– Откуда вам знать? Она ведь так и не ответила ни на одно из ваших писем. – Не ответила, – кивнул Сгарци. – Но никакого секрета здесь нет, стоит только копнуть поглубже. Что я, собственно, и сделал – поговорил с ее бывшими сокамерниками… – Она сидит в одиночке. – Но коридор-то общий. Думаете, они не переговариваются через дверные окошки? Либо когда идут на медицинское обследование и на свидания. Было бы желание, а возможность пообщаться всегда найдется, даже в одиночной камере. – И с кем вы беседовали? – Ди-Ди прищурилась. – Эти люди все равно не станут с вами разговаривать. Думаю, вы и сами догадываетесь, что они не слишком благосклонно относятся к офицерам полиции. А вот к такому красавчику, как я… – Просто расскажите, что вам удалось выяснить, – перебил его Фил. – У Шаны есть друг. – Кто? – Поклонник. Как я понимаю, из прошлого. Может, они жили в одном районе, может, познакомились в сиротском приюте… Никто точно не знает, кто это, но он все эти годы поддерживает с ней связь, даже выполняет ее мелкие поручения. – Например? – Ну, например, следит за ее сестрой. – За доктором Аделин Глен? – Точно. Шана ею буквально одержима. Работа, квартира, машина – у Аделин есть все, о чем мечтает Шана. Разумеется, она ей завидует. – И откуда ее бывшие сокамерники об этом узнали? Сгарци пожал плечами: – Не знаю, но факт остается фактом. Шане известно то, о чем знать она не должна, включая информацию о ее сокамерниках. Видимо, этот дружок всегда снабжал ее сведениями, потому что всякий раз, когда кто-то ругался с Шаной, она раздавала вполне конкретные угрозы. Ну, что-то вроде «хватить петь эту дурацкую песню или в следующий раз, когда твоя мамаша-шлюха поведет твоего сыночка в садик «Медвежонок Билли», они оба об этом сильно пожалеют». И все в таком духе. Она знала даже название садика. Так что девушки выполняли все, что она им говорила. Она запугивала их раньше, запугивает и сейчас. Я не шучу. Спросите любого, кто мало-мальски с ней знаком. Репутация Шаны распространилась далеко за пределы лечебницы. Пусть руководство и ее сестра дальше думают, что Шана бедная заблудшая душа, но я-то знаю правду. В ее руках сосредоточено больше власти, чем у суперинтенданта МакКиннон. Депрессивный заключенный днем, гений-психопат ночью. Ди-Ди уставилась на Сгарци. Она не знала, что сказать. Не знала, что думать. – Сто пятьдесят три, – произнес Фил. – Что, простите? – Сто пятьдесят три. Вы же эксперт по Шане Дэй. Вы нам и скажите, что означают эти цифры. Сгарци нахмурился: – Без понятия. – Вам что-нибудь известно о Гарри Дэе, отце Шаны? – Ну конечно. – Может, эти цифры что-то значили для него? – Нечто вроде счастливого числа? – Это было оно? – Даже не знаю. Нигде ничего такого нет. – Может, это какой-то адрес? – предположила Уоррен. – Что-то важное для Гарри или его жертвы? Сгарци покачал головой. Он выглядел таким же озадаченным, как детективы. – Тогда, быть может, для Шаны? – спросила Ди-Ди. – Или для вашего кузена? Для ее приемной семьи? Какой у них, кстати, был адрес? – Ну, точно не сто пятьдесят три. – Сгарци внезапно посуровел. – А какое это вообще имеет значение? Это что, подсказка от Убийцы с розой? Какой-то тайный шифр, который вам нужно разгадать? Если так, я бы мог этим заняться, не бесплатно, конечно же. Все-таки я первый начал копать в этом направлении. – Да за что мы будем вам платить? – откликнулась Уоррен. – Вы пока не сообщили нам ничего нового. – Я рассказал вам про друга Шаны. – Про какого друга? Про воображаемого, вы хотели сказать? С которым она разговаривает, но которого никто никогда не видел? С тем же успехом мы можем поискать Каспера, дружелюбное привидение[13]. – Но вы не можете отрицать, что у нее есть глаза и уши за стенами лечебницы. – Это мы и без вас знали. – Она следит за своей сестрой. – И это мы тоже знали. – Откуда? – Доктор Глен не так глупа, как кажется. Я бы даже сказала, наоборот. К тому же она квалифицированный специалист, который не питает иллюзий по поводу своей семьи. Ну же. Нам нужно что-то действительно стоящее. Почему вы думаете, что Шана связана с нашим убийцей? – Ну, начать с того, что он снимает кожу со своих жертв. Дело не только в Гарри, который собирал своеобразную коллекцию, но и в самой Шане. Я знаю, что она сделала с кузеном. Четырнадцатилетний мальчик, ну как же… Я тогда проник в кабинет дяди и увидел фотографии. Понимаете… – Голос Сгарци надломился. Несмотря на всю браваду, самообладание покинуло его. – Когда я прочел в газете о деталях последних двух убийств, перед глазами у меня поплыли те фотографии. Руки и живот Донни были… Я сразу понял, что сделали с теми женщинами. Потому что мне уже приходилось видеть подобное, пусть и на снимках, но все же. Скажите мне, что я не прав, детектив. Посмотрите мне в глаза и скажите, что я ошибаюсь. Ди-Ди и Фил не проронили ни слова. Они отвели глаза и впервые за весь разговор не знали, что ответить. Не далее как двадцать четыре часа назад они вместе просматривали дело Шаны Дэй, и к нему были приложены те самые фотографии, о которых только что упомянул Сгарци. Он не ошибся. Параллель между тем, что Шана сделала со своей жертвой, тем, что делал ее отец со своими, и тем, что вытворяет Убийца с розой теперь, была очевидна… – Шана Дэй не убивала тех женщин, – продолжил Сгарци. – И Гарри Дэй, само собой, тоже этого сделать не мог. Но если срезанная кожа – визитная карточка как отца, так и дочери… Сгарци осекся. Ди-Ди уже знала, что он собирается сказать. – Что ж, остается еще один член их семьи… Глава 20 Первым делом нужно избавиться от склянок с формальдегидом. После беседы с Шаной я позвонила своему секретарю и попросила отменить все сеансы на текущей неделе. Слишком пессимистично? Просто я готовилась к худшему. Приемный отец был прав: то, что я не могу чувствовать боль, не значит, что родня не сможет мне ее причинить. Сестра что-то знала. Ни сам допрос, ни вопросы детектива – ничто не вызвало у нее удивления. Пожалуй, это было самое важное, что я уяснила из сегодняшнего разговора. Детективы могут погладить себя по головке или даже похвалить меня за то, что я «заставила» Шану выдать секретный номер сто пятьдесят три. Но я слишком хорошо знаю свою сестру. Для нее это была игра. И сегодня она наглядно продемонстрировала, что играть в нее мы будем по ее правилам. Я сказала правду: понятия не имею, что означают эти цифры. А Шана знала, и если она сказала, что завтра утром мы выпустим ее из тюрьмы и она будет жить в моем доме, носить мою одежду и спать в моей постели, то я не могла ей не верить. Слишком уж уверенно она это заявила. Вот что привело меня в ужас. Формальдегид. У меня целая коллекция склянок, наполненных формальдегидом, в котором одиноко плавают полоски кожи. Нужно уничтожить ее. Прямо сейчас. Вас поражает тот факт, что под половицами в гардеробной я храню свою «коллекцию»? Как профессионал с полной ответственностью заявляю, что даже самые умные люди обычно движимы чувствами более сильными, чем логика. Страсть. Одержимость. Зависимость. Я направилась прямо в гардеробную. Внутри стоял комод из вишни, который на первый взгляд казался встроенным, но на самом деле его легко можно было отодвинуть. Под ним оказались половицы с ободранными краями. Я лично обустроила этот тайник буквально сразу после переезда в свою новую роскошную квартиру. Честно говоря, это было первое, что я сделала. Весьма красноречиво, не правда ли? Под половицами была спрятана самая обычная коробка из-под обуви. Ничего особенного. Синевато-серая с черной крышкой, название бренда уже давно стерлось. В таких обычно хранят старые фотографии или другие семейные реликвии. Я вышла из гардеробной, двумя руками плотно прижимая свое сокровище к груди. Зашла в ванную. Современная комната со шкафами шоколадного цвета, отделанная белым мрамором и серо-голубой плиткой. Я поставила коробку на мраморную столешницу рядом со второй раковиной, предназначавшейся для моего мужа, сожителя или давно утраченной любви всей жизни. Однако за все время, что я прожила в этом доме, раковина не видела ни капли воды. Я сняла крышку, открыв взору богатую шелковую подкладку, которая заметно контрастировала с экстерьером коробки. Флаконы. Огромное количество стеклянных пузырьков примерно одного размера и формы; все они были закупорены резиновой пробкой. В отличие от Гарри, я не пользовалась обычными банками. Нет, в этом плане дочь превзошла отца. Мне пришло в голову, что за все время я ни разу не пересчитывала склянки. Даже сейчас я воспринимала их как единое целое, как коллекцию. Я копила их в течение почти десяти лет, но за это время ни разу не задумывалась, сколько их у меня. На подсознательном уровне я и не хотела этого знать. Я закрыла глаза и решила представить себя на месте одного из моих пациентов. Сколько, по моему мнению, в коробке склянок? Обычно такое упражнение проводят с алкоголиками: как по-вашему, сколько вы выпили прошлой ночью? Я остановилась на двенадцати. Цифра уже достаточно шокирующая, хотя изначально на языке у меня вертелось число восемь. Прямо как алкоголик, который каким-то образом понимает, что у него есть проблемы, я хочу ответить «три стакана», но говорю, что их скорее было пять… Вынужденная честность. Если я не буду отрицать, что у меня есть проблемы, то можно считать, что их и правда нет. Я открыла глаза и сосчитала флаконы. Двадцать один. Я пошатнулась. Чтобы удержаться на ногах, мне пришлось схватиться за край ванной. Двадцать один.