— Конечно. — И ты надеешься, что я выложу тебе правду? — Нет, не надеюсь. Виола прикусила нижнюю губу. Если бы Гретхен указала ей, что жевание губ выдает ее неуверенность, девочка, без сомнения, тотчас избавилась бы от вредной привычки. Не в характере Виолы потакать своим слабостям. Так что Гретхен притихла, как мышь. — Ладно, идет, — протяжно вздохнула Виола, картинно заводя глаза. Гретхен приподняла бровь — начинай. — Как выглядело ее тело? — выпалила девчонка не дававший ей покоя вопрос. Гретхен вспомнила траурные тени, расползшиеся по безжизненным конечностям Лены, бледные губы, запрокинутую голову… — Мертвее мертвого. Продолжения не последовало, и Виола топнула ногой по линолеуму. — Что за фигня? Либо описывай дальше, либо сделка отменяется! — Она походила на куклу… Гретхен услышала глухой стук — похоже, разъяренный Шонесси приложился лбом о зеркальное стекло. По его мнению, не стоило подливать масла в огонь, и без того бушующий в сердце потенциальной серийной убийцы. Но Гретхен видела то, чего не видел он: безумная стихия давно поглотила Виолу, и толика лишнего пламени уже никому не могла повредить. — Брошенную изломанную куклу. — А глаза у нее были открыты? — мечтательно спросила Виола, невольно подавшись вперед. У Гретхен язык не повернулся соврать. — Нет. — Жаль… — Виола обмякла, уныло свесив голову. — Мне нравится смотреть им в глаза. — Но в глаза матери ты не смотрела? — поинтересовалась Гретхен, недавно уверявшая девочку, что не считает ее убийцей. — Иногда я смотрю на братьев, — сказала Виола, глядя в пол. Вдруг спина ее вытянулась, и Гретхен насторожилась. — На Себастиана и Майло. — Ты смотришь им в глаза? — Нахожу место, где кожа тоньше всего, — монотонно, словно в трансе, пробормотала Виола, — и сжимаю кожу пальцами, пока пальцы не сойдутся. Шокировать Виола пока не умела. Воображая, что изящно колет соперника рапирой, на деле она со всей дури лупила его дубиной по голове. Признавая в девочке недюжинный ум (не каждый способен так мастерски заметать следы преступлений), Гретхен с трудом мирилась с ее дурными манерами, вульгарным языком и навязчивым желанием поразить окружающих. Впрочем, отсутствие чувства меры и такта — ахиллесова пята всех подростков. — Зрачки мальчиков расширялись? — спросила Гретхен. Социопатов бесполезно лупить дубинами по головам — они бесчувственны, словно бревна, и ответной реакции от них не дождешься. Виола могла вывернуться наизнанку, но Гретхен это нисколько не тронуло бы: в жизни она видела вещи и пострашнее. Глаза девочки распахнулись. — Ага, а потом делались маленькими-маленькими. — Сужались, — машинально поправила ее Гретхен. — Ты скучаешь по братьям? Наверное, тем, кто ничего не смыслит в социопатах, такой вопрос показался бы странным. — Их всегда держали взаперти, — с невыносимой тоской произнесла Виола, и Гретхен еле сдержала улыбку. Вот ведь артистка. Жалуется, что ей не давали мучить братишек по собственному произволу. Какая вселенская несправедливость. — Из-за тебя? — уточнила Гретхен, и без того зная ответ. Ей просто хотелось убедиться в своей правоте. Виола засмеялась. Обшарила глазами потолок, стены, посмотрела на Гретхен и свирепо вскинула подбородок. Неожиданно… — Думай, как тебе заблагорассудится. И это было, было! — Объясни, что ты имеешь в виду. Минуту, долгую минуту, взгляд Виолы бесцеремонно обшаривал лицо Гретхен. — Мы для них — абсолютное зло, ты и я. — Верно. — Но если они ошибаются, а? Если абсолютное зло вовсе не мы? Гретхен промолчала. — Ладно, допустим, мы абсолютное зло, но мы по крайней мере не скрываем наших подлинных лиц. Гретхен внутренне усмехнулась — уж кто-кто, а они с Виолой наловчились скрывать лица под масками. Неважно. Пусть девочка выговорится. Хотя бы и так неуклюже. Не надо сбивать ее с мысли. — По-моему, люди, которые кичатся перед другими нравственной чистотой, намного отвратнее нас. — Что поделать, человеческие существа — паскудное отродье, клоака с иллюзорным налетом цивилизации. — Людям нравится причинять боль друг другу, — прошептала Виола. — Им просто не нравится признаваться, что им это по душе. Но мы с тобой, мы из другого теста. — Дай им волю — и они разорвут друг друга в клочья, — проворчала Гретхен. Даже в самой светлой душе есть уголок, где притаилась тьма. Но эмпатам, способным творить величайшее зло, не хватает мужества осознать это. Монстры же слеплены из иного теста. Виола расплылась в довольной улыбке — ребячливой, яркой, пугающей. Девочка меняла личины, как дама — перчатки. И ни одно выражение ее лица не нагоняло большего страха, чем улыбка. — Ну, доктор Уайт, ты получила ответ на вопрос о том, почему я убила маму? «Она — это ты». — Нет, — усмехнулась Гретхен для подслушивавшего их Шонесси и мысленно добавила: «Но от тебя, детка, я и не собиралась его получать». 50. Рид. За одиннадцать лет до гибели Клэр… Клэр накинулась на мужа, как только они вернулись домой после ужина с четой Брентвудов: — Вечно ты меня позоришь! Рид усмехнулся и крепко прижал к груди Виолу. Нянечка сунула девочку ему в руки и, словно ошпаренная, выскочила из коттеджа. Рид застонал — кто знает, вернется она завтра или придется искать ей замену. И почему все считали Виолу несносным ребенком? Она вела себя довольно пристойно и тихо. Иногда, конечно, закатывала громкие и слезливые истерики и, если вы были недостаточно осторожны, выдирала у вас здоровенную прядь волос, но что из того? Разве таковы не все карапузы? Не зря же их величают «ужасными двухлетками». Виола захлопала незабудковыми глазками, улыбнулась, и на ее щечке округлилась и расцвела милая ямочка. Рид чмокнул ямочку и дурашливо загукал, надеясь рассмешить малютку. Виола, по своему обыкновению, не захихикала, но и не стукнула отца крошечным кулачком, что Рид воспринял как благоприятный знак. — Ты никогда меня не слушаешь! — завопила Клэр, сбрасывая туфли. На Виолу она даже не взглянула. Рид вздохнул и опустил дочку на пол. — И чем я опозорил тебя на сей раз? — устало спросил он. — Своим существованием? Виола засеменила к Клэр, раскинув ручонки и лепеча нечто невразумительное вперемешку с отчетливым «мама, мама, мама». Клэр, не опуская глаз, промчалась мимо дочери, задела ее коленом, и девочка шлепнулась на завернутую в подгузник попку. Чистая случайность, но Рид, в душе которого никогда не угасала молчаливая ярость, пришел в бешенство и, чтобы не наделать глупостей, нагнулся и подхватил на руки горько подвывающую Виолу. Подвывающую, скорее, не от боли, а от обиды. Клэр, даже не глянув на упавшую малышку, скрылась в кухне. — Совсем рехнулась? — рявкнул Рид, появляясь на пороге. Клэр успела откупорить бутылку и теперь, оглаживая круглый живот, потягивала из бокала вино. Рид нахмурился. — Ты сегодня уже пила.