— Вам не показалось это странным? — То, что они оба ринулись ворошить прошлое? Не-а. Я подумал, они действуют в связке. — И вы не помогли им? — сощурилась Гретхен. — Я хочу сказать: разгадай они эту загадку — и вы могли бы ручаться, что их разгадка верна. Вы ведь им доверяли. — Когда-то… — тихо-тихо, так что Гретхен с трудом расслышала, пролепетал Деклан и снова пожал плечами. — Просто… Я сыт по горло людьми, копающимися в жизни Тесс. Последняя фраза гулким набатом ударила в уши Гретхен. — А что в этом плохого? — А что в этом хорошего? — парировал он, заметив, что Гретхен, словно собака, почуявшая дичь, сделала стойку. — Копы шарятся и лезут везде, куда их не просят, люди языками чешут, Фиона рвет и мечет. — И все это портит вашу предвыборную кампанию, — усмехнулась Маркони. «А Деклана проняло», — заметила Гретхен. Краска стыда и смущения бросилась в его идеально вылепленное лицо. — Семья дороже любых выборов, — резко и холодно отрезал он и стремительно поднялся, показывая, что разговор окончен. — Тысяча извинений, но у меня назначена встреча. Если у вас остались вопросы, прошу без стеснения адресовать их моему адвокату. Помедлив секунду, Гретхен бодро вскочила на ноги: — Не сомневайтесь, мы так и поступим. Они уже подошли к двери, когда Гретхен остановилась, словно что-то припоминая. — Позвольте последний вопрос вдогонку, так сказать. — Пожалуйста. — Вы спрашивали тетушку, кто, по ее мнению, убил Тесс? Гретхен полагала, что, несмотря на граничащую с шизофренией зацикленность, людям, потратившим прорву свободного времени на расследование одного-единственного убийства, порой открываются детали, недоступные глазам непосвященных. Деклан вздохнул, закрыл на мгновение лицо руками и устало дернул плечом: — Ну, вы знаете, что говорят в таких случаях. — Убийца — любовник, — поставила в их беседе точку Маркони. 20. Рид. За пять месяцев до гибели Клэр… Листать чужие дневники — подло. Спустя четыре дня Деклан позвонил Риду и сказал: «Забирай». Уговорить Деклана собрать коробку с вещами Тесс оказалось проще пареной репы. Деклан до сих пор витал в облаках, воображая, что сестра отправилась на поиски лучшей доли. В детстве Деклан Мерфи был несуразным парнишкой с белобрысой копной лохматых волос и усеянной конопушками молочно-бледной мордочкой. Его вены жгла кипящая кровь пацана из Саути. Его грудь теснила огромная, размером с Бостон, обида на мир. Легкий, словно перышко, он первым кидался в драку и сквернословил так, что уши сворачивались в трубочку. Уму непостижимо, как этот бесенок превратился в заносчивого прощелыгу, озабоченного рейтингами и голосованиями намного больше, чем судьбой сестры, и с горем пополам выкраивающего время для встреч с одним из своих самых влиятельных спонсоров. О том, что Деклан, прикрываясь именем Тесс, основал благотворительный фонд для помощи трудным подросткам, Рид тактично умалчивал. Тесс никогда не была трудным подростком. — Знаю, глупо верить, что она живет где-то счастливо, но… могу я по крайней мере надеяться? — заявил Деклан, когда Рид спросил его о Тесс. Неважно. Главное, он заполучил желаемое — вещи Тесс, непреложно доказывавшие, что эта девочка и вправду существовала, чувствовала, страдала, любила, дышала и танцевала. Большую часть коробки составляла всякая дребедень: парочка запыленных кубков, две рубашки, плюшевый утконос без глаза и передней лапы и маленький изящный крестик, полученный Тесс на первом причастии. Тоненький дневник с игрушечным замочком, болтавшимся на хлипкой металлической застежке, прятался в коробке на самом дне. Корешок дневника украшали цветы и черепахи, обложку — имя Тесс, выведенное аккуратным круглым почерком. Этот почерк Рид узнал бы из тысячи даже по прошествии миллионов лет. Он закрыл глаза и перенесся в юность. В тот самый день, когда Тесс, заливаясь смехом, стискивала дневник на груди, а Рид его вырывал. Наконец дневник полетел в сторону, и они повалились на кровать — хитрость, к которой Рид прибегал всякий раз, чтобы уложить Тесс на одеяло, ощутить ее близость. Действительно ли он тогда хотел прочитать ее дневник? Наверное, да. Хотя сейчас желание погрузиться в мир другого человека, прикоснуться к чуждым ему сокровенным мыслям и суждениям представлялось ему дикостью. Юности свойственно напускать таинственности на окружающий мир. Лишь циничный взгляд зрелости способен увидеть вещи такими, какие они есть на самом деле. — Ты и без того знаешь все мои секреты, Рид, — хихикнула Тесс. Он ткнулся носом ей в висок, вдохнул пронзительный сладковато-фруктовый аромат шампуня и запустил пальцы в каскад ее пышных волос: — Мы ведь почти всю жизнь вместе. Когда мы познакомились? Лет в пять? Обвив его ногами, Тесс провела большим пальцем по шраму на его ключице. Рид отстранился, посмотрел на нее с лукавой ухмылкой. Но маслянистая шуточка застыла у него на губах, когда он увидел ее лицо. Нежное. Любящее. Преданное. С неимоверным трудом он взял себя в руки, иначе, позабыв про все на свете, поддался бы ее очарованию и утонул в море сокрушающих, столь явно выраженных чувств. — Этот шрам на ключице ты заработал, когда скатился на салазках с горки в парке, — прошептала она, словно открывая ему великую тайну. Возможно, Рид действительно казался ей величайшей тайной, в которой существенна каждая мелочь. Неужели она всегда смотрела на него так, а он и не замечал? Тесс широко раскрыла глаза, словно ожидая от него взаимного откровения. Рид смешался, пытаясь отыскать в памяти хоть что-то подобное. Шрам у нее на локте. Где она его получила? Если б он помнил! А вот еще один над глазом, пересекающий бровь, видимый только если пристально всматриваться. Он имеет какое-нибудь отношение к первому шраму? Почему, почему он о ней ничего не знает? Его охватил панический страх, и последние воспоминания о Тесс напрочь выветрились из его головы. Теперь его память представляла девственно-чистый лист, и на этом листе внезапно возникло лицо Клэр, с улыбкой объясняющей, что из-за суеверного страха спугнуть удачу она ест клубнику только в июле. А Тесс вообще пробовала клубнику? Язык, словно налитый свинцом, тяжело и неуклюже заворочался у него во рту, не решаясь произнести слова, о которых он мог бы впоследствии пожалеть. Он любил Тесс, взаправду любил. Но не так сильно, как любила его она. И от этого ему становилось невыносимо горько. Так и не дождавшись от него признания, Тесс с любопытством склонила голову и уставилась на него непроницаемым взглядом. — Мне пора, — пробормотал он. Она не стала его удерживать. Рид прижал подушечку пальца к острой кромке дневника и задумался, почему Тесс не взяла дневник с собой. Беглецам сам Бог велел путешествовать налегке, но разве девочка-подросток рассталась бы с такой бесценной сокровищницей собственных мыслей? Разве не уничтожила бы она ее, лишь бы та не попала в чужие руки? Например, в его. Та Тесс, которую он знал, ни за что не позволила бы ему прикоснуться к дневнику. Рид открыл первую страницу. Замелькали имена: его, Лены. Неудивительно. Они всегда, чуть ли не с самого рождения, были вместе — он, Лена, Тесс, а в то лето и вовсе ни на минуту не расставались. Потому что в то лето он начал встречаться с Тесс. Закатить улетную студенческую вечеринку предложила, разумеется, Лена. Она с детства отличалась буйным и дерзким нравом, никак, однако, не сказывавшимся на ее учебе. Круглая отличница и чемпион по посещению факультативных занятий, она рассылала безукоризненные резюме в самые престижные университеты страны. «Все хорошо в меру, — утверждала она. — Нельзя постоянно ходить по струнке, надо и отрываться. А иначе, если зациклишься на стремлении к идеалу, у тебя снесет крышу от первого же соприкосновения с грубой реальностью и ты больше никогда не станешь прежним». Рид, в отличие от соседских парней его возраста, практически ничего не пил, кроме пива, и выкуривал одну-две сигареты. Пределом его мечтаний было окончить школу и устроиться работать на стройку по протекции знакомого его дяди. Тесс тоже вела себя тише воды, ниже травы. Никаких наркотиков и секса. Изредка — алкоголь, но и только. Иногда Рид недоумевал, зачем она с ними связалась. Правда, когда Лена выдавала какую-нибудь оскорбительную или заумную колкость, а Тесс запрокидывала голову и хохотала во все горло, у Рида закрадывалось подозрение, что Тесс для него — терра инкогнита. На вечеринке Тесс не сводила с него глаз, он же лениво подыскивал себе какую-нибудь девчонку и держал под наблюдением Лену, загнавшую в угол насмерть перепуганного и взволнованного студиоза. Рид отправился на кухню, и Тесс, сжимая в руке пластиковый стаканчик, увязалась за ним. На кухне они с ней и обосновались, и когда кто-нибудь протискивался мимо, Тесс, освобождая место, словно невзначай всем телом крепко прижималась к груди Рида. Щеки ее пылали, на висках блестели капельки пота, и в какое-то мгновение Риду нестерпимо захотелось ее поцеловать. В конце концов, она с ним явно заигрывала, а он так и не нашел себе подружку. Но он боялся разрушить идиллию. Лучшие друзья, они с Тесс делили друг с другом и горе и радость. Видели друг друга в самые унизительные и самые отталкивающие моменты жизни. Вместе рыдали, вместе пили, вместе блевали. Некоторые люди посчитали бы такое сродство душ прекрасной основой для романтической влюбленности, но Рид придерживался иного мнения. Тесс была для него как сестра, а он грезил о мистике, о головокружительной страсти. Правда, по мере того как они приближались к дому, все эти соображения потихоньку выветривались из его головы. Лена осталась на вечеринке с плененным студиозом, а он ушел проводить Тесс. Она плавно покачивалась из стороны в сторону и тихонько хихикала. — Да ты пьяна! — укоризненно рассмеялся он. Тесс никогда не напивалась. — Алкоголь придает храбрости, — торжествующе возвестила она, потрясая кулаком в воздухе.