Часть 4 из 79 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Прочитав это ужасное письмо, Саня опустился на стул и погладил по щеке несчастную мать. Та и вовсе залилась слезами. Колюнька тоже жалел ее, он залез к бабушке на колени и обхватил ручонками ее шею.
— Не плачьте, тетя Степанида. Мы с вами что-нибудь придумаем.
— Да что ты можешь придумать, сынок, я еле ноги передвигаю, Колюнька малой на твоей шее, куда ж еще мы инвалида денем?
— Не бросать же его в госпитале или доме для инвалидов? С нами ему все лучше будет.
— Горе ты мое, душой богатое, добротой неисчерпаемое. И за что только тебя Никудышным зовут люди злые?
— Обо мне потом говорить будем, я пойду к директору, отпрошусь на несколько дней. Поеду в госпиталь, проведаю Дениса. Отвезу ему гостинцев. А там, может он и поправится.
Денег скудно было, пришлось обратиться к Сидору Никитовичу, тот без разговора дал. И напутствовал:
— Передавай привет земляку, скажи, чтоб поправлялся. А за коров не беспокойся, каждый хозяин по очереди пасти их будет. Так что отправляйся с Богом!
Аленка тут как тут золотоволосая.
— Дядя Саня, а ты мне гостинец из Ростова привезешь?
— А как же, принцесса, как полагается. Там, наверное, все, что душа пожелает есть. Попрошу для Аленушки, хорошей девочки.
— Хорошей, — соглашалась она.
И поехал Саня гостинцев в госпиталь отвезти. Напекли-настряпали печений всяких, варенья положили, сала, колбасы домашней. Много чего пришлось тащить ему в рюкзаке и сумке неподъемной.
— Их там много, поди в госпитале-то, на всех надо гостинцы, мало у кого и родных может нет, — провожая его, говорили сельчане.
* * *
Отец Ростов с его улицами, прямыми линиями, понравился Сане. Люди охотно объяснили ему, где расположен госпиталь. И через час он был в приемном покое большого медицинского здания. Там его расспросили и повели к заведующему отделением, где находился летчик Денис Петрович Шорников. Заведующий, видно повидавший на своем веку не мало всякого горя чужого, спросил:
— Вы его проведать приехали, или заберете домой?
— А можно? — спросил Саня.
— Нужно, — ответил усталый человек. — Его все равно в дом инвалидов отправят, с такими же бедолагами. А там что, лежи, жди, пока кто подойдет.
— Нет, я не оставлю его, возьму с собой.
— Вы представляете себе, о ком говорите?
— О Денисе, раненом.
— Раненом, действительно не только в тело, но и душу. Сначала пойдемте, посмотрите, а там уж вам решать.
Они пришли в палату с четырьмя койками, где лежали забинтованные, загипсованные, так что лиц не было видно. Подошли к кровати, на которой висела табличка:
Шорников Денис Петрович.
Саня смотрел на кровать и не мог понять, где этот Денис умещается. Коротенькое что-то лежало под одеялом. Лицо с одним глазом, на другом повязка и вся щека в обожженных рубцах. Нет нормальной кожи. Плечо из-под одеяла выставлено, а руки нет.
Доктор откинул одеяло, и Саня увидел обрубок без ног, одной совсем под самый пах не было, а другая повыше колена как будто обрублена. Рука правая вся в шрамах без трех пальцев. Сохранились большой, без одной фаланги и указательный, скрюченный, но присутствующий на руке. Саня смотрел на него все глаза и не знал, что ответить или сказать доктору.
— Хорош? — спросил его хриплый тихий голос с кровати.
— Я от мамы вашей, Степаниды, приехал за вами, — неожиданно для себя вымолвил Саня.
Из глаза обрубленного человека покатилась слеза, а потом целый каскад непроизвольных слез. Его рука натянула на лицо полотенце. Саня осмотрел потихоньку палату и увидел человека без лица. Вместо него было сплошная рваная уже зажившая рана. И носа не было на этом ужасном лице.
— Тоже короткий, — подумал Саня.
— Я с тобой никуда не поеду, — твердо оповестил хриплый голос Саню. — Кому я такой нужен?
— Матери. Мне.
— Ты кто такой? — переспросил от удивления тот, кого звали Денисом, искалеченный физически, но все еще сопротивляющийся обстоятельствам.
— Я живу у вас с тех пор, как из детдома в село прибыл. Мы теперь одна семья. Мама ваша плачет, убивается. Она плохо ходит еще, совсем ноги отнимались, но теперь налаживаются. Она вас так любит.
Глаз заморгал, заморгал, но от слез удержался.
— Я тут гостинцев всем привез.
Саня положил на стол все, что было у него с собой. Доктор посмотрел, понюхал:
— Вкусно пахнет. Угостим всех сегодня. Пойдемте ко мне в кабинет, обсудим наши дела.
В кабинете доктор долго уговаривал Саню, предварительно расспросив о их семейном положении, оставить Дениса здесь. Но Саня был непреклонен.
— Ну что ж, мил-человек, решать не мне, Денису Петровичу. Пойди пока погуляй, вернешься после обеда. Будет ясно, что делать?
После обеда Саня пришел, как было велено и остановился у двери.
— Твоя взяла, — сказал врач. — Повезешь домой своего Дениса Петровича. Может оно и к лучшему, для его настроения будет. Назад в любое время его можно вернуть. Многие так поступают. Сначала забирают, а потом понимают, что это надолго и привозят назад. Вот тогда наступает новая трагедия, человек заново переживает боль.
На дорогу им дали питание, довезли на «скорой» до вагона, помогли внести в купе и распрощались.
Дениса положили у окна, но головой к двери, чтобы мог смотреть на пробегающие пейзажи. Саня кормил его, подавал то, что положено по нужде, и Денис благодарно смотрел на неожиданного «родственника». Саня боялся прихода поезда в район.
— Как я справлюсь с больным? — без конца тревожила его мысль.
Поезд прибыл утром на их районную станцию Пролетарская. Саня глянул в окно и увидел, стоящую рядом с поездом «скорую». Люди в белых халатах вошли в вагон и взяли на носилки Дениса.
— Откуда вы про нас узнали? — удивился и растрогался Саня.
— Птичка шепнула, — подмигнул молодой парень с носилками.
Домой их доставили комфортабельно.
— Вот тебе и доктор и местный военкомат, — подумал Саня, надо же как все быстро организовали.
Вся деревня сбежалась к дому Степаниды. Впереди стояли ребятишки, за ними старики, а уже за теми молодежь и те, что постарше, но еще не старики. Все молчали. Когда Дениса вынесли на носилках, прозвучали голоса приветствия:
— С возвращением тебя, Денис Петрович.
Он кивнул им головой и носилки скрылись в проеме двери.
Степаниде казалось, что у нее сердце из груди вынули и оставили там рану на его месте.
Уже несколько дней прошло с тех пор как ее сын, или вернее подобие человека, находился в доме. Ночью она выходила, еле выползала, держась за стены в сени, чтобы поплакать вдосталь. При сыне нельзя было показывать слабость.
Дениса окружили теплом и заботой. Колюнька садился к нему на кровать и принимался рассказывать ему поселковые новости. Степанида старалась не охать от боли в ногах и руках, а скрепя сердце улыбалась, разговаривала с сыном, пыталась даже развеселить его тем, что скоро изобретут новые ноги и руки для людей клонированием и заменят, как сейчас меняют лампочку, когда она сгорит.
Глаз Дениса смотрел угрюмо, без искорки просвета на улыбку. Саня приносил ему и Колюньке свежие ягоды, рассказывал, как оно там на улице.
Саня переживал за то, что пока невозможно Денису бывать на свежем воздухе. Он на работе с раннего утра, а поздно вечером слишком усталый уже не мог сидеть с ним вечерком, так как в четыре утра снова нужно было вставать. В лесу он тоже не сидел без работы. Обыкновенную тачку приспособил так, что она находилась со стороны его спины, привязанная на лямки. Ее он загружал хворостом и возил домой на зиму, да и летом, когда кончался газовый баллон, приходилось топить плиту под навесом на улице.
— Менять тебе надо работу, — говорила Степанида. Ну что за жизнь находиться в лесу по шестнадцати часов в день всю весну, лето, осень.
— Директор не отпускает, — жаловался Саня, — он не понимает моего положения, что мне нужно дома бывать побольше.
Как-то раз в его отсутствие Прохватилов сам зашел к ним. Его одолели женщины с тем, что в доме одни инвалиды, да беспризорное дитя.
— По вашему я их инвалидами сделал? Кто просил сыночка лезть туда, куда не следует. Его в Афган не приглашали, сам полез.
Люди тогда не понимали, что скрывая действия в Афганистане, правительство тем самым делало инвалидов изгоями, не нужными официально портить сводки в военкоматах. И пенсию Денису назначили мизерную.
— Чтоб штаны не свалились, — сказал он хрипло.
О своих ранениях говорить не хотел. Особенно, когда спрашивали, приставали, где он их получил.