– Это всё не кабинеты епископа, а какие-то хозслужбы типа бухгалтерии, завхоза, ещё чего-то. Пойдём в другую дверь. Они спустились и вошли в соседнюю дверь, и опять им никто не попался. Казалось, что все вокруг вымерли. За этой дверью лестница вела и наверх, и вниз. Люда секунду поколебалась, а затем уверенно потянула Сергея вниз. Спускались они довольно долго, а потом начался лабиринт, по крайней мере, так всё выглядело для непосвящённого. Постройка была арочного типа, с низким потолком и белёными стенами, на которых регулярно попадались иконы и подвешенные под ними лампадки. Свет был только от лампадок, очень неяркий, по стенам тревожно метались тени, и общее впечатление получалось довольно гнетущее. Лики с икон смотрели требовательно и укоризненно, как будто вопрошали: «Вы зачем сюда забрались, нечестивцы?» Наконец они вышли в большой зал, также очень тускло освещённый, из которого шло несколько ответвлений. Тут Люда застряла в нерешительности, явно не понимая, в какой проход повернуть. – Ты знаешь, чувство такое, будто кто-то не пускает дальше, приказывает возвращаться назад, – прошептала Люда Сергею. У него и у самого возникло такое ощущение, но он решил плюнуть и потянул Люду в крайний правый проход. – Пойдём по правой стороне, – так же шёпотом сказал он Люде. Они двинулись вперёд, и тут, абсолютно бесшумно, им навстречу выскользнул мужчина в одежде, напоминающей кимоно, только странного кроя. Грубая рубаха, и штаны – всё серого цвета, а ноги босые… Лицо вышедшего терялось в тени, он не говорил ни слова, просто вышел и встал, наклонив голову, но было понятно, что дальше идти нельзя. – Простите, – опомнилась Люда, – мы ищем епископа Евпатия, насчет венчания. А вы… – Люда запнулась, так как мужчина не говорил ни слова, даже не поднял головы. – Мы, наверное, заблудились, – вмешался Сергей, – извините, мы, пожалуй, пойдём, – он аккуратно переместился вперед, закрыв собой Люду, и начал подталкивать девушку назад. И тут Сергей опешил. Мужчина, который, казалось, абсолютно безучастно смотрел, как они пытаются ретироваться, вдруг, буквально в несколько неуловимых движений, перетёк в противоположную сторону комнаты и закрыл им выход, встав так же – в позу безучастного наблюдателя. Сергей, чьи нервы были на пределе, не выдержал, решив, что события приобретают дурной оборот, и нанёс несколько коротких ударов по телу незнакомца. Точнее, попытался нанести. Незнакомец, ни разу не соприкоснувшись с ногами и руками Сергея, уклонился от его ударов так легко, будто их пытался нанести семилетний ребёнок, а сам Сергей потерял равновесие и постыдно влетел в стену. «Ах, ты, зараза!» – подумал он, и попытался достать этого ниндзю в прыжке. Результатом оказалось то, что Сергей очутился на полу, на спине, пребольно грохнувшись об пол. Похоже, этот флегматик сумел провести подсечку в тот момент, когда Сергей, промахнувшись, приземлялся на левую ногу. Он вскочил и уже аккуратно, не делая резких и лишних движений, пошёл на противника, пытаясь течь и качать маятник, как его долго и, в общем, небезуспешно учили на тренировках. И, неожиданно для себя, пропустил мощный боковой удар в подбородок и лоу-кик в бедро. Только последнее движение, в котором Сергей сумел слегка уклониться от удара в голову, спасло его от сильного нокаута, но нокдаун Сергей заработал качественный – в голове всё плыло и двоилось. Это было очень обидно, но, похоже, Сергей напоролся на какого-то неизвестного супермастера, сенсея-тень, легенды о которых так любят рассказывать все адепты контактного боя. – Серёжа, ты как? – тревожно спросила-просвистела Люда, подбежав к поверженному другу. – Хреново, – коротко ответил он. Это относилось и к разворачивающимся в зале событиям, поскольку из остальных проёмов вышли ещё три человека, и среди них тот, который так напугал Сергея во сне. – С чем пожаловали, чада Божьи? – участливо и иронично спросил он. – Никак жениться надумали? Глава 44. Дружеский обед Решив на сегодня не разделяться, Эпштейн и Каганович остались в ресторане, устроив там штаб по координации совместных действий. В обычной, повседневной жизни у каждого из них были свои интересы, и встречались, а тем более совместно проводили время они совсем не часто, но сейчас ситуация требовала мозгового штурма. Для начала они вызвали своих аналитиков, сдвинули им вместе несколько столов и объявили, что кормить начнут только тогда, когда те станут выдавать правдоподобные анализы и дееспособные идеи. При этом смешанная группа выглядела очень эклектично: если Эпштейн был приверженцем традиций, даже регулярно посещал синагогу и аналитики у него все были, как он сам говорил, «из наших», то у Кагановича аналитическая группа представляла собой просто какой-то карнавал: два абсолютно лысых мужика монголоидного типа в оранжевых хламидах; явно ортодоксальный «хасид» с абсолютно анекдотичной внешностью; длинноволосый то ли парень, то ли девушка, говорящий (-ая?) по-русски с сильным французским акцентом; одетый во всё чёрное, бритый наголо здоровенный мужик с татуировкой на шее в виде ошейника из скреплённых между собой свастик; интеллигентного вида молодой очкарик абсолютно славянской наружности и уже упоминавшийся ранее Аркаша. Для тех, кто знал Кагановича, такой странный набор объяснялся просто. Дело в том, что Михаил сам, лично, мог заменить собой хороший аналитический центр – у него был мощнейший интеллект с безупречно выстроенными причинно-следственными связями и воистину чудовищный багаж знаний из разных областей человеческой науки, в особенности из истории, математики и философии. Чего ему не хватало, так это умения производить на свет хоть в какой-то мере правдоподобные предсказания событий, которые сбывались бы с вероятностью выше, чем пятьдесят процентов. То есть, проще говоря, несмотря на просто блестящий аналитический ум, у него была очень посредственная интуиция. Это было очень странно, но это было так. И Каганович, чтобы не распылить средства, доставшиеся в управление от родителей, начал сбор команды людей, чьи предсказательные возможности были основаны не на фундаментальных знаниях, а просто даны им Богом или развиты ими самими с помощью различных эзотерических практик. Такой сплав позволил Кагановичу всего за семь лет стать настоящим миллиардером, входящим в ежегодные списки пресловутого журнала «Форбс», и одним из самых богатых людей в стране, что само по себе достойно уважения. Тем более что свои первые большие деньги он сделал абсолютно честным путём. Ну, а потом у него хватило ума не отказываться от предложений настоящих «больших дядей», которым понравился стиль блестящего молодого человека и которые и дали ему прозвище «Вундеркинд». Единственное, что несколько пугало знавших его поближе людей, – это его пристрастие ко всякого рода эзотерике и мистическим тайнам, в которое он вкладывал просто огромные деньги. Даже сейчас в разных районах мира, традиционно признанных таинственными и сакральными, работали несколько его экспедиций, снаряжённых по высшему классу. Почти все считали это забавами молодости и думали, что с возрастом это пройдёт, и только он один знал, что эти поиски уже принесли ему такие знания и артефакты, которые окупали вложенные деньги с лихвой. Сейчас же его «сакральный легион» был привлечён для решения достаточно важной задачи – как поступить правильно в сложившейся ситуации. Пока аналитики и предсказатели работали, Миша и Володя встречались с множеством людей, зачастую очень и очень влиятельных, которые, получив вызов, бросали всё, чтобы как можно скорее оказаться в царицынском ресторане. Многие из них, из-за пробок, вынуждены были ехать даже на метро, ибо от скорости прибытия зависела их дальнейшая жизнь. Наконец, утомившись от важных бесед, распорядители этого «бала» решили сделать перерыв на обед. Во многом Каганович и Эпштейн были не похожи, как аристократ и актёр провинциального театра, но было нечто, что их объединяло помимо умения зарабатывать деньги, – это страсть к хорошей и изысканной кухне. Тут они позволяли себе любые фантазии и даже устроили негласное соревнование по тому, кто больше попробует кулинарных шедевров, устраивая специальные гурман-туры по миру. Надо ли говорить, что личные повара обоих были просто виртуозами, поэтому во всех заведениях, которые им принадлежали, кухня всегда была на высоте. Но вот повара и менеджеры просто зеленели от страха, когда узнавали, что к ним должен пожаловать главный барин. В сегодняшней смене ресторана уже пришлось поменять двух поваров и одного бармена, так как у них случилась форменная истерика, а менеджер ходил по ресторану, как человек, который знает, что стоит ему хоть раз оступиться – и ему отрубят голову, тут же нафаршируют её и подадут на стол. Но на этот раз друзья-гурманы не были столь привередливы, как обычно, – сил на фантазии просто не осталось. Поэтому рыбный суп из стерляди и чавычи, устрицы, запечённые со шпинатом и тремя сортами сыра, и утка по-пекински показались поварам просто подарком судьбы, и даже сложный десерт, рецепт которого Эпштейн купил в Монте-Карло и теперь по памяти пытался воспроизвести, не смог испортить поварам настроение. Тем более что после утреннего конфуза варить кофе вызвали лучшего барриста Москвы. – Ну, что Совет Федерации? – спросил Каганович у Эпштейна, потягивая белое мозельское под рыбный суп. – Да что, – пережевав, ответил Эпштейн, который полдня посвятил беседам с влиятельными сенаторами, – будут за нас. – Все? – Необходимое большинство. А вот в Думе Андреев и премьер поработали, там у нас всего процентов двадцать наберётся, – и Эпштейн горестно вздохнул. – А что министр МВД? – Каганович принялся аккуратно извлекать содержимое устрицы специальной вилкой. – Трясётся, поц, Мамаладзе боится и Генерального прокурора, к тому же, – Владимир тоже перешёл к устрицам, запивая их «Кристаллом». – А… Генеральный прокурор… – протянул Каганович, – да, этот может стать проблемой. Генеральный прокурор был ставленником ещё тех, легендарных президента и премьера и был очень неудобен для всех. Впрочем, нынешний президент его тоже очень уважал. – Ладно, нам сейчас Майоров важен, а остальное переживём. Пусть уже эти твои колдуны своё слово скажут, – Эпштейн доел устриц и ждал, пока официант положит ему кусок утки и нальёт красного вина. Из красных вин Эпштейн признавал только грузинскую «Хванчкару» и даже пытался как-то купить себе оригинальные виноградники и все права на торговую марку, но владельцы не продали, в чём Владимир подозревал влияние Мамаладзе, который тоже любил это вино. – Володя, там не только мои, но и твои спецы работают, – уточнил Каганович. – Слушай, Миша, да мои на фоне твоих незаметны, как голуби на фоне павлина, – Эпштейн иронизировал, так как не очень доверял мнению этих клоунов, которыми так гордился его друг. – Ладно, давай послушаем, а то ведь они так от голода сдохнут, – Каганович вспомнил, что велел не кормить аналитиков, пока те не выдадут какую-нибудь значимую информацию. К столу подошли двое – Аркаша и представитель команды Эпштейна – и смирно встали рядом, с вожделением поглядывая на остатки утки и попеременно сглатывая слюну. – Ну, чего застыли, давайте, излагайте. Чем умнее скажете, тем быстрее поедите, хе-хе-хе, – Эпштейн напоследок добавил своего фирменного смеха, чтобы было убедительнее. – Наше общее мнение таково, – начал человек Эпштейна, стараясь смотреть в сторону, – в ближайшее время некая группа людей попытается вылечить президента, и им это может удаться с большой долей вероятности. Одного из этих людей, как утверждают наши коллеги, – тут говорящий кивнул в сторону Аркаши, – зовут Руслан. Похоже, что это тот Руслан, который предложил этот «новый финансовый порядок», – тут аналитика передёрнуло от отвращения. – Если они это осуществят, то всё восстановится, как было, и проект Томилино будет продолжен в полном объёме. Действия генерала Майорова могут быть неэффективны, кроме того, этих людей поддержит Андреев. Но Майоров может стать серьёзной угрозой нам, – тут аналитик дал понять, что имеет в виду всех присутствующих, – причём с абсолютно неожиданной стороны. Им кто-то управляет, и этот кто-то не идентифицируется. – Это, похоже, тот епископ, – вмешался Аркаша, – защита такая же. Вообще-то с Майоровым не всё ясно, но он однозначно опасен. Но и премьер тоже, особенно, если Колышеву удалось выжить. По поводу Колышева наши мнения разделились – пятьдесят на пятьдесят, не всё ясно. – Вы согласны друг с другом? – Каганович спросил у обоих аналитиков. – Если сведения, которые добывают ваши люди, правдивы, то – да, согласны. Но нас больше пугает Руслан. – Кстати, «Нимб», вместе с изобретателем, скорее всего у Руслана, а не в Томилино, так что Майоров и здесь блефует, – опять добавил Аркаша. – Ну что же, идите, кушайте, – и Каганович сделал знак менеджеру, чтобы тот покормил голодных работников умственного труда. – Ну, что делать будем? А я ведь с самого начала не доверял этому генералу, – и Эпштейн зло покосился на Кагановича, который уговорил Эпштейна пойти на контакт с генералом. Каганович поморщился, но намёк проглотил молча. Пять минут он сидел, думал, а потом выдал: – Значит так, придётся пойти на непопулярные меры. Майорова нужно устранить, физически, он нам ничем не поможет, а только навредит. Он один. И этот епископ нам никакой угрозы не представляет, если он вообще из себя что-то представляет. Только убирать Майорова нужно будет после того, как он представит какие-то там доказательства ментовскому министру и Генеральному прокурору. Он же мне звонил, я имею в виду Майорова, и сказал, что у него есть все улики. Вот и пусть его. А к больнице с президентом надо послать группу, назовём её банальным словом, захвата, и попытаться захватить этого Руслана и иже с ним. Там разберёмся, что это за гусь. Тогда президент и сам загнётся, а премьера снимут. Даже если Колышев и остался жив, в чём я лично сомневаюсь, то он тоже после этого сделать ничего не сможет – пресса свои деньги отрабатывает активно. – Ну, со вторым пунктом я согласен, только надо уточнить технические детали поиска этого Руслана около госпиталя. А вот с Майоровым… Он же старый жук, постоянно на измене, его просто так не возьмёшь, да и исполнители должны подготовиться, и их для начала найти надо. Нет, тут я с тобой не согласен… – Эпштейн хотел продолжить, но Каганович его перебил: – Володя, ты живёшь вчерашним днём. Не надо никого искать и готовится, всё будет совсем иначе. Обширный инфаркт – и врачи не успеют помочь. Сгорит человек на работе от переживаний за судьбы отечества, просто и изящно, и никакой уголовщины. Доверься мне. Да, и с поиском Руслана тоже. Только придай своих боевиков мне в помощь, а то ты знаешь, мы больше умом сильны, – и Каганович обезоруживающе и очень обаятельно улыбнулся. – Ну, смотри Миша, как знаешь. А только у меня не боевики, а служба безопасности. Кто возглавит операцию, неужели этот Аркаша? – Нет, для этой цели у меня другой человек есть. Вон, видишь, с татуировкой на шее? Эпштейн пригляделся и с негодованием обернулся к Кагановичу: – Да он же фашист! – Он себя арийцем называет, – равнодушно пожал плечами Миша, – и у него очень большой опыт боёв, в Чечне и Дагестане, а также несомненный талант к поиску всяких прячущихся и скрывающихся людей. Да ты не бойся, я ему столько плачу, что за эти деньги он даже Гитлера из огнемёта спалил бы. – Миша, а всё-таки, как ты собираешься Майорова устранить? Что-то не совсем ясно, – озабоченность Эпштейна была оправданна – как-то уж очень непонятно и несколько фантастически прозвучала фраза на эту тему от Кагановича. Разумеется, Володя знал о всяческих химических примочках, могущих вызвать обширный инфаркт у человека, но ведь их ещё надо каким-то образом желаемому человеку дать. – Ладно, так и быть, – сказал Каганович неохотно, – открою страшную тайну. Вот вы все смеётесь надо мной из-за моих увлечений, а я ведь уже множество всяких полезных артефактов обнаружил. Вот и недавно, в результате работы в Центральной Африке, мои головастики нашли очень и очень древний тотем, идол, у которого случайно обнаружились странные свойства. Дело было так, – Миша всё больше оживлялся, в глазах появился блеск настоящего фанатика. – Один из моих умников, колдунов, как ты их называешь, как раз пытался при помощи ручного сканирования понять назначение этого идола – он ему с самого начала показался подозрительным из-за невозможно древнего возраста. И надо же было, чтобы он порезал руку, а часть крови попала на идола, совсем немного. И вот он сразу почувствовал вибрацию, начавшую от этого идола исходить. Тогда умник потребовал много свежей крови, ему быстренько нашли какую-то местную зверушку, зарезали и облили этого идола целиком. Тут-то от него и пошла энергия, как от Чернобыля. А умник мой был не в ладах с начальником охраны экспедиции, местным, чёрным африканцем. И вот в этот момент этот начальник охраны как раз и подвернулся под горячую руку – что-то там такое провякал насчёт редкости убитого животного. А умник и пожелай ему долгих лет жизни на больничной койке. И, представляешь, бедного негра на его глазах разбивает паралич, самый качественный из всех параличей, и бедняга переходит в полностью овощное состояние. Тут умник сразу смекнул, что к чему… Ну, конечно, провели несколько экспериментов и с человеческой кровью, ты же знаешь, в Африке с этим легко, ну, и вычислили, что идол этот выполняет, при соответствующем жертвоприношении и настройке, желания по нанесению вреда ближним своим, причём и на большом расстоянии. Так вот, – горделиво закончил Каганович, – тотем этот сейчас в Москве, и мы им иногда пользуемся… ну, в деликатных целях… Кстати, а у тебя нет на примете какого-нибудь ненужного человечка на сегодняшний вечер? – Миша, – для Эпштейна партнёр открылся с новой стороны, – а ты страшный человек, оказывается… – Нет, – скромно потупился его визави, – просто увлечённый… Совсем недавно, почти середина двадцатого века… Маленький швейцарский городок Санкт-Мориц ещё ни разу не был свидетелем такого события. Двадцать два самых могущественных человека на Земле решили провести на его территории свою встречу, чтобы обсудить некоторые проблемы, касающиеся дальнейшего построения мира. Вот только засвидетельствовать им своё почтение жители городка не торопились, так как попросту ничего не знали о происходящем. Барона фон Видова, очень уважаемого жителя городка, несколько удивил заказ от малоизвестного научного общества на аренду его роскошного особняка, обустроенного по последнему слову современной моды. Дело в том, что стоимость одного дня аренды составляла почти месячный бюджет местного научного общества, и барона смутило, откуда у малоизвестных учёных столько денег. Но поскольку требуемая сумма поступила на его банковский счёт с безукоризненной точностью, то он оставил ненужные сомнения и решил больше не проявлять никакого любопытства. Учёные вообще люди экстравагантные, а времена нынче смутные. Если уж соседней Германией теперь управляет явно сумасшедший, то почему бы учёным не снять дорогой замок на несколько дней? Теперь всё возможно… Единственное, что действительно удивило фон Видова, так это внешний вид деятелей науки, которые, несмотря на принадлежность к разным расам, отличались определённой одинаковостью – все подтянутые, стройные, с выверенными движениями и очень хищным выражением лиц. И все были приблизительно одного возраста – между сорока и пятьюдесятью, при этом выглядели весьма здоровыми и бесконечно уверенными в себе. Фон Видов, бывший профессиональный военный, навидался таких молодцов в армии, вот только мало как-то они там занимались наукой, всё больше выполнением всяких опасных и, как правило, тайных поручений. Но и на этот факт барон махнул рукой – пусть будут даже русские, английские или хоть зулусские разведчики, наплевать! Он, как и вся Швейцария, твёрдо решил соблюдать нейтралитет – ему с лихвой хватило прошлой войны. А прибывшие гости, тем временем, собрались у большого овального стола в каминной зале, при закрытых ставнях, в привычном полумраке, освещённые горящими в канделябрах свечами и пламенем камина, несмотря на то, что в замке была самая современная система электрического освещения. Снаружи вовсю бушевала весна, было тепло, всё цвело и пело, но традиция определённого антуража подобных встреч соблюдалась свято – полумрак и никакого света, кроме живого огня. – Шестой, скажи, когда уже мы сможем общаться, не собираясь вместе? На это уходит очень много времени и сил, а ещё меня бесконечно нервируют эти их аэропланы и корабли. Я этот несуразный «Титаник» до сих пор вспоминаю с содроганием, – брюзгливо пробурчал Семнадцатый. – Ты, Семнадцатый, всё время чем-то недоволен, – порицающе ответил Третий. – Мне, например, наоборот, нравится их техника, у нас такой не было. – А нам она и не была нужна, – вставил своё слово Девятый. – В самом деле, почему мы до сих пор должны собираться со всего мира, почему нельзя пользоваться этим, как его, радио? – Не задавай глупых вопросов, – отрезал Шестой. – Радиоволны очень легко перехватить и так же легко расшифровать. Кроме того, оно ещё очень несовершенно, это радио. Мне, например, из Америки, каждый раз доставляет много проблем связываться с Пятнадцатым в Лондоне, я уж не говорю об Африке или Китае. Мои подопечные разработали новый вид передачи и приёма волн, с возможностью показа изображения. Будем, я думаю, пользоваться этим. – Может, уже можно попросить Детей Посейдона о помощи – у них же всё это давно есть? – и сказавший это Седьмой вопросительно посмотрел на Первого. Первый, до сих пор молчавший и только хмыкавший на каждую реплику коллег, заговорил: – Да уж, попросить… Вы думаете, они забыли, как мы поступили с их любимыми индейцами? Точно нет. Тем не менее, я просил. Кое-что они дали – какие-то чертежи, там всякие ранние наработки. Вот только мы пока никак не можем воплотить их в реальность. Посейдонята ушли далеко вперёд, их технологии слишком обогнали возможности человеческой цивилизации. Тем не менее, как я когда-то и говорил, они тоже обеспокоены чрезмерной активностью людей – уже было несколько столкновений с их подводными лодками. Так что теперь они стали более покладистыми. Иногда они проводят какие-то исследования на суше, но информацией практически не делятся. Я еле-еле их уговорил предоставить хоть какую-нибудь помощь в случае крайних обстоятельств. Да вы и сами знаете – пока туда к ним доберёшься, забудешь, чего хотел… – Да, это они здорово придумали – укрыться подо льдом. Но мне, почему-то, кажется, что их всё равно раньше или позже найдут и прижмут – эти потомки обезьян такие настырные, – задумчиво произнёс Пятый. – Они надеются, что к тому моменту «эти потомки обезьян», как ты выразился, научатся договариваться, а не только палкой махать, – парировал Первый. – Кстати, ещё раз прими моё восхищение тем, как ты заставил их всех поверить в этот бред насчёт обезьян.