– Забавно глаза закатываешь, – хвалит Сайлас, открывая бумажник. – Как тебя зовут? – интересуюсь я. Он склоняет голову и прищуренно на меня смотрит. – Лэндон, – отвечает как нечто само собой разумеющееся. – Один из двух братьев Нэш. Тот, что посимпатичнее. Я прячу улыбку, а Сайлас разглядывает документы Лэндона. Он хороший паренек, это видно по глазам. – Итак, – начинаю я, глядя на Сайласа. – Ты тоже не знаешь, кто ты такой? И мы вместе пытаемся в этом разобраться? И через каждые сорок восемь часов мы снова все забываем? – Ага. Где-то так. Все это кажется сном. Не реальностью. И тут до меня доходит. Я сплю! Меня распирает от смеха. Лэндон передает мне сумку, и, судя по его виду, моя реакция застала его врасплох. – Что это? – спрашиваю я, раскрывая сумку. – Ты просила привезти тебе какую-нибудь одежду. Я осматриваю свою больничную рубашку. – А почему я в этом? Тот пожимает плечами. – В этом ты была прошлой ночью, когда Сайлас тебя нашел. Старший Нэш открывает передо мной дверь в ванную комнату. На одежде бирки, и, оторвав их, я начинаю переодеваться. Миленький черный топ с длинными рукавами и джинсы, словно сшитые под заказ. Кому еще могла достаться новая одежда в этом сне? – Обожаю этот сон! – кричу я через дверь. Закончив, открываю ее и хлопаю в ладоши. – Ладно, мальчики, вперед! Куда отправимся? 2. Сайлас Когда Чарли и Лэндон выходят из номера, я провожу беглый осмотр. Хватаю пустой мусорный кулек из небольшой корзины под столом и запихиваю в него все наши послания. Убедившись, что все собрал, выхожу за ребятами. Когда подхожу к машине, Чарли по-прежнему расплывается в улыбке. Она и вправду решила, что все это сон, а мне не хватает духу указать на ее ошибку. Это не сон. Это настоящий кошмар, в котором я живу уже больше недели. Лэндон садится в машину, но Чарли ждет меня у задней двери. – Хочешь поехать на переднем сиденье со своим «братом»? – спрашивает она, показывая кавычки пальцами. Я качаю головой и тянусь ей за спину, чтобы открыть дверцу. – Нет, можешь садиться. Она начинает поворачиваться, но я беру ее под локоть. Затем наклоняюсь к уху девушки и шепчу: – Ты не спишь, Чарли. Все происходит на самом деле. С нами что-то случилось, и ты должна воспринимать это всерьез, чтобы мы могли во всем разобраться, понимаешь? Когда я отодвигаюсь, ее глаза округляются. Улыбка сходит с лица, и девушка даже не кивает в ответ. Просто садится в машину и закрывает дверцу. Я занимаю место на заднем сиденье и достаю из кармана телефон. На экране мелькает напоминание, и я его открываю. Первым делом езжай в полицейский участок. Достань свой рюкзак и прочти как можно больше посланий и записей из дневника… и как можно быстрее. Закрываю приложение, просчитав, что в следующие два часа получу еще около пяти таких напоминаний. И знаю я это… потому что помню, как настраивал каждое из них прошлой ночью. Я помню, как писал все записки из этого небольшого мусорного пакета, который крепко держу в руках. Я помню, как погладил лицо Чарли за секунду до того, как часы отбили одиннадцать вечера. Помню, что прошептал ей «никогда-никогда» прямо перед тем, как поцеловал. И помню следующие десять секунд после того, как соприкоснулись наши губы… Чарли отпрянула и совершенно забыла, кто я такой. Она не помнила последние сорок восемь часов. Тем не менее я помню каждую минуту последних двух дней. Но я просто не могу сказать ей правду. Не хочу ее пугать. Заставить поверить, что мы в одинаковом положении, показалось мне более подходящим вариантом. Понятия не имею, почему на сей раз остался в себе, а она – нет. Мне стоило ощутить облегчение, что для меня этот ад кончился, но ничего подобного. Я разочарован. Я бы предпочел снова потерять память вместе с ней, чем позволить ей разбираться с этим в одиночку. По крайней мере, когда мы были в одном положении, то знали, что сможем вместе преодолеть эту неприятность. Но сия традиция отныне нарушена, и, как мне кажется, от этого все стало только сложнее. Почему меня «пощадили» на этот раз? Почему Чарли – нет? Почему мне кажется, что я не могу быть с ней откровенным? Всегда ли на мне лежал таким пластом груз вины? Я все еще не знаю, кто я такой и кем был. В моей памяти запечатлелись лишь последние сорок восемь часов – что не густо. Но это все равно лучше, чем получасовые воспоминания Чарли. Мне стоит быть с ней откровенным, но я не могу. Не хочу, чтобы это ее спугнуло. И без того похоже, что единственное, что ее сейчас утешает, это понимание: она не одинока. Лэндон постоянно оглядывается то на меня, то бросает взгляд на Чарли. Наверняка думает, что мы окончательно потеряли рассудок. В каком-то смысле так и есть, но точно не в его интерпретации. Мне он нравится. Утром я сомневался, придет ли он, как я того просил, учитывая, что он не поверил в нашу историю. Но я рад, что, несмотря на все сомнения, его верность мне победила доводы разума. Мало кто обладает подобным качеством. С самого начала дороги в полицейский участок мы были не особо-то разговорчивы, но неожиданно Чарли поворачивается к Лэндону и окидывает его сердитым взглядом. – Откуда ты знаешь, что мы тебе не врем? С чего вообще нам подыгрывать, если только ты не имеешь отношения к случившемуся? К нему она относится с большим подозрением, чем ко мне. Лэндон крепче хватается за руль и косится на меня в зеркало заднего вида. – Я не знаю, что вы не лжете. Как по мне, вы вообще меня разыгрываете. Я на девяносто процентов уверен, что вы оба придурки, которым больше нечем заняться. На остальные же пять я полагаю, что вы, возможно, говорите правду. – В сумме это девяносто пять процентов, – вклиниваюсь я. – Потому что на остальные пять я подозреваю, что это я свихнулся! Чарли смеется. Мы заезжаем на парковку у полицейского участка, и Лэндон находит свободное место. Прежде чем он успевает выключить двигатель, Чарли произносит: – Давайте обсудим, что мне нужно говорить? Я пришла за своим рюкзаком? – Я пойду с тобой, – отвечаю я. – В записке сказано, что все считают тебя пропавшей, а меня подозревают в твоем похищении. Если мы зайдем вместе, то у них не будет оснований продолжать расследование. Она выходит из машины, и мы вместе шагаем к участку. – Почему бы просто не рассказать им правду, что мы ничего не помним? – спрашивает девушка. Я хватаюсь за дверную ручку и останавливаюсь. – Потому что. В записках было четко сказано этого не делать. Я бы предпочел довериться тем версиям себя, которых мы не помним, чем людям, которые совершенно нас не знают. – Логично, – кивает она, затем склоняет голову набок. – Интересно, а ты умный? Это вызывает у меня легкий смешок. В вестибюле никого. Я подхожу к окошку. За столом никого нет, но рядом стоит громкоговоритель. Нажимаю кнопку, и из него раздается шум. – Эй? Здесь кто-нибудь есть? – Уже бегу! – кричит женщина. Через пару секунд она подходит к своему рабочему месту. Увидев нас, настораживается. – Чарли? Та кивает, нервно выкручивая руки. – Да. Я пришла за своими вещами. Рюкзаком… Женщина смотрит на нее пару секунд, затем опускает взгляд на ее руки. Поза Чарли выдает беспокойство… словно она что-то скрывает. Женщина говорит, что сейчас этим займется, и уходит. – Попытайся расслабиться, – шепчу я. – У тебя такой вид, будто я заставил тебя сюда прийти. Я и так под подозрением. Чарли скрещивает руки на груди, кивает, а затем подносит большой палец ко рту и начинает покусывать его за подушечку. – Я не знаю, как выглядеть расслабленно. Я нервничаю! И чертовски запуталась. Женщина все не возвращается, зато из-за двери слева выходит полицейский. Он оглядывает нас с Чарли и указывает следовать за ним.