смеет отшить? — Поаккуратнее, эй! — возникает посреди моих мыслей какой-то парень. Света, Света, ты зачем засмотрелась на чужого дядю, а? Так выходит, что парень, на которого я налетела, оказывается фотографом. И довольно громким, что на его голос оборачивается приличное количество журналистов. Да и сама позирующая парочка уставляется на меня выжидающе. Ах да, у них же тут мини-пресс-конференция. Точно же! — Светлана Клингер, журнал “Estilo”, колонка светской хроники, — весело тараторю я, просто из выработанной за год практики в одной небольшой, но очень приличной газете, привычки в любой непонятной ситуации задавать вопросы, — Кристина, уверена, вас уже много раз об этом спрашивали, но все же гляжу на вас с супругом и не могу удержаться от вопроса. В чем, по-вашему, секрет успешного брака? — Терпение, взаимоуважение, извечные ценности, — Кристина любовно косится на мужа, складывает свои губы в нежнейшую из улыбок, — эти три кита являются основой нашего брака. Она меня узнала. Улыбается мне как старой знакомой. Видимо я ей нравлюсь как блогер. Надо же! Наверное, это все-таки даже льстит мне. Ну, должно. Саратовской выскочке, которая в Москву приехала в джинсах и пластиковых сланцах — определенно должно льстить внимание самой Кристины Козырь. Эй! Кто-нибудь, приглушите мою хихикалку хотя бы подушкой. Она слишком палевно ржет! Вообще-то я должна еще и совестью угрызаться, а не вот это вот все. — Журнал “Modenni”, Кристина, расскажите, как вы отпраздновали серебряную свадьбу? — подает голос какой-то другой журналист, и жена Козыря переключается с меня на него. Серебряная свадьба. Надо же! Меня еще даже в проекте не было, а они уже были женаты. Я чиркаю взглядом по плечам Козыря. Улыбаюсь сладко, ощущая, как его кровь проступает на моих губах. Он сам смотрит на меня безотрывно с самого момента, как заметил. Ну или может мне кажется, может быть, я сама себе надумала это ощущение жгучего взгляда на моей коже. Я вообще та еще королева, на меня все в этом мире смотрят. Даже если нет! Касаюсь пальцами своей щеки. От одной щеки к другой с вдумчивым крюком по подбородку. Со стороны должно казаться, что я проверяю, нормально ли размазался мой тональник. На самом деле, сверкаю в глаза одному быку блестящим стеклышком его подарка. А потом расстегиваю часики и уже выходя из зала оставляю их на первой попавшейся горизонтальной поверхности. Все что нужно, я сделала. Сделала себе больно, употребила антидот к поселившемуся в моей крови яду. Все остальное — совершенно неважно. И если местная охрана заметит мои “нарушения” пропускного режима — я уже не расстроюсь. Осталось найти… Я налетаю на Козыря так внезапно, будто он вырастает прямо у меня под ногами. Темный, широкоплечий, мощный — он достаточно впечатляет, чтобы на секунду замереть перед ним, как олень в свете фар. А потом усмехнуться, широко и непринужденно. — Александр Эдуардович, мое почтение. Где потеряли вашу дражайшую супругу в этот прекрасный вечер? Когда на моем запястье стискиваются клещи его пальцев — с трудом не охаю. Боль — настоящая, невыдуманная, осмысленная… Мне как будто дали сделать два вдоха над бокалом с роскошным вином, а потом… Кожаный ремешок с силой врезается в мою кожу. Еще один вдох боли… Ох, Света, возьми себя в руки! Ладно, хотя бы в одну руку возьми, раз уж вторая сейчас не рабочая. — Вы потеряли, — криво улыбается Козырь, глядя на меня в упор своими темными прожорливыми безднами, а потом наклоняется ближе к моему уху и понижая тон до шепота добавляет: — снимешь еще раз, я тебе обе руки выдергаю. Понятно? Он — высокий, огромный, с огого-какой щетиной. Он всегда “на стиле”, мимо его дорогущих черных рубашек мухи боятся пролетать, не то что садиться. Смотрит на меня пристальным и недобрым взглядом из-под темных густых бровей. Вера Сехмет права в общем-то. Матерый бычара, есть от чего подавиться слюной многим девочкам вроде меня. Только в моем случае она все-таки трактует неправильно. Можно было бы сделать шаг назад. Спасовать. Но я, конечно же, так не умею. А вот усмехнуться, окатить горячим дыханием кожу на наждачном его подбородке — это я с удовольствием. Я люблю дразнить озабоченных моей персоной самцов собственной близостью. Они так наивно думают, что раз я близко — значит, и не денусь никуда… — Мне кажется, вы ошиблись дамой, Александр Эдуардович. — Я тебя предупредил. Сама решай, хочешь ли ты нарываться на неприятности, — Козырь не сдвигается ни на дюйм, и в то же время и больше не приближается. Будто вот это расстояние, эти пять сантиметров между лицами — предельно допустимое. Хотя оба ведь понимаем, что личное пространство давно нарушено. Он близко, безумно, так, что я могу рассмотреть и легкий зеленоватый оттенок темных его радужек, и, лишь раз втянув воздух, разобрать искристо-колкий и бархатно-плотный запах его парфюма. — Хочу ли я нарваться на неприятности? — я повторяю это, смакуя каждое слово. А потом подношу руку с часами к губам, чтобы зубами ослабить застежку. Дурацкий вопрос, хочу, конечно! Только не успеваю! Козырь ловит меня за пальцы, резко дергает руку вниз. Ох ты ж… Эта боль оказывается острой, сильной, почти паралитической. Настолько хмельной, что я захлебываюсь ею сначала, а только потом понимаю, что меня впечатали в мощное мужское тело широкие лапищи. — Эй, ты портишь имидж верного му… Не успеваю договорить, совершенно. Он налетает на мой рот как штормовая волна на болтающуюся по морю шлюпку. И пальцы снова, второй только раз за наше знакомство сжимаются на моем горле, не давая даже шанса ускользнуть. Внутри меня противоестественно вскипает радостными пузырьками, как мне казалось — уже сцеженный яд. Сорвался. Все-таки сорвался. Посреди гребаной галереи, пусть и в пустом сейчас дальнем зале, но сюда все равно может кто-то войти. И увидеть, что своей шикарной стерве жене этот мудак предпочел меня… Глава 8. Инстинктивная