— Но у нас очень маленькая зарплата и прожить на нее невозможно. Учителя героически выдерживают такую жизнь. А со снабжением школы всем необходимым нет речи. Приходится самим выпрашивать, искать. — И вы нашли самую уязвимую категорию населения, фактически подчиненную вам безраздельно. Попробуй Саша или Маша не внести денег, которые никто не оформляет надлежащим образом и не отчитывается за них перед родителями. — Многие родителя ездят на иномарках? — Это не повод для перекачивания денег из их кармана в ваш. Вы действуете по принципу Гавроша: — «У него много брюк, поэтому он и не заметит, что я взял одни». Мне очень не понравилось то, что ваш классный руководитель на уроке издевается над безответным учеником, называя мать его шлюхой и прочим. — Но она действительно… — Никто не может заставить ребенка отвечать за действия родителей. Тем более измываться над ним, унижать его человеческое достоинство. Кстати есть по этому поводу тоже статья в Уголовном Кодексе, как распространение клеветнических сведений и прочее. — Вы пришли меня пугать? — Я пришел сказать, что если в вашей школе учеников унижают, обирают, ставят по шесть единиц за одну и туже тему, вас нужно гнать как можно дальше от педагогического поприща. — Я не могу разговаривать с вами в таком тоне. — Перенесем его на язык ОБЭП, там парни быстро разберутся куда и на что идут деньги, добытые путем насильственного принуждения. — Мы с вами не договоримся? — Нет. В ваших школах налицо злоупотребление служебным положением. — Вы собираетесь принимать меры? — Но вы же уже приняли их по отношению к ребенку. — Может быть оставим все так? — Я посмотрю еще несколько дней как ребенок будет воспринимать учебу, а там посмотрим. Прощайте. И он вышел в коридор к ожидающей его девочке. В тот же вечер был собран экстренный педсовет. Выявили виновника выставленных единиц, поставленных с особым рвением. Действительно из класса в тридцать пять человек было носителей этой оценки — восемнадцать. — Галина Андреевна, — вопросила начальница молодую учительницу, — за что вы ставите такие жирные колы? — За незнание. — Восемнадцать из тридцати пяти и ни одной исправленной оценки? У каждого по пять — шесть этих жирных единиц. — Я и впредь буду ставить их. — Не будете. Вы просто-напросто не умеете передать знания ученикам. Они вас не понимают. Кроме того вы должны были немедленно провести дополнительные занятия с ними, завести тетради пробелов, снова спросить учеников и не допускать повторных единиц. Тут одна причина, очень похожая на профнепригодность, поэтому с завтрашнего дня на всех ваших уроках будут присутствовать представители отдела образования. — Я не смогу при них вести урок. — Сможете или же уходите, пишите немедленно заявление. Но с завтрашнего дня все такие оценки должны быть ликвидированы. — Исправить на четыре? — донесся робкий голос. — Объяснить тему доходчиво, написать по ней работу и выставить, надеюсь, заслуженные оценки, а не игру в «колы» устраивать. — Нина Васильевна! Вы обязаны завтра же извиниться перед оскорбленным вами мальчиком. — Никогда. — Значит с завтрашнего дня вы оставляете школу. — Пробросаетесь! Кто пойдет на такую зарплату? — На какую? По ведомости, или ту, что вымогаете у родителей? Да еще в дневнике ученики записывают ваше требование. Под суд захотели? Вы посчитайте в какие суммы выливаются ваши скромные желания и куда они идут? Раздать назад принесенные детьми деньги и впредь прекратить поборы. — Какая ее муха укусила? — шептались учителя. — А то мы не знаем сколько ей отваливает директор из наших денег. Педсовет получился серьезный, об Аленке и не вспомнили, только на прощанье директору было по секрету рассказано о сегодняшней встрече с ученицей и ее родственником. — Поняла, — исправимся, — ответила директриса. Больше проблем с учителями у Аленки не было. Зато с родителями одного ученика, сына «крутого» получилось целое представление. Сын директора концерна, браток, крутой с пяток до ушей, привозил своего отпрыска на Мерседесе и лично сам забирал его, хотя за рулем был водитель. Его долговязый прыщатый Броник сидел за партой с Варей Жуковой, маленькой, скромненькой, серенькой как мышка, из огромной семьи. Девочка была не ухоженная, вечно голодная. Аленка сидела с краю другого ряда как раз напротив их. На перемене Броник достал огромный трехэтажный бутерброд с ветчиной, сыром и еще там с чем-то и принялся важно уплетать его. Варя искоса поглядывала на него и глотала слюни. Аленка, увидев такое, подошла к нему и попросила: — Дай кусочек от своего тяжеловеса соседке по парте, видишь она слюнки глотает. — Чего? — едва не подавившись спросил Броник. — Нарожают всякой шелупони, а я должен кормить? Аленка онемела. Она хотела врезать ему по физиономии так, чтобы вместе с бутербродом зубы выпали, но вспомнила слово, данное Алексею Николаевичу. От негодования она изгрызла свою ручку. Потом встала, пошла в столовую, принесла Варе тощий школьный пирожок, купленный за деньги, на которые можно было бы купить половину хорошей пиццы, отдала Варе. Там же в столовой она разменяла данные ей полсотни на завтраки. Получились рубли и полтинники. Она вышла на крыльцо после уроков и стала ждать, когда подъедет Мерседес за своим долговязым. Целая стайка девчонок и мальчишек стояли и глазели как шофер открывает дверцу зазнайке. Аленка подскочила к машине, где впереди сидел его отец. Он тотчас же открыл дверку и спросил: — Тебе что-то нужно, девочка? — Вас. Уши ребят словно локаторы уловили предполагаемый концертный номер, который выдаст эта непонятная новенькая. Важный браток вылез из машины и словно гора навис над Аленкой. — О чем базар, пипетка? — Что вы сказали? — Рассказывай что тебе, время в обрез, — высказался с заднего сиденья сынок. — Я вам деньги принесла, — и Аленка подала «скале» свои пятьдесят рубликов, в купюре разменянной на мелочь. — В общак что ли, вкладываешь? — Нет, это я даю для вашего сыночка на еду. Он видно у вас голодный, если с девочкой рядом за партой сидит и давится огромным бутербродом, а она слюнки глотает. — Хочешь сказать, гребет под себя? — Не знаю, но так не принято в коллективе лопать одному на виду у всех. — Значит ты мне бабки отстегиваешь, чтобы жратвы было побольше у меня? — Да. — Ты, пипетка, что, предъяву мне гонишь? — Хочу сказать, что вы сына плохо воспитали. — Поехали, — побагровел «крутой» папаша. — Подождите, — и Аленка бросила на заднее сиденье кулечек с мелочью. От негодования папаша не мог сказать ни слова. Только назавтра в класс его «ординарец» приволок пиццу, целую корзину на весь класс с учительницей в придачу. — Можно взять? — спросил кто-то у Бронислава. — Что вы к нему обращаетесь, хватайте, — скомандовала Аленка и самую первую пиццу положила перед ним. Военный конфликт был урегулирован. Броник посмотрел как уплетают все пиццу, очень вкусно пахнущую и взял в руки ту, что лежала у него на парте. Понюхал и принялся отрывать зубами куски. Он явно был доволен восхищенной его цирковой деятельностью аудиторией. Потом даже пошел вместе со всеми во двор и с этого дня «влился» в пока еще не совсем сплоченный, но настраивающийся на это коллектив разношерстных учеников. Жизнь сыграла злую шутку с ребятами, их родителями, всеми, кто проживал в стране, именуемой Россия. Сытые и голодные, богатые и бедные они вынуждены были находиться рядом и полная противоположность в их внешности и внутреннем настрое, показывала окончательный раздрай в социальной жизни. Незащищенность слабых была очевидна. Аленка не вдавалась в подробности устройства мира, ее интересовал контингент класса, где должно быть все ясно и справедливо. * * * Алексея Николаевича срочно вызвали в управление. — Готовься в командировку.