— Товарищ старшина, товарищ старшина — Тимур буквально мертвой хваткой вцепился в командира — разрешите я со всеми вместе. Вы на эти бинты внимания не обращайте, я здоров. — Хорошо — после недолгих сомнений кивнул Ковальчук — пойдешь с нами. — Есть — обрадованный боец подхватил свой вещмешок и бегом догнал направляющегося к повозкам товарища — слушай Андрюха, а что кроме нас в разведку некого послать? Старшой то своих, пехотских бережет, а нас загонял уже. — Чего-то я тебя не пойму — бросил на него удивленный взгляд Андрей — ты же сам напросился с нами идти, а сейчас бурчишь? — Да это я так, просто интересно. Мне, от своих отрываться нельзя, куда же я без вас-то? Да и не справитесь вы без меня. — Я думаю, он нас не потому в разведку посылает, что своих бережет, а потому, что у нас подготовка круче — решил прояснить ситуацию Карасев. — Это как это, круче? — не понял Тимур — горы крутые бывают, еще яйца, когда вкрутую сварены, а чтобы про людей так говорили, ни разу не слышал. — Ага, вот и я про то, выше нас только горы, круче нас только яйца — усмехнулся Андрей. — Мастер ты, как я посмотрю, словечки всякие придумывать — рассмеялся Галиулин — немцев вот, фрицами называешь, да и остальные, глядя на тебя тоже так говорить стали. Действительно с подачи Карасева и с легкой руки его друзей уже не только пограничники, но и стрелки подхватили данное врагам прозвище, и даже в речи Прутникова оно нет, нет, да проскальзывало. Отдав свои нехитрые пожитки председателевой супруге на сохранение, парни вскоре присоединились к остальным разведчикам, и после недолгих сборов отряд покинул походный бивуак. Взошедшее солнце окончательно разогнало остатки утреннего тумана и высушило капли росы на траве и ветвях деревьев. Бой, гремевший где-то впереди, затих и в верхушках деревьев снова защебетали радующиеся очередному солнечному, летнему дню беззаботные пичуги, которым нет совершенно никакого дела до кипящих на земле человеческих страстей. Лежащий рядом боец что-то недовольно шипит сквозь стиснутые зубы, и Андрей его прекрасно понимает, от долгого лежания в мокрой от обильной росы траве, гимнастерка и галифе промокли насквозь, ощущение такое, словно валяешься в луже. И пошевелиться нельзя, двум немецким связистам тянущим откуда-то нитку полевика — приспичило остановиться и покурить в десяти шагах от того места, где залегли пограничники. К счастью, они свято уверены в собственной безопасности и не очень смотрят по сторонам, весьма оживленно и громко обсуждая достоинства некоей Грэтхен из Дюссельдорфа. Скромных Карасевских познаний в немецком едва хватает, чтобы разобрать отдельные слова. Трудно имея в багаже только более чем двадцатилетней давности школьный курс немецкого языка, пусть и усвоенного на «отлично», разобрать, о чем между собой болтают два чистокровных фрица. Снять бы их потихоньку, но никак не получится. Метрах в ста дальше маячит туда-сюда часовой, охраняющий накрытые пятнистой маскировочной сетью грузовики. Время от времени он останавливается, бросает полный неприкрытой зависти взгляд на бездельников — связистов и, потянув носом ароматы расположенной неподалеку полевой кухни, продолжает свое монотонное хождение взад-вперед. Обидно — до передовой, а значит до своих, отсюда рукой подать. Со слов Пахома Сидоровича вон за той рощицей, в километре отсюда уже начинается простреливаемое из пулеметов и орудий ДОТов предполье укрепрайона. Вот уже полчаса, разбившиеся на пары, бойцы тщетно ищут лазейку в плотных порядках немецкой пехоты. Андрею в напарники достался москвич Илья Еремеев. Отец у него какая-то крупная шишка в наркомторге, а вот, поди ж ты, сын в армии, причем не где-то в столичном гарнизоне, под теплым крылышком всемогущего папаши. И ни родителям, ни самому Илье и в голову не пришло, что можно воспользовавшись связями отца как-то отмазаться от призыва. Да и совсем не похож этот серьезный, интеллигентный парень, на тех маасквичей основательно доставших его еще в той прошлой жизни бесконечными инспекциями и проверками — поборами, наглых, заносчивых, с какой-то великодержавно — боярской спесью, относящихся ко всему остальному — «замкадовскому» населению огромной России. Только сейчас Андрей начинал понимать, какая огромная разница возникла в характерах и менталитете людей всего за каких-то пятьдесят лет. Вроде и говорят на одном и том же языке, живут в одних и тех же городах, ходят по тем же улицам, что же должно было произойти в стране и умах ее граждан, чтобы за столь короткий срок пролегла такая пропасть между поколениями. Между тем «сладкая парочка» закончила перекур и, повинуясь строгому, начальственному оклику какого-то мордатого фельдфебеля и подхватив катушку с проводом, направилась своей дорогой, помянув напоследок «тупую, жирную свинью». — Знать бы, откуда они телефон тянут — в голову Карасева внезапно пришла интересная мысль. — Из штаба батальона, на ротный НП — невозмутимо ответил напарник и, предупреждая следующий вопрос, мотнул головой в сторону удаляющихся немцев — эти и сказали. — А чего ты сразу не сказал, что язык знаешь? — Меня никто и не спрашивал — пожал плечами Еремеев. — Ладно, пойдем, посмотрим, куда приведет нас волшебная нить Ариадны — Андрей окинул внимательным взглядом залитую солнцем поляну, не хватало еще наскочить на фашиста по нужде отошедшего в кусты. Не обнаружив ничего подозрительного, не обращая внимания на удивленный взгляд товарища, пополз в ту сторону, откуда появились немецкие связисты. Тонкий телефонный провод гибкой змейкой стелился по земле, не потерять его из виду и самим не попасть на глаза немцам, то и дело шнырявшим по окрестностям оказалось делом достаточно не простым. После десяти минут переползаний, перебежек, перекатов и замираний на месте в самых причудливых позах, бойцы взмокли так, что их можно было выжимать. Все чувства обострились настолько, что даже легкий шорох листвы страшным грохотом отдавался в ушах, а местонахождение вражеских солдат еще издали обнаруживалось резкими запахами табака, пота, сапожного крема. Натянутые как канаты нервы, казалось, звенели от напряжения, поэтому, когда в кустах буквально в двух шагах от него резко дважды крикнула сойка, Андрей едва не подпрыгнул от неожиданности, не сразу сообразив, что это условный сигнал. В густых зарослях орешника обнаружились остальные члены разведгруппы. — Ну, докладывай хлопцы у кого, что? — негромко потребовал старшина. — Бесполезно — устало покачав головой, за всех ответил Олексич — здесь фрицев столько, что не протолкнуться. Надо до ночи подождать. — Нельзя до ночи. После Кшечева немцы, уже, наверное, опомнились, и местоположение батальона могут обнаружить в любую минуту. — Разрешите мне попробовать товарищ старшина — Карасев сам от себя не ожидал такой прыти — только нужен комплект немецкой формы. — Два комплекта — неожиданно поправил его Еремеев — ты все равно языка не знаешь. — Ну, хорошо проберетесь вы к своим, а дальше, что? — уловив мысль, Ковальчук вопросительно уставился на своих подчиненных. — Проберемся к своим, попросим дать красную ракету, это значит, что мы дошли нормально — продолжил излагать свою мысль Андрей — потом свяжемся с нашим командованием и по условному сигналу, ну, скажем, две зеленые ракеты, ударим одновременно. Они атакуют передний край, а наш батальон — штаб немецкого батальона, разгромит его и деморализует противника, ну а там, уже как получится. В общем, для нас, это единственный шанс выйти из окружения. Штаб можно найти по телефонному кабелю, его немцы тут рядышком протянули. — Ну, ты голова, Карасев — изумленно протянул старшина — чего-то я за тобой раньше таких стратегических талантов не замечал. — Не знаю, товарищ старшина — пожал плечами Андрей — просто подумал, что может получиться. Из всего плана, пожалуй, самым легко выполнимым оказался процесс добывания униформы. Ее вместе со своими железными конями, любезно предоставили два немецких велосипедиста. «Дранг нах остен» ветеранов польской компании остановил натянутый поперек неширокой тропинки, кусок веревки, в которую доблестные солдаты вермахта влетели на полном ходу. Если Еремееву трофейное обмундирование пришлось почти, по размеру, разве что штаны сидели несколько мешковато, то для плечистом Карасеве, серый мундир, казалось вот, вот разойдется на спине по шву, а руки чуть ли не до локтя сиротливо торчали из коротких рукавов. Хотя, положение удалось слегка исправить, закатав повыше рукава и расстегнув пару верхних пуговиц. Илья закинул на плечо немецкий карабин, а Андрей оставил свой МП, который прихватил в разведку вместо разбитого в рукопашной схватке на заставе ППД. Впервые за почти, что четверть века, Карасев взгромоздился в кожаное седло велосипеда. Некоторое время ушло на борьбу с непокорным механизмом, упорно пытавшимся сбросить неумелого седока. Словно плохому танцору, ему мешало решительно все, то ребристая коробка противогаза, то подсумок с запасными магазинами, то саперная лопатка все время норовившая зацепится за раму, но вскоре позабытые было навыки, вспомнились, и он бодро покатил следом за Еремеевым. Глава 9 Немного пропетляв между кустами, тропинка вынырнула на уже знакомую поляну. Часовой по-прежнему маячил возле замаскированных грузовиков, у дымящей полевой кухни собралось десятка полтора фрицев, оживленно гремящих термосами. Совершенно не похожий на повара, длинный, тощий как жердь немец в белом колпаке и фартуке, большим черпаком сноровисто разливал в подставляемую тару исходящее ароматным паром варево. Ни повар, ни пришедшие за обедом солдаты не обратили ровно никакого внимания на двух велосипедистов, только часовой проводил их скучающим взглядом и отвернулся. Очевидно, созерцать раздачу пищу, показалось ему занятием более увлекательным. Впрочем, велопробег оказался недолгим. Добравшись до рощицы указанной Щербаковым и миновав группу фрицев, копающих глубокую квадратную яму не то под сортир, не то под братскую могилу, ряженые велосипедисты свернули в кусты. Там машины пришлось бросить и дальше двигаться уже пешим порядком. Первая неприятность ожидала уже через пять минут, когда практически выбравшись из небольшого перелеска, внезапно наскочили на расположившуюся на просторной поляне минометную батарею. К счастью немцы еще издали выдали свое местонахождение шумом голосов, бряканьем металла и мощным «амбре» обычно сопровождающим большое скопление военного люда. Аккуратно раздвинув ветви, Андрей внимательно разглядывал растянувшиеся редкой цепочкой, глядящие в небо трубы минометов, группки отдыхающих фрицев. Особое внимание привлек штабель ящиков с боеприпасами находящийся на некотором удалении от артиллерийских позиций и метрах в десяти от орешника, в котором скрывались разведчики. — Илья у тебя граната есть? — Вот — напарник протянул трофейную «колотушку» — ты чего удумал? — Нет, эта не пойдет — Карасев с сожалением покачал головой — хотел им сюрприз сделать. — Эта подойдет? — Еремеев выудил из кармана ребристую «лимонку». — В самый раз — одобрительно кивнул Андрей — жди меня здесь. Взяв у товарища гранату, он быстро пополз к ящикам. К счастью, штабель надежно скрывал его от глаз караульного, внимание которого было отвлечено появившимся на поляне солдатом, нагруженным двумя тяжелыми термосами. Незамеченным добравшись до места, Карасев быстро вкрутил запал, плотно, так чтобы стенки ящиков прижали рычаг пристроил между ними эфку, аккуратно вытащил чеку и вернулся обратно. Позицию минометчиков обошли по широкой дуге, продираясь через заросли каких — то колючих кустов. Просветы между деревьями становились все больше, похоже, лесок заканчивался… — Хальт — резкий окрик заставил остановиться. В неглубоком, замаскированном окопчике на опушке леса прятался расчет МГ, пулеметчик — высокий крепкий мужик, средних лет с унтер-офицерскими знаками различия и значком ранений на груди, и его напарник, молодой, белобрысый солдатик. Унтер с недовольной физиономией принялся, что-то резко выговаривать двум «думкопфам», которые как бестолковые бараны прутся прямиком в расположение противника. Основной удар «начальственного» гнева принял на себя Еремеев. Он уставился на фрица преданными, бараньими глазами, и только время от времени «яволькал», суетливо застегивая воротничок и поправляя ремни и висевшее на них снаряжение. Андрей, словно случайно, встал чуть сбоку, закрывая товарища от глаз второго номера, поэтому тот так и не увидел, как, поправляя амуницию, Еремеев внезапно выхватил из ножен на поясном ремне штык и метнул его в грудь первого номера. Только когда тело унтера стало заваливаться на спину до его напарника наконец дошло, что ситуация складывается как то не правильно, глаза его удивленно расширились, рот открылся для крика. Карасев стремительно пробил ему в переносицу, прямо между широко открытых глаз, а потом уже лежачего добил ударом своего штыка. Расправа над пулеметным расчетом заняла буквально несколько секунд, затем Илья, ухватив МГ за ствол, широко размахнулся и зашвырнул двенадцатикилограммовую железяку насколько мог на нейтральную полосу. Андрей выудил из кобуры на животе унтера пистолет, и бойцы, пригибаясь, метнулись через усеянное воронками поле «ничейной» земли, к серой коробке ДОТа. За спиной раздался крик, затем одиночный выстрел, следом за ним, словно подстегивая беглецов, захлопали винтовки, затрещали пулеметы. При первых же выстрелах Карасев плюхнулся на землю и пополз. Свист пуль заставлял всем телом вжиматься в землю, искать укрытие за каждой, даже самой маленькой кочкой. Он скатился в какую-то воронку и смог слегка перевести дыхание. Осторожно приподнявшись на локтях, огляделся в поисках напарника. Еремеев лежал в двадцати метрах от его укрытия и примерно в двухстах метрах от немецких позиций. Суматошная пальба со стороны противника значительно поутихла, и десяток фигур в фельдграу устремился к неподвижному телу. К счастью советские бойцы, составлявшие гарнизон укрепрайона расценили непонятное шевеление во вражеском стане как начало новой атаки. Плотный огонь «максимов» заставил прытких фрицев залечь и в свою очередь, искать укрытия. Воспользовавшись неожиданной помощью, Андрей одним стремительным броском преодолел небольшое расстояние и тяжело отдуваясь, плюхнулся на землю рядом с неподвижным товарищем. Быстро нащупал слабо пульсирующую артерию на шее и, ухватив Илью за ремни снаряжения, пополз, обратно волоча за собой неожиданно грузное тело. Возмущенные таким оборотом дела немцы, на помощь которым пришли еще десятка полтора их сослуживцев, недовольно загомонили и, невзирая на плотный пулеметный огонь, короткими перебежками стали продвигаться вперед. Видимо от своего начальства они получили приказ взять перебежчиков живыми, поэтому стрельба с их стороны была скорее беспокоящей, чем прицельной. Однако скорость продвижения противника значительно превышала черепашьи темпы Карасева с каждым шагом, уменьшая и без того весьма невеликие шансы на спасение. — Хальт — самый прыткий «зольдат» вынырнул из воронки всего в нескольких шагах, готовясь к решительному броску. — Да пошел ты… — Выдернув из-за пояса конфискованный у пулеметчика парабеллум, Карасев несколько раз выстрелил в шустряка. Не попал, руки сильно тряслись от нервного и физического напряжения. Гитлеровец успел спрятаться обратно, но отстал, очевидно, передумав в одиночку брать «кусачую» добычу и дожидаясь приятелей. А вот и сами приятели «нарисовались, не сотрешь», трое, короткими перебежками обходили слева метрах в двадцати. В полном соответствии с известной присказкой Андрей швырнул в их сторону трофейную гранату. Грохнул взрыв, сопровождающийся воплями, стоном и грубой руганью на немецком, а затем земля дрогнула и, заглушая все остальные звуки что-то мощно и тяжело «ахнуло» где-то в лесу за спинами фашистов. Похоже, оставленный между ящиками с минами «сюрприз» сработал несколько раньше запланированного срока. Но, тем не менее, нет худа, без добра, воспользовавшись замешательством врагов Карасев смог, наконец, оторваться от преследователей. До советских окопов оставалось всего метров полтораста — двести, теперь, однако, возникала другая проблема. Затянув тело товарища в очередную воронку, и пользуясь короткой передышкой, Карасев принялся лихорадочно просчитывать ситуацию. Шансы попасть под «дружественный огонь» стремительно приближались к ста процентам. Андрей сильно подозревал, что после поднятого ими шума увидев ползущего к своим позициям человека в немецкой форме, красноармейцы сначала будут стрелять, а уж потом разбираться, но схлопотать пулю от своих, ну совсем не хотелось. Такой вариант развития событий его совершенно не устраивал, единственная возможность уцелеть в данной ситуации, это сбить стрелков с толку, заставить их сначала подумать, а уж потом стрелять. Прикинув так и эдак, Андрей принялся раздеваться. Расстегнул ремни амуниции, скинул мундир. По зрелому размышлению штаны все-таки решил оставить. Снова нацепил снаряжение, сунул парабеллум за ремень, автомат повесил на шею и, подхватив бесчувственное тело товарища под мышки, двинулся дальше. Ползти спиной вперед, волоча при этом на себе восьмидесяти килограммовый груз через перепаханное минами и снарядами поле, то еще удовольствие, особенно если в этот момент над головой нет, нет, да просвистит шальной кусок свинца. Каждый метр давался с немалым трудом, едкий, соленый пот заливал глаза, каблуки сапог то и дело соскальзывали, пробуксовывая на влажной траве, вырывая целые куски дерна. Рука наткнулась на что-то холодное и мерзко — осклизлое. Вздрогнув от отвращения и неожиданности, он обернулся. Ну, так и есть то, что некогда было бравым гитлеровским воякой, ныне превратилось в отвратно воняющий, вздувшийся и почерневший кусок разлагающейся плоти, повисший на «колючке». Еще несколько десятков таких же серых безжизненных холмиков в живописнейшем беспорядке разбросаны вдоль линии проволочных заграждений прикрывающих подходы к опорному пункту. Кажется кто-то из «великих» говорил, что труп врага всегда хорошо пахнет, видно ошибался этот самый «великий», или трупов не нюхал, вонища вокруг стояла такая, что называется хоть святых выноси. За истекшие три дня своего пребывания в прошлом Карасев успел повидать столько покойников, сколько не видел за двадцать лет работы «уголовке», да еще и активно поучаствовал в увеличении количества этих самых покойников, так — что увиденное его ничуть не смутило. К тому же никто их, фрицев сюда не звал, сами приперлись. За что боролись, на то и напоролись. Андрей брезгливо вытер испачканную ладонь о штаны и про себя молясь о том, что бы на руке не было никаких ссадин и царапин, в которую мог бы проникнуть трупный яд, закрутил головой в поисках разрыва в тянущейся в обе стороны от него и кажущейся бесконечной линии колючей проволоки. Последние метры Карасев преодолел практически на «автомате». Несколько пар крепких рук ухватили его, перетащили через бруствер, и в себя он окончательно пришел уже на дне траншеи. Безропотно отдал оружие и дал себя обыскать. — Медика давайте, у меня раненый — Андрей стоял с поднятыми руками перед обыскивающими его бойцами, а по чумазому лицу гуляла глупая, радостная улыбка. — Мертвый твой немец — конопатый, лопоухий боец, с любопытством разглядывающий карасевский парабеллум, небрежно кивнул головой в сторону на лежащее на дне окопа неестественно вытянувшееся тело Еремеева — чего ты его дохлого — то волок. Тут этой падали и без него хватает. — Ах ты… — улыбка на лице Андрея сменилась гримасой ярости, и конопатый отлетел в сторону, держась за разбитое лицо — ты кого падалью… Договорить он не успел сильный удар сзади бросил его на землю и кто-то навалился сверху выкручивая за спину руки. Рыча сквозь плотно сжатые зубы, он отчаянно пытался вывернуться, один раз даже угодил ногой во что-то мягкое, вызвав в ответ щедрую порцию оплеух сопровождаемых отборными матами. — Отставить — громкий, требовательный рык остановил экзекуцию — что здесь происходит? — Вот товарищ капитан, беляка поймали. Сопротивлялся гад, вон Зимину рожу разбил — доложил кто-то из красноармейцев. — Какого еще беляка? — в голосе капитана мелькнули нотки удивления — а ну поднимите его.