Обнаружив первые кости животных, Рид всего-навсего удивился, и только. Он даже не сообразил, как и почему эти кости здесь очутились. До поры до времени Виола скрывала маниакальную одержимость мучить животных. Но затем в кирпичный забор Кентов въехала машина — и тайна раскрылась. У птицы недоставало крыла, и это было далеко не самым кошмарным увечьем несчастной птахи. Само собой, Рид и Клэр старались не подпускать Виолу к живым существам, трепетавшим при виде ножа, грозившего вонзиться в их бешено колотящееся сердце, но особо в этом не преуспели. Когда правда вышла наружу, Виола принялась более тщательно заметать следы и вскоре смекнула, что кровавые забавы над животными можно использовать как психологическое орудие пытки для устрашения людей. Первым делом она подбросила в постель Майло искромсанного кролика. Тугодум Рид, таращась на пропитанные кровью простыни, сплоховал и тут же последними словами обложил собаку, неведомо как прокравшуюся в дом и учинившую бедлам. Но собаки у них никогда не было… Родителей в свои безумные игрища Виола вовлекала редко. Она предпочитала издеваться над младшими братьями, быстро уяснив, что боль, причиненная мальчикам, ранит отца с матерью гораздо острее. В ту ночь, когда Рид закапывал очередную невинную жертву дочери, к нему с лопатой в руке присоединился Себастиан. Рытье могил для бедных зверушек давно превратилось в рутину, но в ту ночь Себастиан впервые вызвался подсобить отцу. Они уже несколько лет вели разговоры о ценности жизни и благоговейном отношении к братьям нашим меньшим, которые, как и люди, заслуживали погребения. Особенно те из них, чья смерть, стараниями Виолы, была ужасна и омерзительна. Беззаботно кружили светлячки, и ночной покой нарушали лишь короткие всхлипы Себастиана да удары лопат, вонзавшихся в землю. Засыпав могилу, Рид опустился на колени и прижал ладонь к невысокому холмику. Рядом повалился на колени Себастиан, и Рид свободной рукой обнял сына за худенькие плечи — осторожно, чтобы не задеть ненароком ссадины или ушибы. — Мы можем уехать? — спросил Себастиан тихо и неуверенно, так, что Рид с трудом его расслышал. У Рида тоскливо сжалось сердце: он знал, как долго мальчик крепился, прежде чем задать терзавший его вопрос. Этот вопрос не давал покоя и ему — он бился над ним каждый час, каждую минуту, каждую секунду жизни. Бился и не находил ответа. Клэр не позволит ему улизнуть вместе с мальчиками. Не позволит оставить ее на бобах и бросить наедине с Виолой. Она будет драться до последнего. И все же пару лет назад он открыл персональный банковский счет, куда ежемесячно на всякий случай перечислял деньги. А еще в гараже, позади коробок со старым хламом, в которые никто никогда не заглядывал, он хранил сумку с вещами Майло и Себастиана. Не зря же он досконально изучил сайты, посвященные домашнему насилию, и выяснил, какие необъятные и чудовищные формы оно принимает. Синяки на телах его мальчиков были наглядным тому подтверждением. От их любви с Клэр не осталось и следа. Даже воспоминания о хороших временах не могли объединить их, не могли помочь им преодолеть черную полосу жизни. А ведь хорошие времена у них были. Были. И цветущая Клэр заразительно хохотала и не отпускала его руку, дразнила и обольщала, заставляя изнывать от страсти и томиться любовным, испепелявшим его огнем. Возможно, Клэр тоже оказалась жертвой Виолы. Возможно, как только поразительно молчаливая новорожденная очутилась на руках матери, она похитила свою первую человеческую душу. А затем похитила и вторую, взглянув, помаргивая, на отца, Рида. Уйди он от них — и что с ними станется? Что станется с Клэр, которая в упор не видит истинной сущности дочери? Что станется с Виолой, такой же плотью от плоти его, как Себастиан и Майло? Что станется с ним, если жребий судит ему их покинуть? Не дождавшись ответа, Себастиан ткнул отца коленкой и прошептал с нарочитым спокойствием: — Тетя Эйнсли обещала приютить нас. Бедный мальчик. Каких усилий ему стоила эта небрежная фраза. Клэр отыщет их без труда. И перво-наперво заявится к Эйнсли. Но, может, мальчикам повезет, если… если они исчезнут вдвоем, а он, Клэр и Виола продолжат тянуть лямку саморазрушения и краха, двигаясь к неизбежному финалу — смерти. Правда, кто из них умрет первым, он даже не представлял. Это значит лишиться нежности мальчишеского тела, запаха детства и лета, доверия и надежды, льющихся на него из сыновних печальных глаз. Глаз, которые удерживали его на краю пропасти, не давая сорваться в бездну. Ну, хватит. Хватит быть законченным эгоистом! Пора браться за ум и придумать выход. Но не прямо сейчас. Не сейчас. Чуть позже… Мысль, что эти слова он повторяет уже несколько лет, Рид отогнал как недостойную. 35. Гретхен. Наши дни… Начался новый аудиофайл, и снова зазвучал голос Лены. На сей раз она наговаривала заметки на память, а не записывала беседу. — Мне кажется, для возобновления общения с Ридом ничего лучше «Старбакса» не придумаешь. Он ходит туда по понедельникам, средам и пятницам. Как по часам. Лена помолчала, и на заднем фоне послышались низкочастотные акустические помехи. — Я ничего не узнала о местонахождении Тесс Мерфи, живой или мертвой. Молчание. — Полагаю, она мертва. Не то чтобы я приняла за чистую монету слова Клэр Кент или доверяла ей больше, чем следует. На лице Маркони вспыхнула, словно спичка, и тут же погасла улыбка. — Неспроста она подняла эту тему, — вздохнула Лена, перекрывая помехи, и тихо добавила: — Я всегда удивлялась, почему Тесс мне так и не позвонила. Запись неожиданно прервалась, как и тогда, во время разговора Лены и Клэр. Гретхен поглядела на Маркони, удивленно приподняв бровь, но Маркони не успела ничего ей ответить — запись возобновилась. — Он скользкий, будто уж, — пожаловалась Лена. — Я подошла к нему, притворившись, что оказалась здесь совершенно случайно. Поверить не могу, что мне удалось его заморочить. Я избегала его два десятка лет. В Бостоне! Где мы вращались в одном социальном кругу! Уму непостижимо. Перед глазами Гретхен возник образ Лены: словно живая, она растерянно качала головой и смеялась, смеялась… Сердце у Гретхен заныло, и она приложила руку к груди. — Он, похоже, думает, что всех одурачил, — произнесла Лена. — Но маска, которую он нацепил на себя, изрядно поистрепалась. Может, она кого и обманула бы несколько лет назад, но сейчас ничего не скрывает. Как те пластиковые нашлепки на физиономию, что искажают черты лица, но не в состоянии их изменить. Почему он себя так ведет? Из чувства вины? Догадывается ли он, что Клэр подозревает его в убийстве Тесс? Фиона Мерфи в этом не сомневается. Я, конечно, ее обожаю, но меня она не убедила. То, что я собираюсь предпринять, наверняка понравилось бы Гретхен. Как раз в ее вкусе… — Маркони бросила на Гретхен любопытный взгляд. — Не ходить вокруг да около, а прижать Рида к стенке и заставить его расколоться. Я попросила Фиону разыграть перед Ридом маленький спектакль. Надо было видеть, как она воодушевилась. Как обрадовалась, что внесет свою лепту в расследование. Все стихло, и Маркони повернула ноутбук, демонстрируя Гретхен, что файл еще не закончился. Видимо, Лена смонтировала в файл сразу несколько записей. Из встроенного динамика донеслись приглушенные звуки, и через мгновение полилась беседа. — Он на такое не способен, Лена. И ты это знаешь. Знакомый голос… «Эйнсли Кент», — шепотом подсказала Маркони. — Откуда мне это знать? — Это же Рид! «Исчерпывающий ответ», — фыркнула про себя Гретхен. — Было время, когда ты хорошо его знала… — Думала, что знаю, — уточнила Лена. Эйнсли огорченно цокнула языком: — Да что между вами произошло? — А-то ты не догадываешься! — рассмеялась Лена. Повисла пауза. — Но ты ведь скажешь ему? Скажешь, что не веришь в его виновность? Он думает, ты его ненавидишь и вот-вот науськаешь на него полицию. — Нет тела — нет дела, — хмыкнула Лена. — Можно подумать, копы только и ждут, как бы им обвинить сукина сына Рида Кента в убийстве девушки, которая, по общему мнению, сбежала из дома! — Так чего ты выпендриваешься? Зачем внушаешь всем мысль, что Рид — убийца Тесс? — С чего ты взяла, что я выпендриваюсь? — огрызнулась Лена. — С того, что я тебя знаю… Ну или когда-то знала. Даже на записи было слышно, как Лена прерывисто вздохнула. — Эйнсли… Повисло долгое молчание, но запись продолжалась — наверное, ни одна из женщин не хотела возобновлять разговор первой.