Никогда в жизни. Даже если сама буду миллиардершей. — Ты же знаешь, что это Лика мне слила информацию про твои игрушки? — Вкрадчиво поинтересовался Тихонов. — Знаю. — Я дернула плечами в ответ на это. Никто больше про мои «подручные средства» не знал. Только она. Собственно, я это поняла, как только выкроила себе час на размышления и проанализировала «совпадения». Не знаю уж из каких соображений Кудрявцева это сделала, но честно говоря — до ее мотивов мне дела не было. В конце концов, именно ей я выносила мозг, когда геосъемки она приносила в непотребном виде. Может она лелеяла надежду, что сможет занять мое место — а может попросту решила «помочь в личной жизни», и в гробу я видела ту помощь. Собственно именно из-за этого пила и рыдала накануне помолвки Венецкого и Аллы, я в компании Ленки. В «дружбу» с Ликой я уже тогда не верила. — К чему такое благородство? — Уточнила я. — Я говорил, что заинтересован в твоем здоровье, Дарья. К тому же, Лика была одним из информаторов Вяземской. Так что имей в виду, она сдаст тебя даже не за деньги — за шоколадку. Вот что меня потихоньку начинало бесить так эта самоуверенность. С чего он вообще был уверен в том, что мне было интересно с ним разговаривать. — Я учту, спасибо за информацию. Проща… — Погоди бросать трубку, золотко. — Тихонов меня перебил. — Я же тебе еще спасибо не сказал. — Это за что? — Не то чтобы мне это было интересно, но все-таки. — За то, что обвинения в изнасиловании в моем деле не было. — Безмятежно произнес Тихонов. — Еще пятнадцать лет к моему приговору… Я вполне мог сдохнуть в тюрьме. Честно говоря, это я слышала практически краем сознания, потому что в ушах у меня зазвенело. — Обвинения в чем? — Слабо поинтересовалась я, чувствуя как слабеют пальцы, сжимающие телефон. Даже представить что этот мудак ко мне прикасался… Нет, нет, я не хотела. Я вообще старательно выбрасывала из головы все мысли, связанные с похищением и его последствиями, потому что мне было ужасно паршиво переживать все это снова. — Значит, ты все-таки не помнила о той ночи. — Задумчиво протянул Тихонов, а у меня все сильнее кружилась голова. — А я признаться, льстил себе, что тебе понравилось. — Вы же сказали, что ничего не было… — У меня заплетался язык, а кожа будто покрылась каким-то липким налетом. Он… Прикасался ко мне? Твою же мать… — Я это Тоху сказал. — Фыркнул Тихонов. — Чтобы выиграть время. Он же спал ночью. Я тебя поимел еще до того, как ты очнулась. Чтобы время не терять. Могу описать твои родинки на лобке, хочешь? К горлу начала подкатывать тошнота, но я пока держалась. Господи, лучше бы оглохнуть. К чертовой матери. — Не боитесь, что вас услышат сейчас? — Выдохнула я. — Вроде в тюрьме насильников не любят. — Нет, Дарья, меня сейчас не слышат. А в приговоре этого нет, так что мне ничего и не грозит. — Господи, он еще и смеялся… Я сбросила вызов и сошла с дорожки за куст. Меня вырвало. Омерзительное чувство, грязное чувство, господи, как от него избавиться? Боже, зачем ты дал мне воображение, и зачем я сейчас представляю, как мерзкие пальцы шарят по моему телу, залезают в трусы… Меня вырвало снова. Только и успела, что волосы подобрать… Может кто-то и скажет, что я слишком уж впечатлилась от факта, когда-то случившегося перепиха, но вообще-то это был капец. Вообще-то я крайне щепетильно относилась к собственному телу, и сама мысль, что кто-то мне ужасно неприятный, аж до отвращения, мог меня трахнуть — заставляла мои ноги подкашиваться. В сумочке снова завибрировал телефон, и я приняла вызов раньше, чем успела сообразить, что звонит мне снова Тихонов. — Ну что ж ты, Дарья? — Едко поинтересовался Тихонов, даже не дожидаясь, пока я скажу хоть слово. — Даже попрощаться не дала. Смотри, если родится сынишка — ты хоть раз его ко мне на свиданку приве… Телефон я швырнула на асфальт со всего размаху, а потом еще и поддела его носком туфли, отправляя в сторону тротуарного поребрика. Головокружение стало настолько невыносимым, что я просто стекла на лавочку, и прижала к пылающим щекам ладони. Так, нужно взять себя в руки, нужно взять себя в руки. Это всего лишь тупой намек. Этот урод всего лишь бесится, что я в итоге ему не дала… Нет, было крайне легко допустить, что Тихонов меня поимел, пока я была в алкокоме. Господи, никогда в жизни не возьму в рот ни капли. Хотя, с Тихонова и Тохи сталось бы и дверь взломать, если бы я сама не вышла. Хотя, у Ленки была крутая дверь и крутые замки — Печорский явно пекся о своем «сокровище». Но про беременность… Про ребенка — зачем Тихонов вообще вякнул? К горлу снова подкатила тошнота, но на этот раз мой желудок решил, что ему попросту нечем, а значит, он напрягаться не будет. Меня практически трясло. Я даже не представляла, как мне сейчас встать на ноги и вернуться в ресторан. На свадьбу. Твою же мать — на свадьбу. Сейчас хоть какая-то мысль о радостных счастливых за молодоженов людях, вызывала болезненную гримасу. Они не знают, они не в курсе. Иначе бы наверняка от меня шарахались. Давно я не чувствовала себя настолько грязной. Но все же… Так, что там он орал про ребенка? С чего бы вообще? Сколько от того момента прошло? Недель шесть? Семь? Так, а месячные когда последний раз были? И вот тут, я поняла, что дело плохо. Потому что, честно говоря — они были, где-то за неделю до всей этой эпопеи с вибратором, до того, как я сорвалась в Венецкого, как в пропасть. А потом, все это дерьмо с Аллой, с моим похищением, утоплением… Мне было не до того. Я провалилась в Игоря, позволила себе вообще ни о чем не думать, и как-то прощелкала все вышеупомянутые сроки. А ведь должны были быть, должны… Я понимала, что вообще-то там, в зале ресторана меня ждет Игорь. Но сейчас показаться ему на глаза было страшно. Как ему сказать? И как НЕ сказать? Свой путь до аптеки и обратно в ресторан я помню хреново. В голове был жуткий туман, голос которым я просила тест на беременность, дрожал как у первоклашки читающей стих, в виски ломило нервной болью. Господи, как же я надеялась, что это просто гормональное. Что никакая беременность не при чем, я просто перенервничала, перепутала сроки, забыла что да — были (хотя как такое вообще можно забыть?). В общем, я успела понадеяться на любой авось, даже самый невероятный, пока… Пока за первые же пять секунд мои надежды не растерла в пыль вторая красная полоска. Вот тогда я и заревела, как сопливая малолетка. Потому что… Иногда мне казалось, что кармически я в прошлой жизни очень провинилась. Может была каким-то Джеком-Потрошителем и убила много ни в чем не повинных людей, потому что ну вот за что? За что мне вот это? Вот сейчас, после того, как Венецкий, мужчина всей моей жизни, признался мне в любви. После того, как я чувствовала себя настолько охренительно счастливой, что впервые в жизни давая право на жизнь всем тем мечтам о наивном женском счастье, паря мыслями где-то под потолком, как зефирное розовое облачко. А тут… И… Что делать? Как сказать Игорю? Как сказать ему, что вообще-то я жутко грязная, что мало того что изнасилованная, так и забеременевшая от насильника? Он ревновал меня даже к своему другу. Даже при том, что у него даже не было фактов. А сейчас — факт есть. Меня трахал другой мужчина. И я — залетела. Даже если… Даже если пойти на аборт — сам факт секса уже никто не отменит, не говоря уже, что после первого аборта есть большой риск кучи осложнений и на кому нужна проблемная, поиметая левым мудилой баба, когда по улице ходят красивые, здоровые — а некоторые даже не тронутые. У него — всегда есть выбор. А я — мне же нужен только он, и ему я не буду нужна вот в таком виде. И ничего в моем мире тогда не было, лишь слезы. А потом — была Ленка. И Игорь. И необходимость этого разговора, этого признания с каждой секундой становилась все отчетливее. Игорь смотрел на меня и ждал объяснений. Он не собирался просто взять и дать мне уйти. Хотя лучше бы дал мне на это право — исчезнуть, без лишних слов, чтобы не заставлять его испытывать боль, чтобы не видеть в его взгляде, направленном на меня отвращения. Того, что я сама сейчас в свой адрес испытывала. И мне… Мне пришлось дать объяснения. Выложить это все ему — своим пустым, надтреснутым голосом, ловя непрошенные, так и льющиеся из глаз слезы уголком тканой салфетки. Да что там, я в эту салфетку даже высморкалась пару раз. И в душе было темно, холодно и пусто. Игорь слушал меня, и лицо его пустело с каждой фразой. В какой-то момент он даже отпустил мои пальцы, и от этого стало особенно горько. Все, как я и думала. Он не хочет ко мне прикасаться. Скоро не захочет и смотреть. А потом, у меня, наконец, кончились слова. И я уткнулась лицом в салфетку, и плечи снова предательски затряслись. Вот, скрипнули ножки отодвигаемого стула. Я даже лица поднимать не стала, чтобы не смотреть, как Игорь уходит. Ну… Может хоть вещи с водителем пришлет. Потому что я ему на глаза теперь точно не покажусь. И на работу не явлюсь. Пусть хоть по статье увольняют — не выйду. Не смогу. Слишком больно… Мне на плечи опускаются две чуть шершавых ладони, а потом и вовсе две крепких сильных руки обвивают меня, затапливая теплом. Я знаю эти руки. Его руки. И от того что я сейчас ощущаю, меня трясет еще сильнее. И еще надсаднее рвутся из груди рыдания. Эмоции будто сносят во мне все живое, все твердое. Я сейчас не сильная. Я сейчас — ничтожество. — Ох, Дашка. — Тихо шепчет Игорь, — маленькая моя дурочка… Разворачивает меня к себе, заставляет уткнуться в его плечо. И я цепляюсь в него, отчаянно, бездумно, как в последний раз, потому что точно знаю — потом придется разжимать пальцы. Может, что-то случилось. Может — он до конца не понял, что я ему сказала? Не знаю, что он понял, но Игорь гладит меня по спине и тихо дышит, прижимая к себе. Ему, наверное, неудобно, ведь стоит он — наклонившись ко мне, но почему-то ему плевать и он стоит в этой неудобной позе, обнимая меня. Меня!!! — Успокоилась? — Тихо спрашивает он, и я понимаю, что вообще-то да. Я успокоилась. Я больше не давлюсь глухими, рваными рыданиями. Я просто лихорадочно жадно дышу Игорем, пытаясь вобрать в себя как можно больше воздуха, пропитанного запахом кожи Венецкого, его охренительного парфюма, его волос. — Д-да. — Тихо выдавливаю я. — Тогда давай уже поговорим и подумаем спокойно. — Мягко произносит Игорь. Глава 38 Игорь не возвращается на свое место напротив меня, он садится рядом, так, что нас не разделяет стол. Садится, и придвигается ко мне, опуская руку на спинку моего стула, будто накрывая меня своим спокойствием, своей уверенностью. И пока я вовсю шмыгаю носом и стираю с лица прорывающиеся, но сейчас хотя бы не льющиеся рекой, слезы, Игорь молчит и смотрит на меня. И в его лице нет ни капли брезгливости. То что есть — я никак трактовать не могу, не получается. Игорь будто смотрит не на меня, а на что-то хрупкое и безумно дорогое, бесценное. И осознавать, что он может так смотреть на меня после всего того, что я ему сказала — в голове уложить никак не получается. — Ну что, готова говорить? — Тихо спрашивает Игорь и я качаю головой. Не то чтобы я была готова говорить, но я могу слушать, и «да», и «нет» говорить — тоже. Хватит. — Для начала, давай определим, что делает тебе хуже всего. — Игорь говорит медленно, взвешивая каждое слово. — Сам факт… инцидента? Или предположение о его последствиях. Все. Меня трясло от всего. Я даже не знала, от чего меня трясло больше всего. От всего. И ни про что нельзя было сказать, что это мол — не так важно как предыдущее. — Хорошо. — Верно трактовав мой ступор произнес Игорь. Официант принес нам чай, разлил его по чашкам, и я вцепилась ледяными ладонями в нагревающийся фаянс. Венецкий, кажется, понял, что от нервного напряжения я смертельно мерзну, поэтому накрыл мои пальцы своими, заставив меня нервно вздрогнуть. — Мне сложно понять, что ты чувствуешь по самому факту — Его голос будто обладал каким-то гипнотическим эффектом, заставлял меня отстраниться и слушать. — Вот только почему ты думаешь, что для меня это будет поводом от тебя отказаться? Как тут объяснить? Я уверена — моя мать, или Ник, или еще какой-то другой человек непременно бы мне вывез, что в произошедшем с Тихоновым — я виновата сама. Я сама носила на работу слишком облегающие юбки, переодевалась в кабинете под камерами, сама пила с Ленкой, сама вышла к Тихонову… В конце концов, если бы я была «правильной», следовала бы нормам этики и воспитания — может и действительно никакой ублюдок бы на меня не взглянул. — Ты ревновал меня… — Сказала я совсем не то, что думала, но Игорь тут же качнул головой, отвергая этот довод. — Есть принципиальная разница. Ты же понимаешь, ты же у меня умная девочка. Не можешь же ты не понимать, что есть разница между «ты крутишь роман с моим лучшим другом», и «тебя — без сознания… поимели». Я нервно всхлипнула, Игорь виновато поморщился. — Извини, просто сейчас это особо и не обсудишь иначе. Но если ты хочешь — можем в принципе эту тему сейчас отложить. Если ты не в форме. Господи, нет, я наверное обкурилась. Венецкий в принципе всякий день дома мне рвал шаблон, а сейчас было ощущение, что он на меня лишний раз дохнуть боится. Была ли я в форме? Ну, не в той, в которой могла говорить о подобных вещах спокойно. Но в принципе — отстраненность помогала. Хотя бы держать себя в руках. — Да какая разница. — Устало произнесла я, прикрывая глаза. — Что так, что так — чужой член в меня кончал, мать его. Хотя не должен был. К горлу снова подкатила тошнота. Да уж. Кажется, собственной саркастичности нужно дать отпуск. Сейчас я совсем не в форме, чтобы быть безжалостной к самой себе. — И? — Уточнил Игорь. — Факт неприятный, отвратительный — бесспорно. Мне больно за тебя, крошка, ужасно больно — но я подчеркиваю, что сам факт этого меня от тебя не отвернет. — А чужой ребенок? — Сипло поинтересовалась я, напоминая ему о второй проблеме. — Ты настолько благороден, что станешь папой чужому ребенку? — Давай озадачимся тем, что вообще — с чего ты взяла, что ребенок не мой? — Чуть насмешливо уточнил Венецкий, глядя на меня. Вот же… Как будто не сам презервативы пачками переводил. — Мы предохранялись. — Произнесла я, притягивая к губам чашку с чаем. Сделать глоток даже не сразу получилось — губы тряслись. — Ой, не всегда. — Игорь смешливо поморщил нос, пряча взгляд и улыбку. — Далеко-далеко не всегда. Даже в наш с тобой первый марафон — помнишь его? — Помню. — Прошелестели мои губы. Я врезала в память каждую секунду с ним, а тот день вообще хранила в памяти как бриллиант. Но… Я не обращала внимания на то, предохраняется ли Игорь в каждый конкретный раз. В конце концов, мы реально часто трахались, как будто только-только распробовали всю прелесть секса и наверстывали упущенное время. Иногда, я, конечно, замечала, как Игорь отвлекается, чтобы надеть презерватив. Но чаще всего — я задыхалась, изнемогая от нетерпеливого желания ощутить, наконец, его член внутри себя.