— Закончил, закончил! — Я упрямо тащу его к воротам. Но, увы, не закончили с нами. — Ты глянь, красавец и чудовище! — заявляет кто-то из догнавших нас пушкинцев. И, не церемонясь: — Детка, отойди, мы твоего парня бить будем. Смотри, тебя тоже задеть можем. Дамиан порывается ответить — сразу кулаками, но я толкаю его на себя, а в лицо говорящему распыляю перцовый спрей (всегда наготове в моей «вселенной», полезная вещь). Больше нас уже никто не останавливает — там и без нас дико весело. Зато Дамиан возмущается всю дорогу. — Виола! Почему ты не дала мне с ними разобраться? Ты что, думаешь, я слабее их? Мальчишки… — Нет, я всего лишь хотела, чтобы ты вернул меня, живую и здоровую, к папе. — Ты думаешь, я бы дал им хоть пальцем тебя… — Нет, но потом мне пришлось бы идти домой одной. Дамиан, не увиливай: ты задолжал мне объяснение. С каких пор ты пристрастился к футболу? Дамиан надувается, бурчит что-то вроде: «Я их все равно еще побью», и я начинаю понимать, с чьей подачи в его семье вечные драки с Ромионом. — Ты сказала, что у тебя в классе учатся нормальные люди. Я понял, что не могу возразить, поскольку я их не знаю, и решил лично проверить. — Проверил? — Да. — И как? — Нормальные. Некоторое время мы идем молча. Дамиан выглядит задумчивым, у меня же слишком много невысказанных реплик, и большая их часть может запросто испортить этот вечер. Лучше уж промолчать. — Виола, в твоем мировоззрении плохих людей нет совсем? — говорит вдруг Дамиан. Я удивленно смотрю на него. Солнце садится, бросая косые алые лучи и удлиняя тени. Дамиан в этом неверном свете кажется взрослее, чем на самом деле. Серьезнее. Не хватает черной мантии, меча в ножнах на поясе и какого-нибудь шрама на щеке, чтобы получился Темный Властелин (в моем представлении). — Есть, наверное. Не знаю. Я не встречала, — наконец отделываюсь я уклончивым ответом. — А что? — Ты пожалела мою мачеху. И ты так рассуждаешь… — Дамиан хмурится, убирает со лба отросшую челку, и мое сердце подпрыгивает. Черт возьми, какой же он красивый! — Просто иногда ты мне кажешься совсем ребенком, а иногда говоришь как Ромион. Это странно. Только знаешь, Ромион бы никогда никого жалеть не стал. — Да ты его просто мало знаешь! — Своего-то брата, — усмехается Дамиан. — Знаю, и получше, чем ты. Я помню, что ты его любишь, Виола. И не буду оскорблять его при тебе. — Он качает головой, когда я по привычке пытаюсь возразить. — Мне просто иногда… иногда очень хочется тебя спросить… — О чем? Дамиан сжимает кулаки и молчит, но я жду, и он все-таки решается: — Со мной ты тоже из жалости? — Чего?! Да как… как тебе в голову пришло! Но Дамиан продолжает внимательно смотреть на меня. Мда. Похоже, наступило время для признания. Очередного. Господи, когда его самооценка поднимется хотя бы на мой уровень? — Дамиан, я же говорила, что я тебя… что ты мне нравишься. — Куцо как-то получилось. Может, еще раз попробовать? — В смысле… Но Дамиан берет меня за руку, сжимает пальцы и улыбается — грустно так, что у меня сердце удар пропускает. — Не надо. Не надо, Виола. Просто… Знай, что я все равно всегда буду с тобой рядом — пока не прогонишь, конечно. — А, — усмехаюсь я. — То есть ты меня сейчас специально злишь? Чтобы прогнала? Так вот — не дождешься! Я свою настоящую любовь так просто не отпущу! Дамиан в ответ только улыбается и снова целует мою руку. Но я вижу, все еще вижу в его глазах — глубоко-глубоко, но оно там есть — недоверие. Знать бы еще, как его переубедить? И… почему это простое «я тебя люблю», оказывается, так сложно сказать? Дома, в своей комнате, я долго и пристально смотрю в зеркало. Мне все еще странно видеть в нем красавицу — сквозь флер, конечно. Да, раньше после полуночи я тоже становилась красива. Да, после лягушачьей кожи эта красота ослепляла. Но и вполовину не так, как сейчас. Я трогаю золотистые длинные пряди — они волнами струятся по спине, плечам и высокой груди, очерчивают тонкую талию и крутые бедра, и дальше — к ногам, длинным и стройным, словно у балерины. Распущенные волосы достают до пола — с непривычки я уже раз сто запутывалась в них, просыпаясь, или садилась, подстилая под себя вместо диванной подушки. Жидкое золото — и отрастают мгновенно, стоит их немного подровнять. Хотя чего там, они и так ровные. Но я бы хотела покороче… А еще глаза — не мои, чужие, темно-синие, при определенном освещении даже фиолетовые. Не мои губы, совершенные и изгибом, и розово-алым цветом. Черты лица: идеально-ровный нос такого размера, словно его рассчитывал скульптор — и не раз, а как минимум сто. Острые скулы, ямочки на щеках, и кожа — лепесток розы. Девушка в отражении прекрасна каждой черточкой — но это не я. Точнее, я — но где-то там, в глубине чудесных фиолетовых глаз. Глубоко-глубоко. Мне странно признаться, но я уже тоскую по своей жабьей внешности — ведь зеркала даже здесь, в моем родном мире, даже сквозь дымку флера всегда показывают меня настоящую. Красавицу. И это настолько не похоже на мое восприятие себя, что хочется кричать — но даже кричит эта красавица иначе. И голос у нее другой. Другое все. Забавно: меня расколдовали, а я чувствую себя проклятой сильнее, чем когда-либо. Закрыв глаза, я представляю рядом с этой красавицей Дамиана, и у меня екает сердце — от ревности. — Что, принцесса, красота не принесла тебе счастья? Я открываю глаза и стремительно оборачиваюсь. Это странно — не такие чувства должен вызывать бесцеремонно развалившийся у меня на постели юноша, — но да, я чувствую облегчение. — Габи! Сколько лет, сколько зим! — Ровно месяц, принцесса. Прикройтесь. — Мне на руки падает бархатный темный плащ, пахнущий апельсином. Фыркнув, я игнорирую его и тянусь за снятым было халатом. Кто знает, кому этот плащ принадлежал раньше? — Габриэль, я тебе, конечно, рада, но можно ты в следующий раз постучишься и спросишь разрешения войти? Сногсшибательный брюнет у меня на кровати поворачивается на бок, улыбается и становится очень похож на огромного кота. Того, Чеширского. — Я демон, принцесса. Мне положено возникать из ниоткуда. — Протестую. Ты можешь возникнуть из ниоткуда, спросив разрешения. Габриэль тихо смеется. Но смех быстро замерзает у него на губах, и взгляд становится тоже морозный, а еще почему-то требовательный. — Ты изменилась, принцесса. Я чувствую. — Да. Я стала настоящей принцессой, и мне это не нравится. Подвинься. Я падаю на кровать рядом с ним и пихаю демона руками и ногами к стене. Полагаю, раньше с Габриэлем так не обращались, потому что какое-то время (все-таки отодвинувшись) он выглядит ошеломленным. — Тебе следовало бы быть осторожнее в присутствии высшего демона, принцесса. — А то что? Сваришь меня на обед? Габи, я тебя не боюсь. Тебя — нет. Так что не стоит строить из себя… что ты там обычно строишь. Он приподнимается на локте и нависает надо мной — гротескная тень, одни глаза сверкают в тяжелых сумерках. — Нет, не боишься. Мне это нравится. Но другая тень лежит на твоем сердце, принцесса. Какая? — Что, этого твой рентген не показывает? — ворчу я. Психоаналитик доморощенный… Закрываю глаза и неожиданно говорю… Просто… просто давно хотелось с кем-нибудь нормально поговорить. С кем-нибудь, кто бы меня понял. А Роз сейчас так далеко и так занята… — Я боюсь. Боюсь становиться феей, — получается жалко и по-детски, но Габриэль молча смотрит на меня, и я продолжаю: — Наследницей. Боюсь, что в Зачарованных Садах мне качественно промоют мозги и я стану как мама. Боюсь оставаться одна в том, ну, вашем мире — он, конечно, сказочный и абсурдный, но я видела, беда там может случиться вполне настоящая. А еще я боюсь своего отражения, потому что мне все время кажется, что это какая-то другая девица на меня смотрит из зеркала и надо мной смеется. И папу я боюсь одного оставлять — если со мной что-нибудь случится, он же правда один останется. Боюсь… Видишь, сколько всего я боюсь? — Да, — тянет Габриэль. — Взрослеть страшно. — Да что ты об этом знаешь! — нервно смеюсь я. — Тебе сколько лет, демон? Сто? Тысяча? — Демоны меняются так же, как и люди, — возражает Габриэль. — А твои страхи — детские, принцесса. Не того тебе нужно бояться. — Да? А чего? Тебя? Все-таки с Роз разговаривать легче. Она хотя бы пытается утешить… Ха, да она мастер утешения! — Ты не хочешь быть феей. А ведьмой? — неожиданно спрашивает Габриэль. — Ведьмой? Нет! Я хочу быть человеком! Демон с усмешкой качает головой: — Ты не рождена человеком. Фея или ведьма. Выбирай.