Но как? Нет. Этого не может быть. Этого просто не может быть… Я снова пересчитала все пузырьки. И еще раз. Странное чувство волной окатило меня с ног до головы. Словно душа, приняв ужасную, отвратительную истину, буквально сбежала из тела. Из головы она рухнула в пятки, а затем смылась через канализационный слив в душевой. Хотя нет, не душа, а темный дух, вернувшийся обратно в преисподнюю, где ему самое место. Я не могла… Я взяла наугад флакон. «Программист», значилось на этикетке. Перед глазами у меня внезапно поплыла полицейская фотография, на которой была запечатлена коллекция моего отца. На одной из банок была надпись: «Рубашка в цветочек». Одна-единственная деталь, напоминавшая о женщине, которой некогда принадлежала полоска кожи, что хранилась в растворе формалина. Меня всю трясло. Я хотела присесть, но, поборов желание, осталась стоять на ногах. Так будет проще противостоять собственному чувству вины. – Но они ведь даже не почувствовали боли, – услышала я свой шепот словно со стороны. – Лидокаин. Они ведь совсем ничего не почувствовали. После отрицания наступает стадия логического обоснования. Я ведь не такой монстр, как мой отец. Он разделывал юных девушек, держал их в заложниках и пытал в течение нескольких дней. А я всего лишь срезаю тонкую полоску кожи с партнеров по сексу, пока те спят. Ни один из них ни разу даже не вздрогнул и ничего не почувствовал. Невинная плата за проведенную вместе ночь. Между прочим, некоторые из них могли добровольно согласиться на такие условия: ночь безумного страстного секса без последствий и без обязательств взамен на тонкую полоску кожи, которая через несколько дней восстановится. Не выпуская из рук флакон с этикеткой «Программист», я уставилась на свое отражение в зеркале. Только посмотрите на эту симпатичную и, очевидно, успешную женщину. Интересно, что у нее в руке… Затем я вспомнила измазанный кровью детектива палец. О, это чувство. Этот запах. Это непреодолимое желание попробовать на вкус. У меня подогнулись колени, и я опустилась на холодный кафель. Как человек, страдающий редким генетическим заболеванием, я знала, что одного только воспитания недостаточно. Все мы продукты природы. И такова была моя природа, отраженная в этой заполненной формальдегидом и человеческой кожей склянке, которую я плотно прижимала к груди. Моя сестра не могла об этом узнать. Никто, абсолютно никто не должен об этом знать. Я совершила огромную ошибку, уступила своей слабости, пошла на поводу у генетической одержимости. Но я обязательно справлюсь с ней. Без сомнений. Почему бы и нет, в конце концов? Только для начала, конечно, нужно будет пережить эту странную пугающую неделю, когда призрак моего отца снова носится по Бостону и убивает женщин, а моя сестра проявляет поразительную осведомленность в вещах, о которых знать ничего не должна. Сперва необходимо избавиться от улик: коробка, склянки, формальдегид, полоски человеческой кожи. От всего этого надо немедленно избавиться. Вот только как? На самом деле формальдегид – это бесцветный газ, который растворяют в воде, чтобы в получившемся растворе сохранять различные опытные образцы. Он не только обладает ядовитыми свойствами при высокой концентрации, но также негативно сказывается на верхней респираторной системе, раздражает кожу и развивает некоторые виды рака. Нет нужды говорить, что утилизация формалиновых растворов должна осуществляться в соответствии с определенными правилами, и в домашних условиях производить ее довольно опасно. Однако у меня нет другого выхода. Проще всего было бы вылить формалин в раковину или смыть в унитаз, в надежде на то, что городская система водоснабжения успешно разбавит относительно небольшое количество формальдегида. К сожалению, я не уверена, безопасно ли это с криминалистической точки зрения. К примеру, может остаться резкий запах, который вряд ли перепутаешь с запахом туалетного очистителя. Кроме того, вдруг по наводке сестры ко мне в дом с обыском придут полицейские? Что, если они найдут следы формальдегида где-нибудь, скажем, под ободком унитаза или в сливе раковины? Честно говоря, я не знаю, возможно ли это. В медицинской школе это не проходят. Нужно вынести формалин из дома. Отнести куда-нибудь подальше, а там уже избавиться и от него, и от кожи, и от стеклянных пузырьков, где она хранилась. И от самой обувной коробки. Торговый центр. Место с огромным скоплением народа, где я смогу заходить в различные магазины и общественные туалеты, не вызывая подозрений. Одну склянку выкину здесь, другую – там. А потом, может, загляну в супермаркет. Ничего особенного, просто женщина делает покупки. Должно сработать. Главное, оставаться спокойной, не привлекать внимания и не забывать, что кругом понатыканы камеры. Если за все эти годы сестра меня чему и научила, так это тому, что лучшая ложь должна обязательно быть прикрыта слоями правды. Прикуплю себе пару платьев от Энн Тейлор, а в супермаркете возьму хлеб и молоко. Ну а почему нет? Я всего лишь поехала за покупками. Примерный план готов. Я сделала глубокий вдох и принялась за работу. Натянула латексные перчатки. Теперь нужно слить формалин в один большой контейнер. Может, в стеклянную банку? Хотя это будет выглядеть странно. Если кто-то увидит в общественном туалете женщину с банкой, наполненной таинственной жидкостью… особенно в Бостоне, после взрывов на марафоне[14]. Нет, плохая идея. Бутылки для воды из нержавеющей стали. У меня таких четыре или пять. Я выбрала свою наименее любимую, цвета синий металлик с черной крышкой, и поставила у раковины справа от себя. Затем взяла сумку для сэндвичей на молнии и положила ее по левую руку. Полоска кожи отправляется в сумку, несколько миллилитров формалина – в бутылку. Легко и просто. Коллекция, которую я собирала на протяжении десяти лет, была уничтожена за пятнадцать минут. Я расстегнула сумку, закрутила крышку бутылки и положила в свою сумочку. Теперь нужно решить, что делать с двумя десятками склянок. Я могла бы их помыть. Прогнать через посудомоечную машину и отвезти в свой офис. Стеклянные флаконы в кабинете психотерапевта – в этом нет ничего необычного. Вот только на пробках наверняка останутся следы формальдегида, не говоря уже о моих отпечатках пальцев… На сей раз мне понадобилась небольшая сумка-холодильник. Я откупорила флаконы и разложила их по дну сумки. Затем взяла металлическую колотушку для мяса и разбила склянки до такой степени, чтобы осколки легко можно было смыть в унитаз, когда буду избавляться от улик. Сумка-холодильник тоже отправилась к бывшей коллекции. С коробкой обстояло проще. В конце концов, это была обычная коробка из-под обуви. Я вырвала шелковую подкладку, свернула ее и убрала в шкаф, а пенопласт и картон просто выбросила в мусорное ведро. Даже если полиции удастся установить, кому принадлежали картонки, какая разница? Да, детектив, я узнаю эту коробку. Раньше она лежала у меня в шкафу, но я недавно решила прибраться и выбросила ее. Дело закрыто. Все готово. Я сняла перчатки и также уложила в сумку. Их я тоже выброшу, но позже и где-нибудь в другом месте. Словно хлебные крошки, которые я собиралась рассыпать по окрестностям Бостона. Наконец я вымыла руки. И еще раз, и еще, и еще. Меня трясло, я пыталась успокоить себя тем, что все будет хорошо: я возвращаюсь на правильную дорогу, я больше не буду тем человеком, в этом не будет необходимости. Любой может измениться. Даже самую сильную одержимость можно преодолеть, было бы только время и желание. Вернувшись в спальню, я села на краешек кровати и заплакала. Теперь, когда моя коллекция уничтожена, внутри образовалась пустота, которую вряд ли получится чем-то заполнить. Впереди меня ждали полные кошмаров ночи, такие, как эта. Я осталась совсем одна. Малышка, пристегнутая к автомобильному креслу и запертая в темном шкафу, где весь мир превращался в одну длинную зловещую полоску света… Ничего не видно, но слышно, пожалуй, слишком много. Хоть я ничего тогда не понимала, но те голоса до сих пор прячутся в моей голове, словно призраки, застрявшие на задворках сознания. – Пожалуйста, Гарри, только не малышку. Как вдруг… Я соскочила с кровати и бросилась к письменному столу. Уронив на пол книгу, выдернула ящик… Где же, где же, где же… Нашла. Папка, которую много лет назад собрал мой приемный отец. В ней хранилась вся информация по Гарри Дэю. Я пролистала несколько страниц, фотографий, быстро пробежала глазами по различным полицейским заметкам, пока наконец не нашла нужное. Отчет главного следователя. 153. Все как предсказала – вспомнила? – моя сестра. Коллекция нашего отца. Сто пятьдесят три полоски человеческой кожи хранились примерно в трех дюжинах стеклянных банок. Я сняла трубку и набрала номер детектива Уоррен. Глава 21 – Значит, ты думаешь, что Шана Дэй, заключенная психиатрической лечебницы, которая уже тридцать лет света белого не видит, и Убийца с розой каким-то образом связаны? А если быть более точным, он является ее марионеткой? – Именно. – Даже несмотря на то, что она сидит в одиночной камере, на нее практически нет информации в свободном доступе, она ни с кем не переписывается и у нее нет воздыхателей? – Да. – Ну хорошо. – Алекс устроился за кухонным столом напротив Ди-Ди, которая сидела, прикладывая лед к плечу. – Может, я всего лишь простой криминальный аналитик, но смущает подобный расклад. Уоррен только недавно вернулась домой от Сгарци, встрече с которым предшествовал допрос Шаны. Однако, оглядевшись по сторонам, она поняла, что Алекс был занят сегодня утром не меньше, чем она. На двери отливал металлическим блеском новенький замок, деревянные штыри теперь плотно блокировали шпингалеты на окнах. Муж также позаботился об обновлении домашней охранной системы, включавшей теперь несколько камер с датчиками движения, которыми хозяева могли управлять при помощи своих смартфонов. Ди-Ди чувствовала себя участницей реалити-шоу, но учитывая, что всего через несколько часов они поедут к родителям Алекса, чтобы привезти сюда Джека… – Понятно, – только и выговорила она. Алекс удовлетворенно кивнул. Таковы были новые порядки в их жилище. Пока не поймают убийцу, который буквально пару дней назад вломился в дом, чтобы лично оставить Ди-Ди открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления, им придется жить как заключенным колонии или участникам телешоу. – Я понимаю твои сомнения, – сказала Ди-Ди. – Ведь ты всегда работаешь только с реальными уликами, а нам их как раз таки недостает. Ну, я имею в виду настоящие улики. – Это точно, – согласился Алекс. – Дело вот в чем. Единственным неоспоримым подтверждением нашей теории могла бы стать только записка, отправленная Шаной предполагаемому Убийце с розой. Однако, по словам суперинтенданта МакКиннон, открытая переписка не слишком уместна в тюремных стенах. Скорее всего, Шана использует шифр. Допустим, определенные книги из тюремной библиотеки, носок на окне, конкретное количество объедков на подносе. Все это, конечно, старо как мир, но тем не менее многие заключенные до сих пор пользуются такими приемами. А учитывая, насколько Шана умна, нет оснований сомневаться, что она способна сообщаться со своим другом. – Справедливо, – кивнул Алекс. – Вот только… кто он? Говоришь, этот репортер утверждает, что помощник Шаны – ее знакомый из прошлой жизни. Почему же он объявился только спустя тридцать лет? Почему до этого о нем никто не знал? Ди-Ди пожала плечами: – Все в один голос утверждают, что Шана на протяжении тридцати лет ни с кем не общалась. Вот почему мы думаем, что они познакомились еще до того, как она угодила за решетку. Алекс скептически посмотрел на жену: – И он шпионит для нее? – Ну а как еще она узнает о том, чего, по идее, знать не должна? – То есть Шана собирает информацию на свою сестру, на других заключенных, чтобы таким образом сеять вокруг себя страх и ужас, правильно? А что насчет ее воображаемого друга? Ему-то это зачем? Ди-Ди поджала губы.