Какое блаженство! Рид расслабился, и вспыхнувшая вновь надежда лесным пожаром охватила его тело. Встретив его взгляд, Гретхен слегка кивнула. Рид улыбнулся и ей, и Маркони. — Пора, — тихо-тихо сказал он. — Пора на покой. Рид сунул пистолет в рот. И последнее, что он увидел, прежде чем нажать на курок, было мокрое от слез лицо Себастиана, шепчущего: «Да, папа, пора». 63. Гретхен. Наши дни… Маркони плюхнулась на диванчик напротив Гретхен, и красная виниловая обивка жалобно скрипнула под весом ее тела. Гретхен ухмыльнулась. — Ты что, ешь пиццу? — изумилась детектив, недоверчиво оглядывая внушительную маслянистую пепперони, которой Гретхен явно не собиралась ни с кем делиться. — Да. Попробуй только стибрить кусочек — и я проткну тебя вилкой. Пицца была для Гретхен священным даром, единственной слабостью, которую она позволяла себе после успешно раскрытого дела. Маркони вообще не следовало здесь сейчас находиться. Но раз уж она притащила запотевшие от холода бутылки пива, пусть остается и смотрит. И только. Маркони закатила глаза, встала и направилась к раздаточной стойке, где заказала два куска пиццы. Вернулась и тихо села, молча прихлебывая пиво и глядя на Гретхен. — Не нагнетай, — буркнула Гретхен с набитым сыром и соусом ртом. — Думаешь, мы поступили правильно? — спросила Маркони. Извечный вопрос, терзающий каждого совестливого эмпата на этой планете. Гретхен запрокинула голову и неудержимо расхохоталась. На глаза ее навернулись слезы. — Надо же, как мы продвинулись за пару-то дней, а! — Ну да. И теперь я сверяю нравственные ориентиры с моральными принципами социопата, — как обычно сухо и невозмутимо пошутила Маркони. — Похоже, я очутилась в альтернативной реальности. — Добро пожаловать на темную сторону, дорогуша, — промурчала Гретхен. — Тут в любом случае веселее. Маркони пульнула в нее скомканную жирную салфетку, и Гретхен скривилась от отвращения. — Не забывайся, — зло процедила она, отбивая подачу. Лишний раз постращать Маркони не помешает. — Если мы с тобой приняли довольно сомнительное в нравственном плане решение, это вовсе не означает, что я… — …что ты не проткнешь меня вилкой. Да-да-да, — Маркони, ничуть не испугавшись, нахально усмехнулась. — Однако ты позвонила Эйнсли до того, как прочла записку Лены. Вместо ответа Гретхен невнятно хмыкнула: она так надеялась, что Маркони не станет поднимать эту щекотливую тему. — Может, ты вовсе и не социопат? — поинтересовалась Маркони, впиваясь зубами в кусок пиццы. — Вот только в ранг святых меня не возводи, хорошо? — забрюзжала Гретхен. — Вам, эмпатам, только покажи призрак чувства, и вы на человека сразу же нимб нацепите. — А что делать, если твоя жизнь — просто житие святого, — возразила Маркони. — Возможно, ты не делаешь различия между добром и злом, но большинство людей видят от тебя только хорошее. Ты заметила такие тонкие перипетии в деле Кентов, которые не заметила я. Ты приняла решение, руководствуясь отнюдь не суровой буквой закона. Но чем тогда? Чувствами? — Вы, эмпаты, слишком повернуты на чувствах. Вы даже не в силах вообразить, что при принятии решений можно руководствоваться чем-то иным. Я взялась за расследование этого дела, чтобы кое-что получить. И я это получила. — Ой, не томи, скажи что? — поддразнила ее Маркони. — Ответы, — ухмыльнулась Гретхен. — Вскоре ты узнаешь, что ответы для меня превыше всего. — И все-таки я уверена: ты намного лучше, чем из себя корчишь. — Маркони вдохновенно взмахнула пепперони, и кусочек колбасы шлепнулся в ее девственно чистую бумажную тарелку. — Смотри, как бы эта вера не довела тебя до беды. А то, глядишь, в один прекрасный день тебя из-за нее прикончат, — не удержавшись, распушила перья Гретхен. — Ну да ладно. Ты действительно не будешь поднимать шум вокруг Себастиана Кента? — Я же пообещала. — Маркони откинулась на виниловую спинку дивана. — Это да, но ты ведь могла пообещать что угодно, лишь бы заставить его бросить оружие. Маркони покачала головой: — Он не подстрелил меня, когда я вошла в комнату, и я сразу сообразила, что он замышляет самоубийство. — Тогда ты тем более могла соврать. — Повторяю для особо одаренных: я держу свое слово. — А как же уколы совести? — Гретхен внимательно посмотрела на Маркони. — Есть немного. Как всегда. Совесть — извечное проклятие эмпатов, разве нет? Зато мы нашли тело Тесс в парке. С доказательствами, что собрала Лена, мы добьемся для Тесс справедливости. Да и все взрослые получили по заслугам. Лена и Рид мертвы. Клэр — мертвее мертвого. Что же до Деклана… Он, конечно, та еще скотина, но, с другой стороны, к убийству он не причастен никаким боком. Гретхен скорчила пренебрежительную гримасу, и Маркони, предвидя ее следующий вопрос, торжественно вскинула руку: — Клянусь, я не буду преследовать Себастиана Кента. В конце концов, он всего лишь жертва. — А как насчет Эйнсли? Маркони прищурилась: — А насчет Эйнсли я могу дать тебе только типичный ответ эмпата. — Другого я и не жду. — Все, что она делала, она делала ради детей, — с жаром заявила Маркони. — Она согласилась подставить Виолу только потому, что хотела защитить Себастиана. Да и нож не она спрятала, если начистоту. Более того, она пожертвовала личной жизнью, пустившись в бега с племянниками. — Рид верно подметил, да? Тебя взбесила одна маленькая деталь — нож. — Меня взбесила его предумышленность. Лена и Эйнсли действовали сгоряча, под влиянием момента. Рид же все спланировал заранее. — И кто знает, что он там злоумышлял, когда прятал нож с отпечатками Виолы, — согласилась Гретхен. Если бы ее спросили, она бы ответила, что Рид давно уже прокручивал в голове варианты убийства Клэр, когда судьба сама пришла ему в руки. — Риду тоже пришлось не сладко, — добавила Маркони, и Гретхен засмеялась. Справедливая Маркони не могла отказать в беспристрастности даже человеку, которого невзлюбила. — Возможно, через полгода он самолично пришил бы жену, — угрюмо пробормотала Гретхен, и Маркони, кривовато усмехнувшись, кивнула. Они съели еще по одному куску, и Маркони, чья тарелка опустела, нацелила взгляд на пиццу Гретхен. Та театрально поиграла ножом. Свет лампы скользнул по ярко сверкнувшему лезвию, и Маркони отшатнулась, подняв руки вверх, словно сдаваясь. — А что с Виолой? — Ее выпустят, — скорбно вздохнула Гретхен, осушая остатки пива. — И если Эйнсли не заявит права на Виолу, девчонку отдадут на удочерение. И тогда ее психопатия расцветет пышным цветом. Маркони трагически приподняла брови, и Гретхен задумалась: какие шаги та предпримет, чтобы не выпустить Виолу из виду? Обойдет закон так же, как и Шонесси, тридцать лет шпионивший за Гретхен? В любом случае эти двое придумают, как держать девчонку под неусыпным присмотром. Пока та не даст деру. Не сменит фамилию и имя и не затеряется в другом городе. Сколько ей на это понадобится? Год? Два? Всяко она обтяпает это раньше, чем ей исполнится восемнадцать. — Признавайся, — скомандовала Маркони после довольно долгого молчания. — Ни за что, — отрезала Гретхен. — Если бы меня там не было, сварганила бы ты для Рида какую-нибудь правдоподобную историю? — без тени смущения поинтересовалась Маркони. — Например, что он застрелился, ничего тебе не сказав? — Оставив таким образом гнить в тюряге Виолу? Хм… Разумеется, Гретхен сварганила бы историю — пальчики оближешь, но ей не хотелось разбивать трогательное сердечко эмпата Маркони. — Этого мы никогда не узнаем. Однако Маркони видела ее насквозь: — Даже несмотря на то, что тебя саму заведомо ложно обвинили в убийстве? Гретхен отвела взгляд. Что бы там Маркони ни насочиняла, Гретхен сравнивала себя отнюдь не с Виолой. Она сравнивала себя с Себастианом. — Откуда тебе знать, что ложно?