— Так пожелала Лена. Гретхен быстро сунула руку в карман с запиской. — Лена, — с растяжкой протянула Маркони. — Лена, траванувшаяся таблетками, потому что не знала, как еще выпутаться из той паутины, которую она сама же и сплела. Рид задохнулся. Слова Маркони поразили его как молния. Лена, его бесстрашная, волшебная Лена. Она хотела одного — добиться справедливости для Тесс, а он, Рид, втянул ее в это темное, мерзкое, запутанное дело. И ее, и всех остальных. Всех, кто был ему дорог. Когда Виолу арестовали, копы прекратили расследование, а Лена назначила себя Виолиным адвокатом, чтобы, по ее словам, исключить любые неприятные сюрпризы, они воспрянули духом, поверив, что отделались малой кровью и избежали наказания за убийство. В первые дни замкнувшийся в себе Себастиан почти не покидал спальни и прятал глаза от Рида и Эйнсли. Увещеваниями и ласками Рид мало-помалу выводил его из душевного ступора, возвращая к жизни. Зато Майло, освободившийся от назойливого кошмара, расцвел, как цветок, и превратился в милейшего и очаровательного мальчишку. Рид боялся лишний раз вздохнуть, чтобы не вспугнуть своего счастья, понимая, насколько оно мимолетно и хрупко: одно неловкое движение — и оно рассыплется, как карточный домик. Эти незабываемые полгода стали самыми прекрасными в его жизни, хотя жизнь, по сути, лишь дала ему немного времени взаймы. А еще он радовался, что мир наконец узнал про Виолу. И больше не надо таиться и ловить на себе сумрачные взгляды учителей и родителей Виолиных одноклассников. Возможно, когда девочку выпустят на свободу, ее первую жертву и не найдут. Возможно, не найдут и вторую, но третью, третью обнаружат всенепременно. Гретхен Уайт не позволит ей убивать вечно. Рид мог доверить ей дочь и умереть с чистой совестью. — Лена сделала выбор, — пожала плечами Гретхен. — Но, сдается мне, ей не потребовалось много слов, чтобы уговорить Эйнсли последовать инструкциям Рида. Если это циничное утверждение и травмировало нежную психику Маркони, она ничем себя не выдала. — Придумать план и воплотить его в жизнь — две большие разницы. — Ну, и чего ты тогда добиваешься? — спросила Гретхен, делая шаг к Маркони. — Тебе не понять, — тряхнула та головой. — А ты объясни. Гретхен еще ближе придвинулась к детективу. Надо же, ее беспокоила именно Маркони, а вовсе не Рид. «Зачем он взял в руки оружие! Зачем!» — Не тебе решать, кто виновен, а кто нет, — отрезала Маркони. — Правосудие сладкими баснями не кормится. — Я бы не назвала расследуемую нами историю «сладкой басней», — возразила Гретхен. — Да кто мы такие: ты, я или вот он? — Маркони повела дулом пистолета в сторону Рида. — Пупы земли, что ли? Кто дал нам моральное право возлагать вину за убийство на человека, его не совершавшего? По тому, как сузились зрачки Гретхен, Рид предположил, что Маркони использовала против напарницы ее же собственные аргументы. — Кому, как не тебе, понимать это! Ты выносишь вердикт, основываясь на эмоциях, причем на чужих эмоциях, которые ты сама не испытываешь! — А ты чересчур непреклонна и здравомысляща! — Гретхен закусила нижнюю губу. — Как это нас угораздило поменяться местами? — С кем поведешься, от того и наберешься, — буркнула Маркони. — И я бы не сказала, что я непреклонна. — Непреклонна, да еще как, — с легкостью заверила ее Гретхен. — Другой вопрос: с чего вдруг? — С того, что я поклялась соблюдать закон, — огрызнулась Маркони. — Ну да, конечно, — протянула Гретхен, окидывая напарницу долгим задумчивым взглядом. — Однако временами ты не прочь его преступить, чем, собственно, мне и нравишься. Брови Маркони изумленно поползли вверх. — Тебе может что-то нравиться? — Разумеется, — небрежно махнула рукой Гретхен. — Мне нравится, что ты не максималистка и держишь в узде чувства и разум. Но сейчас ты словно белены объелась. Ты ведешь себя как отъявленная максималистка. Почему? Рид, с неослабевающим интересом вслушиваясь в разговор двух незнакомых ему женщин, прокручивал в голове все сказанные ими слова. Припомнив, с каким отвращением Маркони бросила ему в лицо: «…вы обвинили в убийстве собственную дочь», он непроизвольно вздрогнул. — Вас злит, что я подставил Виолу, — догадался он. — Чего? — разом воскликнули Гретхен и Маркони, в пылу перебранки совсем позабывшие о его молчаливом присутствии. Выражение лица Гретхен резко переменилось. — Надо же, как я ошибалась… — Ушам не верю, где б это записать? — хмыкнула Маркони. Дуло ее пистолета по-прежнему смотрело в грудь Рида. — Ты принимаешь все чересчур близко к сердцу, — сказала Гретхен с задорным огоньком в глазах. — У тебя в голове полный хаос. Мы с Виолой смешались у тебя в одно целое, и теперь ты не в состоянии разобраться, кто из нас кто. — Я прекрасно знаю, кто из вас кто. — Не знаешь, — возразила Гретхен и как-то странно широко улыбнулась. — Так что позволь мне заметить: я не Виола. Виола действительно представляет опасность для окружающих и рано или поздно непременно кого-нибудь убьет. — Откуда тебе знать? — скривилась Маркони. — Ты судишь ее по делам, которые она не совершила! — Но совершит обязательно, — прервал ее Рид. Он видел только два выхода. Первый — убить обеих и застрелиться самому. Когда копы найдут три мертвых тела, они, разумеется, выстроят некую цепь умозаключений, но звенья этой цепи никогда не приведут их к Себастиану. Этот выход Рида не устраивал. Он не хотел пятнать ошметки совести низким убийством. Значит, оставалось одно — уговорить Маркони подтвердить его чистосердечное признание. — Виоле нравится причинять боль. Страдания других доставляют ей радость. Она подвергает людей жесточайшим пыткам — медленным и мучительным. В будущем она несомненно кого-нибудь убьет, и я благодарен судьбе, что ни Себастиан, ни Майло не стали ее первыми жертвами. Маркони переступила с ноги на ногу: — О тебе, Гретхен, Шонесси думал точно так же, — заметила она. — Что однажды ты кого-нибудь укокошишь. О Шонесси Рид не имел никакого понятия, но Гретхен томно, словно не находилась в эпицентре смертельно опасного хаоса, закатила глаза. — Как только Шонесси обнаружил нож в ящике Виолы, он мгновенно вынес обвинительный приговор, не задав ни единого уточняющего вопроса. Не бери с него пример, Маркони. Дай бог ему здоровья, конечно, но он считает всех маленьких девочек потенциальными убийцами. Видимо, пересмотрел фильмов ужасов и теперь страдает навязчивой фобией. Маркони промолчала, и Гретхен покосилась на Рида: — Рид хотел оказать миру услугу, Маркони. Жаль, ничего у него не вышло. И все — из-за Лены. Мысль об этом была ему ненавистна. Но если бы Лена не покончила с собой, разве кто-нибудь начал бы копаться в этом совершенно очевидном и сданном в архив деле? С другой стороны, хватило бы ему духу жить так, словно ничего не случилось? Смог бы он по утрам смотреться в зеркало и не разбивать его кулаком, зная, что Виола осуждена гнить в тюрьме самого строгого режима? Лена и Маркони уловили суть. В ту минуту, когда он решил обвинить в убийстве Виолу, он продал душу дьяволу. — Хорошо… — протянула Маркони. — Допустим, я пришла на пять минут позже… Мощная волна радости окатила Рида. Ноги его подкосились, он привалился спиной к стене и, не мигая, уставился на плюшевого медвежонка, с которым Майло обычно никогда не расставался. Но они собирались в такой спешке, что медвежонка не нашли. Спасибо доктору Гретхен Уайт — она предупредила их, позвонив. Его семья обязана ей по гроб жизни. Спасибо Лене — она позаботилась, чтобы он мог взять вину за убийство Клэр на себя. И Лене его семья также обязана по гроб жизни. Наверное, час времени не так уж и много, но им хватило: они были готовы к побегу и давно согласовали каждое действие. Эйнсли помчалась в гараж за сумкой с вещами, а Рид прижал к груди сыновей, вознося хвалу Небесам, давшим ему возможность попрощаться с ними. Не в пример полугодовой давности. Перед Себастианом Рид встал на колени. За последние шесть месяцев Себастиан изменился. Лицо потеряло детскую припухлость и нежность, в глазах появился холодный стальной блеск. Теперь Себастиан избегал отца и не ластился к нему, ища утешения. Не давая сыну отвести глаз, Рид посмотрел на него в упор и сказал: «Ты хорошо держался, малыш, но ты вымотался. Пора на покой». — У нас есть чистосердечное признание… — напомнила Гретхен. Маркони, похоже, не понимала, к какой неизбежной развязке все шло. Или не желала этого понимать. — И ты не нарушишь своего слова, верно? В затопившем комнату молчании, безбрежном, как раскинувшееся до горизонта море, Рид, словно в отражении, увидел всю свою жизнь. Каждую ошибку. Каждую влюбленность. Каждое несчастье. Каждый синяк и каждый смешок. Каждый малодушный поступок и каждый поворот не туда… Пьянку на полу гостиной в новом доме Эйнсли. Дешевые места на трибуне стадиона «Фенуэй». Наблюдающих за игрой Лену и Тесс. Первый поцелуй с Клэр. И последний. Теплый бок прижавшегося к нему Майло. Гордо вскинутый подбородок Себастиана, давящегося слезами. И спокойные, внимательные глаза Виолы, так похожие на его собственные. Не отводя от него пистолета, Маркони выдохнула еле слышное «верно».