— Как есть сволочь белогвардейская — утирая кровь, текущую из расквашенного носа злобно ощерился Зимин — по-нашему хорошо говорит, а форма и оружие фашистские. Еще и немца мертвого с собой приволок. Дружными усилиями потрепанного Карасева водрузили на ноги, и он, наконец, смог рассмотреть окруживших его бойцов. — Мать чесна! — Физиономия стоящего рядом с кряжистым, чуть полноватым капитаном бойца показалась Андрею знакомой — погранычник опять ты. Вона где встретились, значит. — Здорово Кравчук — кивнул головой Андрей. — Что знакомец? — кряжистый командир повернулся к Кравчуку. — Так точно товарыщ капитан, знакомец. В аккурат перед войной, у субботу, помог нам с лейтенантом Вахрамеевым диверсантов в местечке задержать. Та мы про то докладывали. — Так, что выходит, свой, что ли? — удивленно зашумели красноармейцы — а чего тогда в драку полез. — Та свой-то вин свой — почесал затылок сверхсрочник — тильки разобраться трэба, який вин свой. К особисту его трэба товарыщ капитан. Само словосочетание «укрепрайон» у Карасева всегда вызывало ассоциации с чем-то мощным, монолитным, вроде линии Мажино или Маннергейма, эдакие могучие, неприступные глыбы бетонных фортов, с многоярусными казематами, ощетинившиеся орудиями и пулеметами, непроходимые для любого врага. Укрепления же Струмиловского УРа, представляли собой редкую цепь обороняемых подразделениями пульбатов, опорных пунктов. Мертвой хваткой, окровавленными пальцами потрепанных рот, вцепилась в них 124-я стрелковая дивизия так и не сумевшая выполнить свою задачу и прорваться к государственной границе. Лишившиеся с потерей Порицка и Тартакова своих складов со всеми их запасами, ее полки дрались в полном окружении, отражая атаки трех пехотных и одной танковой дивизии немцев. Командование ее, все еще надеясь упорной обороной сковав противника, поддержать контратаки 15-го и 22-го мехкорпусов, не могло знать, что контратаки эти цели своей не достигнут и потерявшие под ударами вражеских танков и авиации почти всю свою матчасть, мехкорпуса будут вынуждены отступить. Естественно обо всех этих стратегических перипетиях не знал и Карасев, исподлобья наблюдающий за сидящим напротив командиром. Высокий, жгучий брюнет лет тридцати пяти — сорока с майорскими шпалами в петлицах устало потер лицо, раскурил новую папиросу и, выпустив струйку дыма, растаявшую где-то под бревенчатым потолком блиндажа, смерил задержанного долгим взглядом красных от недосыпания глаз. — Ну, дальше что было? — вопрос этот был адресован стоящему за спиной Андрея бойцу. — Так это все, товарыщ майор, диверсанта мы в особый отдел доставили. А погранычника мы больше и не бачили, покуда сегодня сам к нам в окоп не скатился. — Так говоришь, лейтенант Вахромеев и красноармеец Иванович с тобой в патруле были? — Так точно, товарыщ лейтенант еще цего погранычника признал, фамилию его называл: рыбная такая фамилия — Окунев, чи Лещев… — красноармеец замялся — тильки Ивановича еще в перший день осколком убило, а Вахромеева с медсанбатом позавчера эвакуировали. — Ты подтверждаешь? — брюнет длинно затянулся едким табачным дымом, и шумно выдохнув, вопросительно взглянул на Карасева. — Что именно? Факт ранения лейтенанта, или задержания диверсанта? — не удержался от легкого сарказма Андрей. — Остришь, значит, ну-ну — колючий взгляд прищуренных глаз майора несколько диссонировал с нарочито спокойным тоном — я посмотрю, как ты перед расстрельной командой шутить будешь. — Подтверждаю, товарищ майор, только не сбегал я ни от кого, просто на заставу надо было, в наряд заступать, вот я и подумал, что если нужен буду, вы меня всегда найти сможете. — Кравчук свободен, подожди там за дверью — бросил особист и, дождавшись пока обрадованный сверхсрочник покинет блиндаж, продолжил — ну, допустим я тебе поверю, и что фамилия твоя — Карасев и служишь ты, служил точнее, на девятой заставе. Тогда расскажи мне, что ты делал у фашистов и зачем мертвого немца с собой приволок? — Товарищ майор, да если бы я шпионом был, зачем же мне тогда в местечке мотоциклистов сдавать было? Я же вам докладывал, что направлен старшим лейтенантом Прудниковым и старшиной Ковальчуком в разведку. А мертвый этот никакой не немец, а напарник мой Еремеев. И форму немецкую взяли, потому что через линию фронта по-другому никак не перебраться было. Товарищ майор, пока мы тут разбираемся, немцы наш батальон обнаружат и в тонкий блин раскатают. — Все-то у тебя складно получается — доброжелательно осклабился брюнет — А может все совсем не так было? А может быть ты вражеский агент, направленный с целью внедрения? А своих в местечке нам сдал, чтобы от себя подозрение отвести? Пожертвовал пешку, а сам в ферзи скакнул, а? В шахматы играешь? А Вахрамеев ведь и обознаться мог. — Да не мог он обознаться — впервые в своей жизни бывший старший опер не «колол» подозреваемого, а пытался доказать свою невиновность — мы на окружных соревнованиях в спарринге стояли, трудно не запомнить лицо в которое колотишь в течение десяти минут. — Ладно — майор потушил окурок — карту читать можешь? Подойди, покажи, что по дороге видел. Некоторое время Андрей не очень уверенно водил пальцем по развернутой на столе «трехверстке» весьма приблизительно намечая расположение батальона и более точно, размещение обнаруженных при переходе линии фронта, немецких позиций. — По-моему, вот здесь у них грузовики стоят — он слегка обвел карандашом небольшой овал на краю зеленого пятна изображающего на топокарте рощу — здесь, большое скопление пехоты, тогда тут, батарея минометная, была… — Почему была? — поднял на него воспаленные глаза особист. — Да мы им «лимонку» между ящиков с боеприпасами засунули. Хорошо рвануло. — Хм — недоверчиво хмыкнул брюнет — есть еще что добавить? — Да вроде, все, товарищ майор — пожал плечами Карасев. — Ладно — командир поднялся, шагнул к выходу — эй, кто там, Кравчук. — Товарыщ майор, красноармеец Кравчук по-вашему приказанию прибыл — вытянулся на пороге сверхсрочник. — Задержанного, содержать под стражей до дальнейшего моего распоряжения, лично за него отвечаешь, головой. Понял? — Так точно — вытянулся боец и кивнул задержанному — пишлы погранычник. После полутьмы прокуренного насквозь блиндажа, Карасев с удовольствием вдохнул полной грудью, чистый лесной воздух. Однако путь по извилистым ходам сообщений был недолог, и вскоре задержанного втолкнули в крохотную, темную землянку, захлопнув за ним дощатую дверь. Андрей на ощупь отыскал деревянные нары у стены и с удовольствием растянулся во весь рост. Не часто в последнее время выпадает возможность нормально отдохнуть, пусть даже и под арестом. А что, задачу он выполнил, похоже, ему поверили, а значит, примут меры, чтобы помочь Прутникову и его бойцам прорваться к своим. Боль от потери товарища уже давно утихла, слишком много уже смертей видел за эти дни. За свою собственную судьбу бывший опер беспокоился мало, раз уж поверили, разберутся и отпустят, так, что можно спокойно вздремнуть часов несколько. Правда, поесть бы не мешало, пустой желудок тут же напомнил о себе голодным урчанием. — Эй, Кравчук, меня кормить то будут? Арестованных кормить положено. — Чем я тоби комыты буду? Грудью? — невозмутимо ответствовал караульный — тоби велено охранять, а чтоб кормыты, на то команды небуло. И вообще, арестованным языком трепать не положено, так, что сиди и помалкивай. — Скучный ты человек Кравчук — зевнул Андрей — не интересно с тобой. Разбудил его стук открываемой двери и знакомый голос старшины. — Выходи герой. Жмурясь от яркого солнечного света, Карасев выбрался наружу, угодив прямиком в объятья Ковальчука и Олексича. Глава 10 На четвертый день войны, 25 июня, штаб 124-й стрелковой дивизии, при котором размещалась отдельная сводная рота НКВД, располагался в лесу в районе Милятина. Густая, зеленая листва надежно укрывала, большие брезентовые палатки, штабные автобусы, «полуторки», расчеты зенитных орудий, установок счетверенных «максимов», в общем, все скопление людей и техники положенной по штату штабу крупного войскового соединения, от навязчивого любопытства, постоянно болтающегося в безоблачной синеве немецкого самолета-разведчика. Бойцам сводной роты, сформированной из пограничников и местных милиционеров, естественно никаких палаток не досталось, а посему ютиться приходилось в наспех слепленных шалашах, а то и вовсе под открытым небом. Благо на дворе конец июня, захочешь, не обморозишься. Карасев тщательно протирает куском ветоши лежащие на расстеленной, в траве немецкой плащ-палатке, детали разобранного ДП. Руки механически делают привычную работу, а мысли унеслись далеко. Назойливые мысли, как вон та чертова «рама» над головой, из-за которой ни костра развести, ни кухню полевую растопить. Что он, выпускник обычной советской средней школы знает о Великой Войне? Да практически ничего, чтобы могло хоть как-то помочь в складывающейся ситуации. Брестская крепость, но она, значительно северней, ее бессмертный гарнизон только начинает свою кровавую и героическую эпопею. До Московской и тем более Сталинградской битвы еще далеко. Что остается? Киевская катастрофа? Трагедия, закончившаяся полным разгромом Юго-Западного фронта, пока еще не произошла, но произойдет обязательно, и предотвратить ее он вряд ли сможет. Тем более, что Андрей имеет весьма приблизительное понятие о ее причинах, вроде как Жуков предлагал отвести войска за Днепр и сдать Киев, а Сталин отказался, вот и все послезнание, ни дат, ни подробностей, и куда с этой «ценной» информацией бежать? К дивизионному особисту? Плохая идея. Да и в конце концов они сами сейчас в «котле» и смогут ли из него выбраться неизвестно. А значит, что остается? Правильно, выбросить все из головы и выполнять поставленные задачи, благо, что задач этих самых на сегодняшний день хватает, даже с избытком. Бойцам сводной роты редко удается отдохнуть, вот и сейчас два взвода выполняют задачи по охране дивизионных тылов и дорог, на которых нет-нет, да и постреливают. В тылу окруженной дивизии околачиваются немецкие парашютисты из «Бранденбурга» да и местные бандеровцы с приходом фашистов заметно оживились. Так и норовят устроить какую-нибудь пакость. Вот на этот случай и сидит на КП, их дежурный взвод. Народу во взводе немного, если точнее — двадцать семь человек, в основном пограничники, есть правда три милиционера выделяющиеся на общем защитном фоне своими синими гимнастерками. Кстати, его собственную форму, заботливо постиранную и заштопанную председателевой супругой, Андрею вернули. Это уже хорошо, а то пришлось бы щеголять в майке и серых, фрицевских штанах. С оружием, повезло меньше. Трофейные МП и парабеллум, бессовестно зажилила злопамятная «махра», вот и остался при нем только верный «дегтярь». Вон бежит, командующий всем их разношерстым винегретом лейтенант Малышенков из погранкомендатуры, не иначе стряслось чего-то. Карасев поспешно принялся собирать оружие. Опять какая-то нездоровая суета в расположении, того и гляди, построение объявят, чреватое последующим выездом на очередное происшествие. Предчувствие его не обмануло, через десять минут закинув пулемет в кузов видавшей виды «полуторки» и перевалившись через дощатый борт, он занял свое место на скамье между Галиулиным и Олексичем, и в компании еще десятка бойцов. Плечистый крепыш — водитель в выцветшей добела гимнастерке дважды крутанул «кривым» и грузовичок, заурчав двигателем, рванул следом за таким же набитым бойцами собратом. Старательно укрываясь в тени деревьев и избегая открытых местах, громыхая и скрипя на ухабах деревянными кузовами и кабинами, машины крались по лесному проселку минут пятнадцать-двадцать. За это время немного успел прояснить ситуацию. Оказывается в двух километрах северней Милятина, в полосе дислокации 193-го отдельного разведбата, неизвестные расстреляли делегатов связи. Буквально изрешеченный пулями мотоцикл и тела старшего лейтенанта — связиста и красноармейца-мотоциклиста обнаружили достаточно быстро в кустах, чуть в стороне от дороги. — К машинам. Старшина, ко мне — выскочивший из кабины головной машины лейтенант расстелил на крыле автомашины топокарту и подозвал к себе Ковальчука — вот, смотрите, я с основной группой прочешу вот этот лесок, вы возьмете несколько бойцов, проверите вот этот хутор. Сколько людей вам надо? — Своих возьму, товарищ лейтенант, ребята проверенные, думаю, троих достаточно будет. — Хорошо — кивнул Малышенков — и еще. Федосеев. — Здесь — на зов подбежал один из милиционеров, мужик лет сорока с коротким «ежиком» русых волос и загорелой до кирпичного цвета, продубленной солнцем и ветром морщинистой физиономией. — Поступаете в распоряжение товарища Ковальчука — и, повернувшись к старшине, лейтенант пояснил — участковый здешний, все окрестности и их обитателей как свои пять пальцев знает. — Понял, пошли сержант. Олексич, Карасев, Галиулин за мной бегом марш — козырнул Ковальчук и легкой трусцой припустил в указанном направлении. Тележная колея, немного попетляв по лесу, вывела бойцов к полутора метровому ивовому плетню, огораживающему небольшой хуторок, уютно разместившийся на краю обширного луга. — Ну, что скажешь, Федосеев? — пристроившись за огромным выворотнем пограничники внимательно разглядывали картинку сельского пейзажа. Освещенные ярким солнечным светом, крытые соломенными крышами беленые мазанки, колодезный «журавль», пустую телегу во дворе под открытым навесом. — Петра Лысюка хутор — негромко пояснил милиционер — хозяин справный, живет тише воды, ниже травы, с властью старается не ссорится. Два сына у него, старшего Игната в прошлом году в армию забрали, младший Василь дома должен быть. Пару раз заезжал к нему, вроде ничего подозрительного не замечал. — Собаки есть на хуторе? — В прошлый раз была пара кобелей, а сейчас чего-то не слыхать. Странно. — Вот и я думаю, странно. Так — старшина окинул взглядом свое немногочисленное воинство — Карасев остаешься здесь, в случае чего прикроешь нас огнем. Олексич, дуй на ту сторону, за окнами приглядишь. Федосеев, Галиулин за мной. Оставшись один, Андрей поудобней пристроил пулемет за корягой, поводил стволом, проверяя сектор обстрела и прикусив сорванную травинку стал наблюдать как трое его товарищей короткими перебежками приближаются к строениям. Вот старшина, ловко перемахнув через плетень, прижался спиной к стене мазанки, быстро осмотрелся и махнул рукой. Во двор проскочил Тимур, укрывшись за телегой, взял под контроль входную дверь. Затем настала очередь бывшего участкового. Он, пригнувшись, быстро пересек открытое пространство и подбежал к невысокому крылечку. Внимательно осмотревшись по сторонам, по сигналу Ковальчука осторожно постучал в окно. Через некоторое время дверь отворилась и оставив бойца во дворе старшина и милиционер скрылись в полутьме хаты. Минут пять, ничего не происходило, со своей позиции Карасев мог видеть только напряженную фигуру укрывшегося за тележным колесом приятеля. Хлопнула дверь, на двор выскочила растрепанная, простоволосая девчушка лет тринадцати и опрометью метнулась в приоткрытые ворота большого сарая. За ней следом, осторожно прокрался Галиулин. Прошло буквально минуты две-три. Первой из широко распахнувшихся ворот пулей вылетела ревущая белугой, так, что было хорошо слышно даже Андрею пацанка. Следом на сцене появился новый персонаж: высокий белобрысый, коротко стриженый молодой мужик, лет двадцати пяти, в белой нательной рубахе и серых брюках заправленных в сапоги. Он шествовал, задрав вверх обе руки, и боязливо оглядываясь на Тимура, указывающего незнакомцу направление движения легкими тычками винтовочного ствола в болезненно вздрагивающую, ссутуленную спину. Торжественно проследовав через двор, процессия скрылась в хате. Сигнала оставить позицию не поступало, и для Карасева вновь потянулись томительные минуты ожидания. Наконец на крыльце появился Федосеев и замахал руками. Справедливо расценив телодвижения милиционера, как приглашение присоединится к обществу, Андрей выбрался из своего укрытия и в свою очередь, взмахом руки подав сигнал Богдану, взвалил на плечо пулемет и зашагал к хутору. Внутри, жилище Лысюка, роскошью не поражало. Хотя, чистота, порядок, пестрые домотканые коврики, белые, кружевные салфетки и громоздкая швейная машинка с ножным приводом весьма красноречиво говорили о наличие в доме некоторого достатка и заботливых женских рук.