— Я не могу, это наследница Зачарованных Садов, — «а то бы выкинул» невысказанное повисает в воздухе. — Да я сама уйду! — обиженно восклицаю я и, подхватив мишку, пытаюсь выбраться из кареты, но Ромион с магом встают в проходе грудью. — Виола, не смей! — Ваше Высочество, подождите, прошу вас… Минутку… Еще немного. — Колдун чарует, я с подозрением за ним слежу… Но в лягушку вроде не превращаюсь. Зато Ромион вдруг выдыхает, как будто снял с себя всю тяжесть мира. — Звезды… — Я запечатал… Ее Высочество… — задыхаясь, как после пробежки, говорит придворный маг. — Надолго? — с надеждой интересуется Ромион, но маг качает головой: — Часа на три, не больше. — Я сейчас же вызываю королеву Садов! — бледнеет Ромион. — Эй, а может, мне кто-нибудь объяснит, что происходит? Но Ромион себе не изменяет. Он торопливо отдает приказы, сдает меня с рук на руки армии горничных, которые несут меня в то, что здесь называется «гостевыми апартаментами», а по сути — дом в доме, в смысле, во дворце. Одна купальня чего стоит! Где-то на периферии маячит придворный маг, но больше никаких мужчин — только горничные. Уносят моего Самсона, снимают с меня пижаму, облачают в утреннее платье, пытаются прибрать мои волосы… И когда терпеть это у меня сил больше нет, дурдом наконец прекращается — с приходом мамы. Она вплывает в купальню, точно на облаке — из летних терпких ароматов. Розой всегда пахнет моя сестра, фиалкой, если верить Дамиану, — я, а вот мама — это всегда цветочная смесь, терпкая и требовательная. В детстве я представляла, что это золотая пыльца вокруг мамы — облако. И до сих пор мне так кажется — неудивительно, ведь мама теперь носит все золотое. Я не знаю названия ткани, из которой сшито ее платье, но это что-то цветочное. В смысле, если взять лепесток той же розы и приложить к маминому платью да покрасить в золотой, будет не отличить от той ткани. Всегда красивая, моя миниатюрная мама теперь держит себя как истинная королева. Горничные перед ней расступаются, приседая в реверансах, словно заранее знали, что королева фей придет навестить дочь. Я же смотрю на нее и вижу, что теперь, когда проклятие снято, я действительно очень на нее похожа. Волосы, фигура — возможно, у всех фей такие. Но вот черты лица — мы кажемся сестрами теперь, точно так же, как когда-то мама с бабушкой казались сестрами мне. Просто одна чуть-чуть старше — видно по взгляду. Мудрее, быть может? Это было лет десять назад. Интересно посмотреть на бабушку сейчас… Ха. Сдается мне, скоро так и так ее увижу. Мама прогоняет служанок и сама принимается за мной ухаживать… Дамиан как-то заметил, что я странно говорю о матери — о крестной ведьме и то теплее. Ему есть чему удивляться — у него, рассказывают, была нормальная, обычная мать. А я уже лет десять знаю: моя мама — наследница (а теперь и вовсе королева) и титул важнее, чем дочь. Дочери. Так или иначе, меня никогда это не удивляло: сложно удивляться обычаям фей, побывав в их Садах. Я и не удивляюсь — ни тому, что мама все-таки бросила папу, и даже ни тому, что отца Роз она точно так же бросила, как и саму Роз. Для фей это нормально: наследница обязана родить дочь… И забрать ее, когда та вырастет достаточно, чтобы ее магия пробудилась. Обычно это происходит в двенадцать, но я была проклята, а Роз так и осталась феей лишь наполовину. Это я тоже приняла как данность: хоть Роз и казалась мне истинной феей, до уровня мамы она никогда не дотягивала. Не такая красивая и без… всего этого. Флера. Пыльцы. Всего, что делает фею феей. Не знаю, мне пока сложно это объяснить, но я уже чувствую. Сейчас, выходит, мое время пришло — этого я и боялась, когда говорила Габриэлю: я была в Садах и знаю, что там могут сделать с человеком. Со мной. Я не фея в душе, мне будет сложно. Наверное, мама это тоже чувствует: она долго стоит за моей спиной, глядя через мое плечо в зеркало. У нее тоже темно-синие, почти фиолетовые глаза, но взгляд сейчас грустный. Она знает, что меня ждет. Она сама через это прошла. Я же говорила, что сказка сказкой — а жить в этом мире… Не знаю, может быть, принцессой это было бы замечательно. Но не постоянно, не всегда. И не феей. Не мне. — Я научу тебя, как дать понять мужчинам, чтобы они тебя не тревожили, — говорит мама наконец. Она не говорит: «Я научу тебя, как стать незаметной». Или: «Как вернуть все, как было прежде». Мы обе знаем, что это невозможно. Мама маленькая, меньше меня. Может быть, даже меньше Ромиона. И ее голос — он не человеческий, он тоньше. Нотки этого «нечеловеческого» я слышу последний месяц и у себя, когда говорю. — Было бы проще, если бы твой отец дал увезти тебя, когда тебе исполнилось шесть. Да, как раз тогда, когда я уяснила, что уродлива днем. И побывала в Зачарованных Садах — один-единственный раз. Меня там жалели. А если бы мама правда увезла меня тогда от папы навсегда — я бы стала парией среди фей. Одно дело терпеть неуклюжую уродину неделю, ну, две. Но годы? Легкомысленные феи столько ждать не могут. Мама оглядывает приготовленные для меня платья и морщится. Протягивает руку — и ей на ладонь падает такая же «цветочная» ткань, из которой сделано ее платье. — Фиалка, — глядя на меня, говорит мама. — Фиалка всегда будет твоим счастливым цветком. Повернись. Ткань окутывает, превращаясь в громадную перевернутую фиалку. Пять темно-синих, под цвет моих глаз, лепестков расходятся от бедер, а лиф украшают все те же фиалки, только темнее и с ребристыми, точно рюш, краями. — Хорошо, — решает мама. — Но вот еще… «Еще» венок из фиалок ложится на мою голову — просто, но изысканно. Маленькая корона. А я только малодушно радуюсь, что эти цветы молчат. Но Роз как-то говорила, что фиалки вообще неразговорчивы… — Никому не позволяй заплетать тебе волосы, — предупреждает мама. — Они должны быть распущены. Так ты сильнее. — Но они же мешаются… — Потерпишь. Моя мама, королева, легкомысленно относится к моим жалобам давным-давно. Наверное, ей так проще. Так проще и мне: до недавнего времени она совсем не лезла в мою жизнь. Но я всегда знаю, если мне действительно, по-настоящему нужна будет помощь, мама сделает все, чтобы помочь. А еще — на самом деле под этим флером, и легкомыслием, и забывчивостью (она давно уже не поздравляет меня с днем рождения и с Новым годом тоже) мама все та же прекрасная, милая женщина-видение из моих детских снов, певшая мне колыбельную. Просто — незнакомка. Как и я для нее. — Миледи… — Ромион, видно, решил, что раз с эльфийским послом завтрак не задался, так стоит наверстать его с королевой фей. Во всяком случае, нас ждет накрытый стол в столовой через три комнаты от купальни. Богато и изысканно: золото, тончайший фарфор, серебро и хрусталь… — Позвольте пригласить вас… Они все-таки с мамой одного роста, с усмешкой замечаю я, садясь за стол. Ох, да что ж это — Ромион превзошел себя: он не только раздает нам обеим комплименты, он еще и приказал положить по десять вилок вокруг наших тарелок. Зачем? Даже отец Роз подобным излишеством не страдает… Но мама, конечно, знает, как и когда пользоваться каждым прибором — чего не скажешь обо мне. Понятия не имею, кто как, а я все еще чувствую себя как красивая дылда, нарядившаяся в цветок. В общем, не в своей тарелке. Хорошо хоть в разговоре участвовать не приходится: мама с Ромионом обсуждают какой-то экспорт, отчего мама нехорошо щурится, а Ромион краснеет, но продолжает любезничать. Я же гоняю по тарелке листик салата… Пока эта идиллия не разбивается с грохотом — от открывшейся двери. Все еще слегка помятый, с перевязанными запястьями, в комнату влетает (именно так) Дамиан. — Полдворца вас найти не мог! Ромион тут же встает, делая Дамиану знаки вести себя прилично. — Ваше Величество, могу я представить моего брата?.. Дамиан кланяется, не отрывая восторженного взгляда от меня. Я облегченно улыбаюсь. Вот кто меня спасет!.. — Конечно, я знаю человека, расколдовавшего мою Виолу, — сдержанно говорит мама, подавая Дамиану руку для поцелуя. — Мам, — начинаю я, — вообще-то мы с Дамианом любим друг друга и… — «и ты могла бы быть с ним потеплее», но этого я сказать не успеваю. — Помолчи, Виола. Я обиженно замолкаю, а Дамиан — ура! — садится рядом со мной. И тут же шепчет: — Виола, ты прекрасна! — Я тут чуть не умерла от скуки, — шепчу я в ответ. — Слушай, сколько обычно длятся эти завтраки? Я хочу отсюда сбежать. — Тут Ромион больно пинает меня под столом, и я понимаю, что еще чуть-чуть придется потерпеть. Дамиан вздыхает, но тут же снова улыбается. — Виола, насчет той суккубы… — А, успокойся, все я понимаю, — тоже улыбаюсь я. — Весело же было, нет? Кстати, что там с кровью? Мне кажется, твои… ну, остальные в этой общаге тебя боятся. Ты уже не первый раз… — Виола. Я поднимаю взгляд на маму. — Я только что говорила Его Величеству, что эти апартаменты прекрасны. — Я ему тоже кое-что скажу, когда ты уйдешь, — бурчу я, но так, что Ромион слышит. И снова пинается. — Виола, — щурится мама, — я также сказала, что твой портал должен был открыться в Ниммерии, а вовсе не здесь. — Это где? — Да, с картой этого мира у меня до сих пор проблемы. — Зачем в Ниммерии? — в унисон мне спрашивает Дамиан, получает свою порцию «того взгляда» от мамы. И от брата тоже — дотянуться до него ногой Ромион не может. Мама изящно отставляет кубок с нетронутым вином и смотрит только на меня. — Ты должна мне помочь. Хм, как-то не так я представляла тот момент, когда мама попросит меня о помощи… Хорошо, я никак этот момент не представляла. Он невозможен. — Ты уже доказала, что можешь работать со смертельными проклятиями. — Мама взглядом показывает на Ромиона. — Теперь я хочу убедиться, что ты также можешь выполнять роль доброй волшебницы. Я тоже на всякий случай отставляю в сторону бокал с соком. Поперхнуться сейчас будет… невежливо. — Кого? — Виола, ты, конечно, знаешь, чем занимаются феи, — ледяным голосом говорит мама, пронзая меня взглядом. — Откуда? — фыркаю я. — Я думала, вы с цветка на цветок летаете. — Целый день? — Невероятно, но мамин голос стал еще холоднее. — Именно. — Ваше Величество, — неожиданно приходит мне на помощь Ромион, — но роль доброй волшебницы ведь исполняют только рабочие феи.